Тонкая, как голландская сельдь, мамаша вошла в кабинет к толстому и круглому, как жук, папаше и кашлянула. При входе ее с колен папаши спорхнула горничная и шмыгнула за портьеру; мамаша не обратила на это ни малейшего внимания, потому что успела уже привыкнуть к маленьким слабостям папаши и смотрела на них с точки зрения умной жены, понимающей своего цивилизованного мужа.

-- Пампушка, -- сказала она, садясь на папашины колени, -- я пришла к тебе, мой родной, посоветоваться. Утри свои губы, я хочу поцеловать тебя.

Папаша замигал глазами и вытер рукавом губы.

-- Что тебе? -- спросил он.

-- Вот что, папочка... Что нам делать с нашим сыном?

-- А что такое?

-- А ты не знаешь? Боже мой! Как вы все, отцы, беспечны! Это ужасно! Пампушка, да будь же хоть отцом наконец, если не хочешь... не можешь быть мужем!

-- Опять свое! Слышал тысячу раз уж!

Папаша сделал нетерпеливое движение, и мамаша чуть было не упала с колен папаши.

-- Все вы, мужчины, таковы, не любите слушать правды.

-- Ты про правду пришла рассказывать или про сына?

-- Ну, ну, не буду... Пампуша, сын наш опять нехорошие отметки из гимназии принес.

-- Ну, так что ж?

-- Как что ж? Ведь его не допустят к экзамену! Он не перейдет в четвертый класс!

-- Пускай не переходит. Невелика беда. Лишь бы учился да дома не баловался.

-- Ведь ему, папочка, пятнадцать лет! Можно ли в таких летах быть в третьем классе? Представь, этот негодный арифметик опять ему вывел двойку... Ну, на что это похоже?

-- Выпороть нужно, вот на что похоже.

Мамаша мизинчиком провела по жирным губам папаши, и ей показалось, что она кокетливо нахмурила бровки.

-- Нет, пампушка, о наказаниях мне не говори... Сын наш не виноват... Тут интрига... Сын наш, нечего скромничать, так развит, что невероятно, чтобы он не знал какой-нибудь глупой арифметики. Он всё прекрасно знает, в этом я уверена!

-- Шарлатан он, вот что-с! Ежели б поменьше баловался да побольше учился... Сядь-ка, мать моя, на стул... Не думаю, чтоб тебе удобно было сидеть на моих коленях.

Мамаша спорхнула с колен папаши, и ей показалось, что она лебединым шагом направилась к креслу.

-- Боже, какое бесчувствие! -- прошептала она, усевшись и закрыв глаза. -- Нет, ты не любишь сына! Наш сын так хорош, так умен, так красив... Интрига, интрига! Нет, он не должен оставаться на второй год, я этого не допущу!

-- Допустишь, коли негодяй скверно учится... Эх, вы, матери!.. Ну, иди с богом, а я тут кое-чем должен... позаняться...

Папаша повернулся к столу, нагнулся к какой-то бумажке и искоса, как собака на тарелку, посмотрел на портьеру.

-- Папочка, я не уйду... я не уйду! Я вижу, что я тебе в тягость, но потерпи... Папочка, ты должен сходить к учителю арифметики и приказать ему поставить нашему сыну хорошую отметку... Ты ему должен сказать, что сын наш хорошо знает арифметику, что он слаб здоровьем, а потому и не может угождать всякому. Ты принудь учителя. Можно ли мужчине сидеть в третьем классе? Постарайся, пампуша! Представь, Софья Николаевна нашла, что сын наш похож на Париса!

-- Для меня это очень лестно, но не пойду! Некогда мне шляться.

-- Нет, пойдешь, папочка!

-- Не пойду... Слово твердо... Ну, уходи с богом, душенька... Мне бы заняться нужно вот тут кое-чем...

-- Пойдешь!

Мамаша поднялась и возвысила голос.

-- Не пойду!

-- Пойдешь!! -- крикнула мамаша, -- а если не пойдешь, если не захочешь пожалеть своего единственного сына, то...

