А был тоже в городе премудрый аптекарь: человека сделал, да не как мы, грешные, а в стеклянной банке сделал, уж ему ли чего не знать?

И велел Фита аптекаря предоставить.

-- Скажи ты мне на милость: и чегой-то мои жители во внеслужебное время скушные ходят?

Глянул в окошко премудрый аптекарь: какие дома с коньками, какие с петушками; какие жители в штанах, какие в юбках.

-- Очень просто, -- Фите говорит. -- Разве это порядок? Надо, чтоб все одинаковое. Вообще.

Так -- так-так. Жителей -- повзводно да за город всех, на выгон. И в пустом городе -- пустили огонь с четырех концов: дотла выело, только плешь черная -- да монумент Фите посередке.

Всю ночь пилы пилили, молота стучали. К утру -- готово: барак, вроде холерного, длиной семь верст и три четверти, и по бокам -- закуточки с номерками. И каждому жителю -- бляху медную с номерком и с иголочки -- серого сукна униформу.

Как это выстроились все в коридоре -- всяк перед своей закуточкой, бляхи на поясах -- что жар-птицы, одинаковые все -- новые гривеннички. До того хорошо, что уж на что Фита -- крепкий, а в носу защекотало, и сказать -- ничего не сказал: рукой махнул -- и в свою закуточку, N 1. Слава тебе, Господи: все -- теперь и помереть можно...

Утром, чем свет, еще и звонок не звонил (по звонку вставали) -- а уж в N 1 в дверь стучат:

-- Депутаты там к вашей милости, по неотложному делу.

Вышел Фита: четверо в униформе, почтенные такие жители, лысые, пожилые. В пояс Фите.

-- Да вы от кого депутаты?

И загалдели почтенные -- все четверо разом:

-- Это что же такое -- никак невозможно -- это нешто порядок... От лысых мы, стало быть. Это, стало быть, аптекарь кучерявый ходит, а которые под польку, мы -- лысые? Не-ет, никак невозможно...

Подумал Фита -- подумал: по кучерявому всех -- не по-одинаковать, делать нечего -- надо по лысым равнять. И сарацинам рукой махнул. Налетели -- набежали с четырех сторон: всех -- наголо, и мужеский пол, и женский: все -- как колено. А аптекарь премудрый -- чудной стал, облизанный, как кот из-под дождичка.

Еще и стричь всех не кончили -- опять Фиту требуют, опять депутаты. Вышел Фита смурый: какого еще рожна?

А депутаты:

-- Гы-ы! -- один в кулак. -- Гы-ы! -- другой. Мокроно-сые.

-- От кого? -- буркнул Фита.

-- А мы, этта... Гы-ы! К вашей милости мы: от дураков. Гы-ы! Желаем, знычть, чтоб, знычть... всем, то есть, знычть... равномерно...

Туча тучей вернулся Фита в N 1. За аптекарем.

-- Слыхал, брат?

-- Слыхал... -- голосок у аптекаря робкий, голова в ситцевом платочке: от холоду, непривычно стриженому-то.

-- Ну, как же нам теперь?

-- Да как-как: теперь уж чего же. Назад нельзя.

Перед вечерней молитвой -- прочли приказ жителям: быть всем петыми дураками равномерно -- с завтрашнего дня.

Ахнули жители, а что будешь делать: супротив начальства разве пойдешь? Книжки умные наспех последний раз сели читать, до самого до вечернего звонка все читали. Со звонком -- спать полегли, а утром все встали: петые. Веселье -- беда. Локтями друг дружку подталкивают -- гы-ы! гы-ы! Только и разговору: сейчас вольные в чуйках корыта с кашей прикатят: каша ячневая.

Прогулялся Фита по коридору -- семь верст и три четверти -- видит: веселые. Ну, отлегло: теперь-то уж все. Премудрого аптекаря в уголку обнял:

-- Ну, брат, за советы спасибо. Век не забуду.

А аптекарь -- Фите:

-- Гы-ы!

А ведь выходит дело -- один остался: одному за всех думать.

И только это Фита заперся в N 1 -- думать, как опять в дверь. И уж не стучат, а прямо ломятся, лезут, гамят несудом:

-- Э-э, брат, нет, не проведешь! Мы хоть и петые, а тоже, знычть, понимаем! Ты, брат, тоже дурей. А то ишь ты... Не-ет, брат!

Лег Фита на кроватку, заплакал. А делать нечего.

-- Уж Бог с вами, ладно. Дайте сроку до завтрева.

Весь день Фита промежду петых толкался и все дурел помаленьку. И к утру -- готов, ходит -- и: гы-ы!

И зажили счастливо. Нету на свете счастливее петых.

1917