Кроссворд-кафе Кроссворд-кафе
Главная
Классические кроссворды
Сканворды
Тематические кроссворды
Игры онлайн
Календарь
Биографии
Статьи о людях
Афоризмы
Новости о людях
Библиотека
Отзывы о людях
Историческая мозаика
Наши проекты
Юмор
Энциклопедии и словари
Поиск
Рассылка
Сегодня родились
Угадай кто это!
Реклама
Web-мастерам
Генератор паролей
Шаржи

Самое популярное

Константин Михайлович Станюкович. Куда уйти?


Все авторы -> Константин Михайлович Станюкович.

Константин Михайлович Станюкович.
Куда уйти?


I



Валерий Николаевич Привольев, крупный, свежий и видный курчавый блондин под сорок, с очень белым, отливавшим нежным румянцем и несколько рыхлым лицом, напоминающим недошедшее заливное, в этот зимний день обедал торопливо и без обычного плотоядного внимания к наваристому супу с фрикадельками, кровяному ростбифу и трубочкам со взбитыми сливками.


Идеальный, еще влюбленный муж, любящий прелесть домашнего очага, Валерий Николаевич не рассказывал сегодня жене новостей и свежих сплетен, которые обыкновенно привозил со службы, мило пошутил с двумя птенцами, очень похожими на него, и не спорил со своим гостем Иваном Ивановичем Безбородовым, давнишним другом-ровесником, худощавым чиновником-скептиком и неисправимым спорщиком.


Привольев только любезно подавал реплики и помалчивал, пощипывая свою выхоленную шелковистую бороду и стараясь скрыть нетерпение поговорить с Иваном Ивановичем наедине.


Когда взрослые окончили пирожное, Валерий Николаевич с обычной своей мягкостью деликатного мужа попросил у хозяйки позволения встать.


Она поднялась, разрешив детям остаться и съесть еще по трубочке.


-- Но не больше, фрейлейн, пожалуйста! -- сказала бонне молодая женщина.


-- О, ja! О, ja!* -- ответила, вся краснея, немка из Эстляндии.


______________


* О, да! О да! (нем.)



Вид этой девицы, самолюбиво-застенчивый и в то же время самодовольно-исполнительный, словно бы говорил об ее добросовестности и ревностной глупости.


И Привольева подавила вздох.


"Найди-ка бонну умнее за двенадцать рублей!" -- подумала она.


Валерий Николаевич быстро поднялся, подошел к жене, горячо и крепко "по-влюбленному" поцеловал ее руку и проговорил, точно просил:


-- А нельзя ли кофе нам послать в кабинет, Лика?


Лика, как звал муж Лидию Антоновну, стройная, хорошо сложенная и изящная, в ярко-пунцовом лифе и черной юбке, среднего роста брюнетка, разумеется, не имела ни малейшего повода уменьшать свои тридцать два года, -- так она была привлекательна редким сочетанием красоты и ума.


Она не спросила мужа, какие тайны торопится он сообщить другу, -- Лика к тому же и догадывалась.


И, ласково улыбаясь большими греющими глазами, она быстро, с нежной шутливостью, провела по щеке мужа ласковой, душистой и красивой рукой с несколькими блестевшими кольцами на мизинце и с обручальным кольцом на безымянном пальце и сказала:


-- Сейчас подадут, Валерий...


И участливо спросила:


-- Ты встревожен по службе?


-- Не особенно, Лика...


-- То-то... Не волнуйся... Право, милый, не стоит. Везде одно и то же... Всем порядочным людям трудно! -- заботливо утешала жена мужа.


И, снова пригладив любящим и слегка покровительственным взглядом, прибавила:


-- Ну, иди, иди в кабинет... Спорь с Иваном Иванычем... А я почитаю детям сказку...


-- Милая! -- сердечно шепнул Валерий Николаевич.




II



Привольев взял за талию друга и через залу провел в небольшой кабинет, убранный не без претензий.


Фотографии Лики, детей и нескольких писателей красовались на стенах. Большой письменный стол, мягкие кресла, шкап с книгами и оттоманка, словом -- все, как следует у интеллигентного человека, получающего тысяч пять и подумывающего иногда и о "душе".


Валерий Николаевич запер двери и, внезапно возбуждаясь, проговорил:


-- Нет... Ты послушай, Иван Иваныч, какую сделали пакость... Я, понимаешь, не хотел рассказывать при Лике. За что ее волновать заранее...


