| |||
Аркадий Тимофеевич Аверченко. Преступление актрисы Марыськиной (Из сборника «Рассказы для выздоравливающих») • Все авторы -> Аркадий Тимофеевич Аверченко. Аркадий Тимофеевич Аверченко. Преступление актрисы Марыськиной (Из сборника «Рассказы для выздоравливающих») Раздавая роли, режиссер прежде всего протянул толстую, увесистую тетрадь премьерше Любарской. — Ого! — сказала премьерша. Потом режиссер дал другую такую же тетрадь любовнику Закатову. — Боже! — с ужасом в глазах вздохнул любовник.- Здесь фунта два! Не успею. Фунта полтора я бы еще выучил, а два фунта — не выучу. "Дурак ты, дурак!»,- подумала выходная актриса Марыськина. — Это не роль, а Библия! — вскричала Любарская и сделала вид, что сгибается под тяжестью полученной тетрадки. "Дура ты, дура,- подумала Марыськина.- Оторвала бы для меня листков десять — я бы вам показала!» Потом получили роли: старуха Ковригина, комик Лучинин-Кавказский, второй актер Талиев и вторая актриса Макдональдова. Марыськина с аппетитом проглотила слюну и спросила, сдерживая рыдания: — А мне? — Есть и тебе, милочка,- улыбнулся режиссер.- Вот тебе ролька — пальчики проглотишь. Между двумя его пальцами виднелась какая-то крохотная, измятая бумажка. — Это такая роль? — Такая. — Да где она? — Вот. — Я ее и не вижу,- обиженно сказала Марыськина. — Ничего,- вздохнул режиссер,- она маловата, но зато дает громадный материал для игры. Подумай, ты богатая купчиха, гостья — во втором акте. — А что я говорю? — Вот что: «…в числе других гостей входит купчиха Полуянова. Целуется с хозяйкой… ("с ней» — указал ре-жиссер на Любарскую)… говорит: «Наконец-то собралась к вам, милые мои…» Солнцева. «Очень рада, садитесь».- «Сяду и даже чашечку чаю выпью». «Сделайте одолжение!» Полуянова садится, пьет чай». — И это все? — с отвращением спросила Марыськина.- Хоть бы две странички дали… — Миленькая! Да ведь тут игры масса! Погляди, быту сколько: «Наконец-то собралась к вам, милые мои…» Ведь это живое лицо! Купчиха во весь рост! А потом: «…Сяду и даже чашечку чаю выпью!» Заметь, ей еще и не предлагали чай, а она уже сама заявляет — «выпью»! Вот оно где, темное купеческое царство гениального Островского: сяду, говорит, и даже чаю выпью. Ведь это тип! Это сама жизнь, перенесенная на подмостки! Я понимаю, если бы хозяйка там предложила ей: «Выпейте чаю, госпожа Полуянова». А то ведь нет! Этакая бесцеремонность: «Сяду и даже чаю выпью». Хе-хе! Ты бесцеремонность-то подчеркни! Марыськина с болезненной гримасой прочла еще раз роль и сказала: — А мне тип Полуяновой рисуется иначе: эта женщина хотя и выросла в купеческой среде, но она рвется к свету, рвется в другой мир… У нее есть идеалы, она даже влюблена в одного писателя, но муж ее угнетает и давит своей злостью и ревностью. И она, нежная, тонкочувствующая, рвется куда-то. — Ладно,- равнодушно кивнул головой режиссер.