Мокрым утром марта в 17-м году ко мне пришел аккуратненький человечек лет сорока, туго застегнутый в поношенный, но чистый пиджачок. Сел на стул, вытер платком лицо и, отдуваясь, сказал, не без упрека:

-- Высоконько изволите жить, для свободного народа затруднительно лазить на пятый этаж!

Ручки у него маленькие и темные, как птичьи лапы, стеклянные глазки строги, в них светится что-то упрямое, недоверчивое. На желтом костистом лице острый и желтый, точно у грача, нос. Осторожно внюхиваясь, человечек осмотрел меня, полки книг и спросил:

-- Действительно -- господин Пешехонов будете?

-- Нет, я Пешков.

-- А это не одно то же самое?

-- Не совсем.

Он вздохнул и, еще раз осмотрев меня, согласился:

-- И непохоже: у того -- бородка. Значит: я попал в недоразумение.

Сокрушенно покачал головою:

-- Эдакие путаные дни!

Я сообщил ему, что, вероятно, он найдет А.В. Пешехонова по Каменноостровскому, в кинематографе "Элит", где организуется Комиссариат Петроградской стороны.

-- У вас какое дело к нему, можно спросить?

Человек сначала независимо и громко высморкался, потом, взяв со стола книгу, посмотрел на корешок ее и наконец ответил:

-- По обязанности свободного гражданина хочу предложить для расклейки на заборах небольшой закончик...

Чувствуя нечто курьезное, я осведомился: какой именно?

-- А -- вот-с!

Сунув руку за пазуху, он вынул и подал мне лист бумаги, сложенный вчетверо; крупными буквами, тщательно на бумаге было изображено:

Обязательные постановления.

Настоящие постановления имеют цель в виду всеобщего возмущения строжайше охранять свободу для чего

Немедленно:

Пунт 1. Арестовать всех лиц которые обсуждают события и свободу скопцычески. Продолжая жить по старому обычаю как господа.

Пунт 2. А именно: одну жену содержателя публичного дома: в Новой Деревне в доме Иакова Федорова Анну Погосову по прозвищу Варнашку.

Пунт 3 и примечание. Означенная Варнашка злобно фыркает на его Благородие господина гражданина Пешехонова за неимение у него знака власти и штатский вид а так же по причине законного отказа ей присвоить чужие бочки, хотя они даже бы и пустые.

Пунт 4 и продолжения примечания. А так же порицает бородку и вообще наружность. И говорила: что Свобода как Невинная Девушка стоит дорого. Ее нельзя хватать каждому.

Пунт 5. А посему: ее в первую очередь не взирая на отговорки.

Верно. Составитель закона

Иаков Федоров.

Прочитав закон, я попросил законодателя разрешить мне снять копию с его труда. Прищурясь, он осведомился:

-- Для какого намерения?

-- На память!

Он бережно свернул лист, говоря:

-- А вы, когда его расклеют, с заборчика сдерите.

Но я стал упрашивать его, и, подумав, он милостиво дал мне бумагу.

Пока я писал, он, принюхиваясь, рассматривал титулы книг на столе, вздыхал, покачивая головою, и ворчал:

-- Многие теперь запрещены будут книги. Тоже законник надо. Обязательно.

Кончив переписывать, я спросил его:

-- Так, по-вашему, надо арестовать всех людей...

-- Обязательно, которые скопцычески...

-- Вы хотите сказать -- скептически?

Но он строго поправил меня:

-- Скопцы, значит -- скопцычески. Исковеркавши слово, правду не скроешь. Скопцы -- это которые не признают меня членом жизни.

Видя, что с ним трудно говорить, я спросил: чем он занимается?

-- А -- вот-с!

И человек угрожающе потряс в воздухе законом.

-- А до законодательства -- чем?

Он встал со стула, оправил пиджачок и сказал:

-- Думал.

Потом, выпрямясь, недоверчиво проговорил:

-- Значит -- господин Пешехонов не одно то самое, что господин Горький? Писатель?

-- Нет, не одно...

-- Очень затруднительно понять это, -- сказал он, вдумчиво пришурясь. -- Как будто бы два лица, а выходит -- три! Если же считать -- трое, то будет два. Разве нарушение закона арихметики не запрещено властями?

-- Властей еще нет...

-- Н-да... Так! И -- с точки зрения устава о паспортах -- по двум паспортам жить не разрешается. Закон!

Неодобрительно кивнув головою, он пошел к двери, но по пути запнулся за что-то и, обернувшись, сказал:

-- Извиняюсь, попал в недоразумение. Омрачен думами, хотя голова у меня светлая, как известно. Такое, знаете, время...

За дверью, набивая на ноги калоши, он ворчал:

-- Тут сам Бисмарк... Не то -- двое... не то -- трое...

1924