-- Ну, конечно...


-- Так ты выслушай, голубчик, и поймешь...


-- Позволь, мой друг, только закурить твою сигару -- твои лучше моих, ты ведь по десяти берешь -- и сесть в кресло... Тогда присядь и говори.


Иван Иванович закурил, поглубже уселся в мягкое кресло и подумал, что лучше всего было бы вздремнуть четверть часика после обеда.


Но, считая одной из обязанностей друга быть складочным местом дружеских излияний, как бы ни были они однообразны и бесплодны, Иван Иванович самоотверженно готов был слушать то, что время от времени он уже добросовестно выслушивал в том же кресле, и не всхрапывал, чтобы не потерять единственного друга, которого, конечно, любил и у которого можно было пообедать и потом повинтить хоть до утра{284}, если бы не строгая Лидия Антоновна, заботившаяся о здоровье этого откормленного и влюбленного Валерия Николаевича, -- как сердито думал Иван Иванович, если приходилось уходить с проигрышем.


Не без снисходительно-ядовитой улыбки, обнаружившей скверные зубы человека некрасивого, совсем худого, желтого как лимон и лысого как колено, но зато не сомневавшегося, что он и умнее, и основательнее друга, и, главное, не под башмаком своей жены, -- Иван Иванович проговорил своим скрипучим и назойливым голосом:


-- Ну, рассказывай, Валерий Николаевич... Какая такая подлость тебя огорчила?..


И только было начал Привольев, как Иван Иванович перебил:


-- Значит, опять нашла полоса возмущения?..


И хихикнул.


-- Да ты не смейся... Ты слушай...


-- Слушаю... Не кипятись... Побеседуем толком, дружище, а потом... винт устроишь?..


-- Тебе только винт... Устрою, успокойся! Совсем ты, Иван Иваныч, опустился... Ты войди в мое положение...


Подали кофе, и Валерий Николаевич наконец стал рассказывать о той обыкновенной истории в правлении, где служил, которую он называл "подлостью".


Чем подробнее и картиннее говорил он о лакействе и пролазничестве, о несправедливости и произволе, о взяточничестве и вымогательствах некоторых и завистливом попустительстве многих, о полной беспринципности людей, думающих только о наградах и деньгах, -- тем Привольев возбуждался все более и более, и ему было приятно сознание, что все это он понимает и что все это его возмущает.


Недаром же он с молодых еще лет возмущался, и Лика знает и любит и уважает его за то, что он благородный человек, принимающий к сердцу все несправедливое и позорное... И сама она такая же благородная и сочувствующая...


-- Ведь после этого нужно уходить из этой клоаки! -- воскликнул Валерий Николаевич.


И в эту минуту возбуждения, подогретого своими же словами, Привольев, казалось, сейчас же ушел бы из своего учреждения.


-- Ведь я сам подписываю то, что считаю вредным и в лучшем смысле бессмысленным... Я сам подписываю отчет, в котором раздуваются цифры, и многие верят, что наше дело, благодаря главному распорядителю, нашему коммерческому гению, стоит на идеальной высоте... А между тем еще сегодня...


Иван Иванович осторожно зевнул.


"Ведь порядочный и неглупый человек, а все-таки по временам впадает в транс и дает представления!" -- подумал Иван Иванович, уверенный, что все-таки никуда Валерий Николаевич не уйдет и даже испугается, если его "великолепная королева", Лидия Антоновна, хоть для испытания согласилась бы с его благородными намерениями бросить клоаку. -- "Лидия Антоновна умная женщина и недаром же любит друга и держит его в узде. Ореол беспокойного общественного человека ему оставляет и милостиво разрешает приносить в дом каждое двадцатое число четыреста шестнадцать рублей шестьдесят шесть копеек!" -- подсчитал в уме Иван Иванович.


И когда Привольев объяснил, что сегодня он делал то же, что и вчера, но что надо же когда-нибудь кончить, то Иван Иванович не без ехидного намерения протянул и как будто бы сочувственно:


-- А награду тебе большую назначили к Новому году?


-- Разве мне дадут?


-- Да ведь ты дельный служащий.


-- Кажется...


-- И обещали полторы тысячи?


-- Обещали и надули...


-- Сколько?


-- Семьсот... Урезали, чтобы дать какому-то "племяннику", который и на службу не ходит... Порядки... Прямо со мною подло поступили...