Мамаша взвизгнула и жестом взбешенного трагика указала на портьеру... Папаша сконфузился, растерялся, ни к селу ни к городу запел какую-то песню и сбросил с себя сюртук... Он всегда терялся и становился совершенным идиотом, когда мамаша указывала ему на его портьеру. Он сдался. Позвали сына и потребовали от него слова. Сынок рассердился, нахмурился, насупился и сказал, что он арифметику знает лучше самого учителя и что он не виноват в том, что на этом свете пятерки получаются одними только гимназистками, богачами да подлипалами. Он разрыдался и сообщил адрес учителя арифметики во всех подробностях. Папаша побрился, поводил у себя по лысине гребнем, оделся поприличнее и отправился "пожалеть единственного сына".

По обыкновению большинства папашей, он вошел к учителю арифметики без доклада. Каких только вещей не увидишь и не услышишь, вошедши без доклада! Он слышал, как учитель сказал своей жене: "Дорого ты стоишь мне, Ариадна!.. Прихоти твои не имеют пределов!" И видел, как учительша бросилась на шею к учителю и сказала: "Прости меня! Ты мне дешево стоишь, но я тебя дорого ценю!" Папаша нашел, что учительша очень хороша собой и что будь она совершенно одета, она не была бы так прелестна.

-- Здравствуйте! -- сказал он, развязно подходя к супругам и шаркая ножкой. Учитель на минуту растерялся, а учительша вспыхнула и с быстротою молнии шмыгнула в соседнюю комнату.

-- Извините, -- начал папаша с улыбочкой, -- я, может быть, того... вас в некотором роде обеспокоил... Очень хорошо понимаю... Здоровы-с? Честь имею рекомендоваться... Не из безызвестных, как видите... Тоже служака... Ха-ха-ха! Да вы не беспокойтесь!

Г-н учитель чуточку, приличия ради, улыбнулся и вежливо указал на стул. Папаша повернулся на одной ножке и сел.

-- Я, -- продолжал он, показывая г. учителю свои золотые часы, -- пришел с вами поговорить-с... Мм-да... Вы, конечно, меня извините... Я по-ученому выражаться не мастер. Наш брат, знаете ли, всё спроста... Ха-ха-ха! Вы в университете обучались?

-- Да, в университете.

-- Так-ссс!.. Н-ну, да... А сегодня тепло-с... Вы, Иван Федорыч, моему сынишке двоек там наставили... Мм... да... Но это ничего, знаете... Кто чего достоин... Ему же дань -- дань, ему же урок -- урок... Хе-хе-хе!.. Но, знаете ли, неприятно. Неужели мой сын плохо арифметику понимает?

-- Как вам сказать? Не то, чтобы плохо, но, знаете ли, не занимается. Да, он плохо знает.

-- Почему же он плохо знает?

Учитель сделал большие глаза.

-- Как почему? -- сказал он. -- Потому, что плохо знает и не занимается.

-- Помилуйте, Иван Федорыч! Сын мой превосходно занимается! Я сам с ним занимаюсь... Он ночи сидит... Он всё отлично знает... Ну, а что пошаливает... Ну, да ведь это молодость... Кто из нас не был молод? Я вас не обеспокоил?

-- Помилуйте, что вы?.. Очень вам благодарен даже... Вы, отцы, такие редкие гости у нас, педагогов... Впрочем, это показывает на то, как вы сильно нам доверяете; а главное во всем -- это доверие.

-- Разумеется... Главное -- не вмешиваемся... Значит, сын мой не перейдет в IV класс?

-- Да. У него ведь не по одной только арифметике годовая двойка?

-- Можно будет и к другим съездить. Ну, а насчет арифметики?.. Хххе!.. Исправите?

-- Не могу-с! (Учитель улыбнулся.) Не могу-с!.. Я желал, чтобы сын ваш перешел, я старался всеми силами, но ваш сын не занимается, говорит дерзости... Мне несколько раз приходилось иметь с ним неприятности.

-- М-молод... Что поделаешь?! Да вы уж переправьте на троечку!

-- Не могу!

-- Да ну, пустяки!.. Что вы мне рассказываете? Как будто бы я не знаю, что можно, чего нельзя. Можно, Иван Федорыч!

-- Не могу! Что скажут другие двоечники? Несправедливо, как ни поверните дело. Ей-ей, не могу!

Папаша мигнул одним глазом.

