Из почтения к смерти даём сегодня место запискам одного самоубийцы

Самоубийца -- жилец, недавно переехавший с дачи на квартиру.

Это придаёт его запискам злободневный интерес.

Сначала идёт эпиграф в стихах:

Из каких-то старых куплетов.

Затем следует дневник.

22 августа.

Квартирка -- рай.

Правда, сейчас она напоминает "драматическую" декорацию Городского театра.

Стены замазаны пальцами. Кой-где заплёваны. Кой-что облупилось. Обои оборваны.

Но хозяин обещал кой-где подмазать, кой-где подклеить, -- и будет рай.

Главное -- свой уголок. А то что это?

Живёшь по гостиницам, -- и сам себя презираешь.

Стул, на котором сидишь, и тот хозяйский.

То ли дело своя квартира: уголок, тишина, спокойствие, обед домашний.

На службу от радости не ходил.

24 августа.

На службу не ходил: покупал мебель.

Одесские мебельные торговцы -- милейший народ.

Узнавши, что я обзавожусь обстановкой, приняли во мне самое горячее участие.

Вещи накупил все "случайные".

Комод, например, был заказан известным миллионером X., но не взят им по каким-то посторонним соображениям. Гардероб предназначался для г-жи Y., да не взят, потому, что она ещё больший себе заказала.

Что ни вещь, то каким-нибудь миллионером для себя была заказана.

Знай теперь Ивана Ивановича Курицына, -- какая у него обстановка!

Миллионеры для себя готовили, а я на этом сидеть буду!

26 августа.

Сегодня утром надел чистое бельё, попрощался с детьми, со слезами обнял жену и пошёл подписывать с домовладельцем контракт.

Нельзя же! Подписание контракта, лишение, так сказать, себя всех прав, -- в некотором роде, "гражданская смерть"!

Об этом я много в газетах читал.

Газеты, однако, по обыкновению, врут.

Контракт, оказывается, совсем уж не такая страшная вещь. Где ж там "лишение всех прав". Вечно преувеличивают! Так, -- лишение некоторых особых прав и преимуществ, как за мошенничество на сумму менее 300 рублей.

Не более!

В контракте 127 пунктов и каждый из них начинается словами:

"Я, наниматель, обязуюсь".

Немножко смутил меня только один пункт:

"Г. домовладельцу или доверенному его лицу предоставляется право постоянного доступа во все нанятые мной помещения, с целью осмотра, согласно ли сему контракту и в должной ли чистоте и исправности таковые содержатся".

"Постоянного доступа". Гм...

-- Но ведь, надеюсь, не пойдёте же вы, например, ночью в спальню моей супруги, посмотреть, чисто ли?

Г. домовладелец поморщился:

-- Гм... Оно, положим, интересно бы, но, пожалуй уж так и быть, не пойду!

Очень снисходительный человек!

27 августа.

Домовладелец -- человек гуманный.

Увидал, когда мы переезжали, что рояль везут, -- приказал немедленно рояль продать.

-- Я, -- говорит, -- этой гадости у себя в доме не допускаю -- других жильцов беспокоить будете.

Какая заботливость о жильцах!

Продал за бесценок.

Жена, конечно, плакала: она у меня музыкантша и отлично Шопена играет. Рояль за нею в приданое был дан. Очень рыдала

Но что мне на жену обращать внимание. У меня есть домовладелец.

Я теперь не жены должен слушаться, а домовладельца.

28 августа.

Домовладелец наш -- светлая личность.

Немножко строг.

Но это мне, знаете ли, даже нравится.

Это хорошо, когда над собой строгость чувствуешь. А то живо распустишься!

А тут всё-таки и дома над тобой начальство есть. Спокойнее.

Собаку у меня увидал, -- воспретил:

-- У меня, -- говорит, -- собак держать не дозволяется.

Собаку немедленно отравил стрихнином.

Кошки тоже не позволил.

Кошку взял, посадил в мешок, отнёс на Молдаванку. Там три раза мешок в воздухе перевернул, чтоб дорогу забыла, подлая, -- и бросил.

Взял извозчика и поскорее уехал

Детей тоже хозяин велел убрать.

Жена, правда, начала было протестовать:

-- Этого в контракте нет

-- Мало ли, -- говорит, -- madame, жильцы какую гадость начнут делать, -- нельзя же всё в контракте предусмотреть.

Такой вежливый: жену всё-таки "madame" назвал.

А детей посоветовал кому-нибудь подкинуть...

-- Дети, -- говорит, -- стены пачкают.

Так и сделали.

Детей развёл по разным улицам и бросил.

Пусть их в городской приют возьмут.

Оно без детей даже лучше.

Зачем мне дети? У меня домовладелец есть.

На службу, занятый всеми этими делами, не ходил.

30 августа.

На службу не ходил снова: голова болит, всю ночь не спал.

Всю ночь мне снилось, будто я журналистом сделался и меня газета, из конкуренции, на остров Крит корреспондентом отправила.