-- И очень... Нам, семейным людям, эти наградные деньги на затычки долгам...


-- И к чему надувать?


-- А ты рассчитывал?.. Ты еще, мой милый, пижонист...


-- Ну, черт с их деньгами!.. А главное...


-- Хочется бросить?


-- Именно... И бросил бы...


-- Что ж?.. Уж если тебе так опостылело, то уходи! -- проговорил Иван Иванович, словно бы убежденный словами друга.


Но Валерий Николаевич покраснел и раздражительно сказал:


-- Уйди!.. Тебе хорошо, вице-директору, говорить: уйди... А куда уйдешь?.. Точно ты не понимаешь моего положения?.. А ты так спокойно говоришь: уйди... Это просто свинство... С семьей я едва свожу концы с концами... И то еще благодаря Лике... Она во всем себе отказывает... Нарядов никаких... все переделывает, голубушка... Детям какого-то идиота за двенадцать рублей должны были нанять... Обивку надо бы в гостиной подновить и... не можем... Все безобразно дорого... И без того жмемся, а ты: уйди!.. Что ж, позволь тебя спросить, я должен Лику и детей в конуре поселить и получать где-нибудь сто рублей?.. И поищи еще их...


И Валерию Николаевичу представилось, что его любимая, милая и ненаглядная Лика, которая так греет и одна только дает смысл жизни, и голубчики птенцы, и он сам -- в конуре. Она -- этот ангел -- безропотно терпит, дети больны, он за сто рублей целые дни корпит... Когда представилось, что придется есть впроголодь и Лику запрятать в кухне, и не болтать с Ликой в их уютной, теплой спальне, -- Валерий Николаевич пришел в ужас.


И его небольшая квартира, и его родной очаг с Ликой, -- этой верной подругой, заботливой женой и очаровательной женщиной, которую после семи лет он еще более любит и более влюблен в нее, чем прежде, и которая, казалось, тоже еще сильнее чувствует счастье близости и верного и влюбленного друга, -- вся обстановка, все привычки, словом -- все, все казалось ему таким необходимым, дорогим и близким, добытым после бродяжной жизни необеспеченных правильным заработком интеллигентных людей, что Валерию Николаевичу казалось бесцельной подлостью с его стороны лишить семью удобств...


И он снова обиженно воскликнул:


-- А ты: уходи! Нечего сказать... совет!


-- Так оставайся...


-- К сожалению, должен... Понимаешь: должен! Ты, небось, не уходишь?


-- Еще бы... И не думаю.


-- И не думаешь!.. Или твой хомут такая прелесть?


-- Такой же, как твой, дружище... И атмосфера такая же, как и твоя... И мне приходится фарисействовать, как и ты... И я, Валерий Николаич, такой же, как ты! Только не такой красивый здоровяк, как мой благородный друг, и... знаешь ли еще что? -- с насмешкой прибавил Иван Иванович.


-- Что?


-- Меня называют ретроградом-чиновником, а тебя... либералом. Ты по временам любишь "поманиловствовать"{287} о том, что было бы, если бы ничего не было, а я... помалчиваю, делаю, что велят -- а ты знаешь, что иногда велят? -- и получаю столько же, что и ты... Ну, а теперь... я тебе скажу, куда идти...


-- Куда?


-- К Лидии Антоновне!


-- Зачем?


-- Попроси ее разрешения послать за партнерами... Винтить пора. Право, полезнее, чем сотрясать воздух.




III



Несколько сконфуженный вошел Валерий Николаевич в спальную.


Дети уж были уложены, и Лика сидела за книгой.


-- Ну что, милый, доспорились?


-- Иван Иванович совсем закис, Лика, и только хихикает...


-- А что?.. Да ты присядь, Валерий... О чем вы спорили?


-- Да он не понимает, что можно возмущаться... Можешь себе представить, Лика?


И, присевши к Лике, Привольев поцеловал ее руку.


-- Чего от него ждать... Сухой формалист и больше ничего!


-- А говорит: уйди!


-- Пусть он сам уйдет с своего места, -- возмущенно сказала Лика. -- Ты по крайней мере людям не вредишь, Валерий. Ты у меня ведь независимый... На сделки с совестью не пойдешь...


-- Ну, положим, Лика!


-- Что положим?.. Что ты хочешь сказать, Валя? -- спросила Лика, сдерживая волнение.