- Пусть рвется. Это не важно. Тебе виднее… — Я ее буду толковать немного экзальтированной, истеричкой… — Толкуй! Дальше…. «Роль слуги Дамиана»! Это вам, Аполлонов. «Горничная Катерина» — Рабынина-Вольская! Марыськина отошла в угол в задумчивости… …Начался второй акт. Сцена изображала гостиную в доме Солнцевой (Любарская). Собираются гости, приходит комик Матадоров (Лучинин-Кавказский), с которым хозяйка ведет напряженный разговор, так как она ожидает появления своего любовника Тиходумова (Закатов), изменившего ей с баронессой. Должна произойти сцена, полная глубокого драматизма. Объяснение на первом плане; в глубине сцены — тихий разговор ничего не подозревающих гостей… Когда поднялся занавес, на сцене была одна Солнцева. Она ходила по сцене, ломала руки и, читая какую-то записку, шептала: — Неужели? О, негодяй! В это время в гостиную вошла группа гостей, и Солнцева, согнав с лица страдальческое выражение, приветливо встретила пришедших. Она поклонилась молчаливым гостям, поцеловалась с купчихой Полуяновой (Марыськиной), и когда суфлер сказал: «Ах, это вы… вот приятный сюрприз!» — хозяйка тоже обрадовалась и покорно повторила: — Ах, неужели же это вы! Вот так приятный сюрприз! Марыськина посмотрела вдаль и печально прошептала: — Наконец-то собралась к вам, милые мои! — Очень рада,- приветливо сказал суфлер.- Садитесь. Хозяйка дома вполне согласилась с ним: — Очень рада! Чрезвычайно. Отчего же вы не сади-тесь? Садитесь! Марыськина истерически засмеялась и, теребя платок, сказала: — Сяду, и даже чашечку чаю выпью! Она опустилась на диван, и сердце ее больно сжалось. "Все…- подумала она.- Все! Вот она и роль!..» И неожиданно сказала вслух: — Да… что-то жажда меня томит, с самого утра. Ну, думаю, приеду к Солнцевым — там и напьюсь. Солнцева недоумевающе взглянула на купчиху. — Сделайте одолжение,- согласился гостеприимный суфлер. — Пожалуйста! Сделайте одолжение… Я очень рада,- преувеличила Солнцева. — Да…- сказала Марыськина.- Ничто так не удовлетворяет жажду, как чай. А за границей, говорят, он не в ходу. — Замолчите! — прошептал суфлер, меняя обращение с купчихой Полуяновой.- «Солнцева отходит к другим гостям». — Что это вы, милая моя, такая бледная? — спросила вдруг Марыськина.- Неприятности? — Да…- пролепетала Солнцева. От приветливости суфлера не осталось и следа. — Молчите! Почему вы, черт вас дери, говорите слова, которых нет? «Солнцева отходит к другим гостям»! Солнцева! Отходите! Солнцева, смотревшая на Марыськину с немым ужасом, напрягла свои творческие способности и сочинила: — Извините, мне надо поздороваться с другими. Вам сейчас подадут чай. — Успеете поздороваться,- печально прошептала Марыськина.- Ах, если бы вы знали, душечка… Я так несчастна! Мой муж — это грубое животное без сердца и нервов! Марыськина приложила платок к глазам и истерически крикнула: — Лучше смерть, чем жизнь с этим человеком. — Замолчишь ли ты, черт тебя возьми! — прошептал энергично суфлер.- Оштрафует тебя Николай Алексеич — будешь знать! — Передо мной рисуется другая жизнь,- сказала Марыськина, ломая руки.- Я рвусь к свету! Я хочу пойти на курсы. О, доля, доля женская! Кто тебя выдумал?! — Успокойтесь! — сказала Солнцева и повернула к публике свое бледное, искаженное ужасом лицо.- Извините… Я пойду к другим гостям. Марыськина схватилась за голову. — К другим гостям? А кто они такие, эти гости? Жалкие паразиты и лгуны. Агриппина Николаевна! Здесь перед вами страдает живой человек, и вы хотите променять его на каких-то пошляков… О, бож-же, как тяжело… Все знают только — ха-ха! — богатую купчиху Полуянову, а душу ее, ее разбитое сердце никто не хочет знать… Господи! Какое мучение! — Она с ума сошла! — сказал вслух суфлер и, сложив книгу, в отчаянии провалился вниз. — Пусть я не святая! — вскричала Марыськина, подходя к рампе.