Я будто бегу, а в меня инсургенты стреляют.

Просыпаюсь, -- пальба. "Бац! Бац! Бац!"

Думал, что случилось на Одессу нашествие неприятелей и наш дом приступом берут.

Оказывается -- нет.

Это мебель, для миллионеров сделанная, рассыхается и трескается.

И ведь как громко: совсем как из ружья:

-- Бац!

Хорошо ещё, что эта мебель к миллионерам не попала. Все бы миллионеры в Одессе от страха перемёрли: подумали бы, что к ним разбойники забрались.

2 сентября.

Странные вещи делаются с газетой.

То газету в 6 часов вечера подадут, а то и совсем нет.

-- Где, -- спрашиваю, -- газета?

-- А её, -- горничная говорит, -- дворник выкурил. "Всё одно, -- говорит, -- ничего антиресного Дрейфусовское дело в том же положении".

Оказывается, газета потому запаздывает, что её сначала дворник, потом хозяйский кучер, затем соседский лакей читают. Все Дрейфусовским делом интересуются.

-- То-то мне её всегда в масляных пятнах подают.

-- Так точно, -- горничная поясняет, -- это куфарка пальцами. Дрейфусовским делом антиресуется, потому и пачкает.

Скажите, какая интеллигентная женщина.

Да и у горничной лицо тоже не совсем обыкновенное. И притом где-то я её видел. Где только? Не припомню.

-- Акромя того, -- горничная говорит, -- куфарка приказала вам сказать, чтобы вы газету переменили. Она другую любит читать: "Та, -- говорит, -- антиреснее, там пишут, как в Париже Мазепу поймали. Ишь, где очутился". И дворник тоже подтвержает, что та газета антиреснее.

Решил для кухарки, кучера, лакея и дворника и ту газету, где про Мазепу пишут, выписать.

Пусть, так сказать, собственный орган имеют а моей газеты не задерживают.

5 сентября.

Горячего третий день не варили. Питаемся колбасой.

У хозяина там что-то с городской управой вышло. Спор. Управа говорит:

-- Вам столько-то за воду заплатить нужно.

А хозяин говорит: "столько-то".

-- Не сдамся, -- говорит, -- управе! На своём поставлю.

Ну, краны и заперли. Жена сегодня три часа в обмороке лежала, а отлить было нечем.

7 сентября.

Сегодня так пить захотелось, даже на службу пошёл: напьюсь, мол.

Оказывается, что меня со службы давно уж выгнали.

Я тут со всеми этими квартирными делами на службу не ходил, меня и выгнали. Пошёл начальство упрашивать, -- велели вон идти.

-- Вы, -- говорят, -- на себя посмотрите: на что вы похожи стали. Пьёте всё!

Хорошо "пьёте"! У человека воды капли во рту не было, а они "пьёте".

Просто не умывался.

"Неумытого от пьяного не умеют отличить!" Публика!

Хотя лицо у меня, действительно, того... На арапа стал похож.

11 сентября.

Делать нечего. Так жажда проклятая замучила, -- кой-что из жениных вещей заложил, пошёл в городскую управу, за домохозяина 172 рубля заплатил.

Воду в краны пустили.

Однако горячего опять не ели. Кухарка в суп, кроме мяса, ещё и рыбу положила. Чёрт знает что.

-- Вы на неё, -- горничная говорит, -- барин, не сердитесь. Это она от огорчения сама не помнит, что делает.

От какого огорчения?

-- Господина Пикара в тюрьму посадили. Очень это на неё подействовало.

Но где я раньше нашу горничную видал!

12 сентября.

Объяснилось!

Горничная сегодня жене такой скандал закатила:

-- Я, -- говорит, -- не посмотрю, что вы барыня! Я сама барыня. Я цельное лето в кафешантане служила и шинтанетки пела!

-- Как "шинтанетки"?

-- А так, -- говорит, -- где в кофешантаны шинтанеток берут? Известно, в рекомендательном бюро! Мы завсегда так: летом в шинтанетках, зимой в цирке в балете танцуем, а в промежутках своим делом занимаемся: горничными служим.

И тут же, для доказательства, такую шансонетку спела, что жена в обморок упала, да и я покраснел.

-- Я, -- говорит, -- по-французски могу, "сразы Нельсон" есть умею. У меня все господа, которые у вас теперь бывают, ручки целовали. Да и муж ваш мне букет поднёс.

-- Д-да! Вон оно, где я горничную раньше видал...

Мартобря, неизвестного дня.

Жена уехала. Горничная ушла: балетные репетиции, говорит, начались. Домовладелец иск подал: как я смел за него в управу платить. Судебный следователь к суду привлекает "за подбрасывание детей".

Finita la comedia.

На этом дневник прекращается: автор покончил с собой.

Он пал жертвой квартиры и прислуги.

Так сказать, застрелился на самую злободневную тему.

1907