-- Можете, Иван Федорыч! Иван Федорыч! Не будем долго рассказывать! Не таково дело, чтобы о нем три часа балясы точить... Вы скажите мне, что вы по-своему, по-ученому, считаете справедливым? Ведь мы знаем, что такое ваша справедливость. Хе-хе-хе! Говорили бы прямо, Иван Федорыч, без экивок! Вы ведь с намерением поставили двойку... Где же тут справедливость?

Учитель сделал большие глаза и... только; а почему он не обиделся -- это останется для меня навсегда тайною учительского сердца.

-- С намерением, -- продолжал папаша. -- Вы гостя ожидали-с. Ха-хе-ха-хе!.. Что ж? Извольте-с!.. Я согласен... Ему же дань -- дань... Понимаю службу, как видите... Как ни прогрессируйте там, а... все-таки, знаете... ммда... старые обычаи лучше всего, полезнее... Чем богат, тем и рад.

Папаша с сопеньем вытащил из кармана бумажник, и двадцатипятирублевка потянулась к кулаку учителя.

-- Извольте-с!

Учитель покраснел, съежился и... только. Почему он не указал папаше на дверь -- для меня останется навсегда тайной учительского сердца...

-- Вы, -- продолжал папаша, -- не конфузьтесь... Ведь я понимаю... Кто говорит, что не берет, -- тот берет... Кто теперь не берет? Нельзя, батенька, не брать... Не привыкли еще, значит? Пожалуйте-с!

-- Нет, ради бога...

-- Мало? Ну, больше дать не могу... Не возьмете?

-- Помилуйте!..

-- Как прикажете... Ну, а уж двоечку исправьте!.. Не так я прошу, как мать... Плачет, знаете ли... Сердцебиение там и прочее...

-- Вполне сочувствую вашей супруге, но не могу.

-- Если сын не перейдет в IV класс, то... что же будет?.. Ммда... Нет, уж вы переведите его!

-- Рад бы, но не могу... Прикажете папиросу?

-- Гранд мерси... Перевести бы не мешало... А в каком чине состоите?

-- Титулярный... Впрочем, по должности VIII-го класса. Кгм!..

-- Так-ссс... Ну, да мы с вами поладим... Единым почерком пера, а? идет? Хе-хе!..

-- Не могу-с, хоть убейте, не могу!

Папаша немного помолчал, подумал и опять наступил на г. учителя. Наступление продолжалось еще очень долго. Учителю пришлось раз двадцать повторить свое неизменное "не могу-с". Наконец папаша надоел учителю и стал больше невыносим. Он начал лезть целоваться, просил проэкзаменовать е г о по арифметике, рассказал несколько сальных анекдотов и зафамильярничал. Учителя затошнило.

-- Ваня, тебе пора ехать! -- крикнула из другой комнаты учительша. Папаша понял, в чем дело, и своею широкою фигуркой загородил г. учителю дверь. Учитель выбился из сил и начал ныть. Наконец ему показалось, что он придумал гениальнейшую вещь.

-- Вот что, -- сказал он папаше. -- Я тогда только исправлю вашему сыну годовую отметку, когда и другие мои товарищи поставят ему по тройке по своим предметам.

-- Честное слово?

-- Да, я исправлю, если они исправят.

-- Дело! Руку вашу! Вы не человек, а -- шик! Я им скажу, что вы уже исправили. Идет девка за парубка! Бутылка шампанского за мной. Ну, а когда их можно застать у себя?

-- Хоть сейчас.

-- Ну, а мы, разумеется, будем знакомы? Заедете когда-нибудь на часок попросту?

-- С удовольствием. Будьте здоровы!

-- Оревуар! {До свидания! (франц. au revoir).} Хе-хе-хе-хмы!.. Ох, молодой человек, молодой человек!.. Прощайте!.. Вашим господам товарищам, разумеется, от вас поклон? Передам. Вашей супруге от меня почтительное резюме... Заходите же!

Папаша шаркнул ножкой, надел шляпу и улетучился.

"Славный малый, -- подумал г. учитель, глядя вслед уходившему папаше. -- Славный малый! Что у него на душе, то и на языке. Прост и добр, как видно... Люблю таких людей".

В тот же день вечером у папаши на коленях опять сидела мамаша (а уж после нее сидела горничная). Папаша уверял ее, что "сын наш" перейдет и что ученых людей не так уломаешь деньгами, как приятным обхождением и вежливеньким наступлением на горло.