Слыхано ли, чтоб кто-нибудь по выигрышному билету выигрывал, да не по газете, а взаправду, так, чтоб и деньги выдали? А вот выиграл же кураповский дьячок, Роман Яковлич Носик, и вчерашнего числа получил в казначействе пять тысяч. Теперь -- чисто царь: все может.

Роман Яковлич Носик -- сложения деликатного, и мысли у него -- деликатные, возвышенные: насчет облаков, стихов господина Лермонтова. А в кураповской церкви -- милее всего дьячку Моисей на горе Синайской, в облаках алых, золотых и лилейных.

Всю ночь дьячок ворочался с боку на бок: что бы это такое ему теперь сделать? И то хорошо, и это не плохо, да надо что-нибудь такое повозвышенней. И никак не придумать.

Пошел утром в церковь, Моисею-пророку помолиться. Только увидал Роман Яковлич нестерпимую синь синай­скую и на самой маковке из облаков нездешний град -- сразу и осенило.

Прибежал к дьячихе:

-- Ну, мать, собирайся! Нонче выезжаем.

-- Да ты спятил, что ли? Куда тебя буревая несет?

А дьячок от волнения уж вовсе невнятен:

-- Жа-жалаю, чтоб, значть, к-как Моисей... На горе Синайской... чтоб, значть, облака...

Ехали, ехали, текала, охала, пилила дьячка всю дорогу дьячиха. Приехали, стой: Кавказ называемый. Гора -- две капли воды -- Синайская, и зацепились за маковку неописанной красы облака.

Только хотел дьячок на колени пасть -- глядь, стоит телега парой, на грядушке -- солдат кривой:

-- Пожалте, Роман Яклич, я за вами.

-- Чего такое? Кто послал? Куда?

-- А на маковку, в облака в самые... -- и такой у кривого солдата глаз пронзительный, так насквозь и низает. Жуть, а ехать все равно надо: сел Роман Яковлич с дьячихой на телегу -- и покатили.

Сорок дней -- сорок ночей на маковку ехать. Дьячиха -- знай себе подзакусывает да чай с молоком пьет. А дьячок -- будто к причастию, не пьет -- не ест, исхудал, лицом посветлел. Уж будто видать и соборы синекупольные, и зубцы белые, и завтра Роман Яковлич, как Моисей, -- в облаках...

Под сороковой день ночью на постоялом лошадей кормили.

-- Ну, завтра -- чуть свет приедем... -- И показалось, кривой солдат подмигнул: -- Время есть, -- может, назад повернуть?

-- Что ты, кривой, господи помилуй! На самый напоследок -- да повернуть?

Закрылись веретьем да сверху армяком дьячковым, улеглись в телеге дьячок с дьячихой, погнал лошадей солдат. Дьячиха давно уж храпит, а дьячку -- не до сна, сердце колотится, а нарочно глаза закрыл: потуда не откроет, покуда не осияет нестерпимая синь синайская, не запоют нездешние голоса...

И случился грех: уморился ждать, задремал дьячок, как и приехали, не учуял. Только слышит -- гаркнул кривой солдат:

-- Вставай, Роман Яклич, приехали!

Стал дьячок глаза разожмуривать, потихоньку-потихоньку, чтоб не ослепнуть. Раскрыл: мга, изморось, осень, слякоть...

-- Ты чего ж, кривой, брешешь, чертов сын? При-е-хали! А облака-то где?

-- А это самые облака и есть, друг ты мой Роман Яклич... -- да как загогочет -- и пропал, и нет никого: одна изморось, мга, туман.

1915