-- Я только что рассказывал Ивану Ивановичу, Лика...


-- Напрасно считаешь его твоим другом. Хорош друг: "уйди". Что ж подало ему такой глупый совет?..


-- Да ты не волнуйся, Лика... Не волнуйся, милая... Ну, ты ведь меня знаешь...


-- Еще бы не знать своего хорошего?


-- Ну, я говорил о неприятностях в правлении... Говорил, что бросил бы правление... Ну, конечно, если бы получил другое и лучшее место! -- прибавил Валерий Николаевич, боясь огорчить свою Лику.


-- Милый!.. Я знаю, как ты всех нас любишь и как мы тебя любим. Я первая сказала бы: уйди, если бы везде таким людям, как ты, не было подчас тяжело... Это вот только Ивану Ивановичу везде легко, а ты... Так уж лучше оставаться там, где тебя знают и ценят все-таки тебя... Разве не так?


-- Умница ты моя. Конечно, так!


-- Они с тобою подлость сделали... большую подлость! -- горячо и возмущенно говорила Лика. -- Обманули с наградными. Я понимаю твое раздражение порядочного человека. Но бог с ними!.. Плюнь на них!.. Без этих денег ведь мы не пропадем!.. Живем же мы с тобою и не нуждаемся... Я счастлива... Ты ведь тоже, кажется, немножко любишь свою Лику?


Любит ли он?


И вместо слов Привольев обнял жену.


-- Дети у нас прелестные. Все у нас, слава богу, мирно и хорошо! -- радостно говорила Лика, улыбаясь. -- Так не тревожься, мой милый... Не мучь себя напрасными и незаслуженными упреками... Помни, что хорошие люди в таких условиях, в каких мы живем, приносят большую пользу уже потому, что на их местах могли быть нехорошие люди... Разве ты не согласен?..


Еще бы не согласен! Ведь Лика говорит так умно и убедительно, что часто думает и он. Недаром же он возмущается и все-таки сам не делает ничего, что заставило бы его покраснеть.


И Валерий Николаевич уже совсем успокоился и, обрадованный, что Лика по-прежнему считает его если не героем, то во всяком случае честным общественным деятелем, принимающим участие в разных благотворительных обществах вместе с Ликой, горячо и восторженно сказал:


-- Ты такая... такая прелестная, моя умница... И как я счастлив...


И через минуту весело проговорил:


-- А на Ивана Иваныча ты не сердись, Лика... Он так посоветовал... Верно, думал, что у меня есть другое место... А потом, напротив, советовал не уходить, точно я в самом деле идиот и злодей перед тобою и детьми, что мог бы вас сделать нищими... Не сердись... Лика, на него... Он хоть и воображает, что очень умен, а... Но все-таки он в сущности добрый.


-- Он и не стоит того, чтобы сердиться... Бог с ним!..


-- И уж знаешь ли что?


-- Что хочешь, милый?


-- Я пошлю за двумя партнерами...


-- И отлично... Но не заигрывайся, Валя. Тебе вредно.


-- Конечно, в двенадцать окончим. А ты что будешь делать, Лика?


-- Дома останусь... По крайней мере почитаю. А на неделе три собрания... И мы везде должны быть...




В первом часу партнеры сели ужинать.


Хозяин с обычным вниманием отнесся к скромному ужину, умело и хорошо приготовленному и поданному благодаря заботам Лики, и, когда выпил несколько стаканов вина и раскраснелся, он поговорил о долге, об обязанностях общественных людей делать хоть маленькие дела, памятуя о больших, и не оставлять своих постов, хотя бы и встречались на них тернии.


Иван Иванович, выигравший десять рублей, не перебивал друга, не вставлял ехидных примечаний и не заводил спора. Он скромно помалчивал и усердно потягивал красное вино.


А Лика взглядывала на мужа блестящими ласковыми глазами и думала:


"И какой же он добрый и хороший человек, и как я его люблю!"


1901



Не пропустите:
Константин Михайлович Станюкович. Ёлка для взрослых (рассказ)
Константин Михайлович Станюкович. Оба хороши (рассказ)
Константин Михайлович Станюкович. Истинно русский человек (рассказ)
Константин Михайлович Станюкович. Ёлка (рассказ)
Константин Михайлович Станюкович. Петербургские карьеры (рассказ)


Ссылка на эту страницу:

 ©Кроссворд-Кафе
2002-2024
dilet@narod.ru