- Я женщина, и я люблю… Пусть! И знаете кого? Она схватила Солнцеву за руку, нагнула к ней искаженное лицо и прошипела с громадным драматическим подъемом: — Я люблю вашего любовника, которого вы ждете!, Он мой, и я никому его не отдам. Вам написали насчет баронессы — ложь! Я его люблю! Что, мадам, кусаете губы? Ха-ха! Купчиха Полуянова никого не стесняется — да! Я имею любовника, и фамилия его — Тиходумов. — Вон со сцены! — проревел из-за кулис режиссер. "Истерику бы,- подумала Марыськина.- Если уж чем выдвинуться, то истерикой». Она закрыла лицо руками, опустилась на диван, и плечи ее задрожали… Плач перемешался с хохотом, и из уст вырывались отрывочные слова: — Пусть! Пусть… Я его вам… не отдам. Ты у меня его не возьмешь… змея! Никогда зрителям не приходилось видеть более жалких, растерянных лиц, чем у актеров на сцене в этот момент. Все так привыкли говорить только по тетрадкам весом в два фунта, в фунт и четверть фунта, что самые простые слова, вырывающиеся у присутствующих при истерике, никому не приходили в голову. И в то время, когда купчиха Полуянова билась в истерике, два гостя рассматривали картину, и один говорил другому вызубренные наизусть слова. — А эта Солнцева богато живет… У нее шикарно! — Говорят, у нее что-то есть с Тиходумовым. — Кто говорит? Я об этом ничего не слышал… Никому не пришло в голову даже предложить воды плачущей купчихе. Нахохотавшись и наплакавшись вдоволь, она встала и, пошатываясь, сделала прощальный жест по направлению к Солнцевой: — Прощай, низкая интриганка! Теперь я понимаю, почему ты предлагала мне чаю! Я видела через дверь, как твой сообщник сыпал мне в чашку белый порошок. Ха-ха! Купчиха Полуянова только сама, собственной рукой, перережет нить свой жизни! Не вам, червям, бороться с ней! Прощайте и вы, пошлые манекены, и ты прощай, жалкий, хихикающий Матадоров! Туда! Туда иду я, к светлой, лучезарной жизни! Марыськина вышла…и гром аплодисментов, низринувшись с галерки, разбился внизу, прокатился по партеру и замер в снисходительно похлопавших первых рядах… * * * Усталая, опустошенная, прошла Марыськина за кулисы, повернула в уборную и наткнулась на режиссера, который бежал прямо к ней. — Вот твои вещи — их уже уложили. Тебе следовало двадцать восемь рублей, минус двадцать пять штрафу — три! На. — Ладно,- сказала устало Марыськина.- Пусть… вещи на извозчика. — Никифор! Выброси на извозчика ее вещи. — Прощайте. — Вон! Сверх платья купчихи Полуяновой Марыськина натянула дряхлое, истасканное пальто, размазала рукой по лицу грим и с непроницаемым видом вышла, споткнувшись о порог. 1911 Не пропустите: • Аркадий Тимофеевич Аверченко. Человек, у которого были идеи (Из сборника «Рассказы для выздоравливающих») • Аркадий Тимофеевич Аверченко. Три визита (Из сборника «Рассказы для выздоравливающих») (рассказ) • Аркадий Тимофеевич Аверченко. Зеркальная душа (Святочный рассказ) (Из сборника «Рассказы для выздоравливающих») • Аркадий Тимофеевич Аверченко. Сердце под скальпелем (Из сборника «Рассказы для выздоравливающих») (рассказ) • Аркадий Тимофеевич Аверченко. Сильные и слабые (Из сборника «Рассказы для выздоравливающих») (рассказ) Ссылка на эту страницу: |
|
||
©Кроссворд-Кафе 2002-2024 |
dilet@narod.ru |