Когда же настал срок последнему дню, то вострубил Архангел в золотую трубу, сотрясая небо и разверзая землю. И восстало из несметных могил множество мертвых, наполнявших землю, и облеклось плотию. С живых же спали ветхие земные одежды. И все они, живые и мертвые, предстали на Страшный Суд нагие, подобно прародителям до грехопадения.

Нелицеприятный Судия восседал на престоле из облаков, осененных радугою и пронизанных молниями. И были двое великих отверстых врат по сторонам престола. Одни, направо, вели в зеленый, сияющий сад, а из левых шел крутой спуск в дикое и черное ущелье, мгла которого изредка озарялась колыханьем багровых подземных огней.

Посредине же возвышались серебряные весы с золотыми чашами, и приставлены были к обоим концам коромысла два ангела, взвешивать добрые и худые дела человеческие. Подходили к тем весам поочередно все рожденные от женщины и, выслушав свой приговор, шли, по мере содеянного ими, направо, в жилище вечной радости, или налево, в геенну огненную...

И вот привели перед престола мужика. Весь он грубый, потресканный и темный, как земля: весь в коросте и мозолях. Но только держит себя крепко и безбоязненно. Ангел ему шепчет на ухо:

-- Какой ты несуразный. Здесь трепетать полагается.

Мужик ему отвечает:

-- А чего мне бояться. Довольно мы пред земными судьями натрепетались. Стою перед единым Судьею праведным. Весь в его мудрой воле.

Судия же спрашивает:

-- Что ты делал, мужик?

-- Мы-то? Пахали, боронили, сеяли, косили, молотили, за скотиной ходили... Все вокруг хлебушка... А которые малоземельные, или земля неродяща, те по городам добывали. Плотника, каменщики, извозчики, землекопы, банщики. Мало ли чего еще... Потом -- кровью всю Россию полили.

-- Сам-то всегда ли сыт бывал?..

-- Со всячиной, Батюшка. Часом с квасом, порой с водой. Случалось, и лебеде бывали рады. Мы не господа.

-- Грешил много ли?

-- Без конца и без числа, Владыко. Пьяницы мы, и воришки, и снохачи, и обманщики. Да ведь, Господи,-- темный мы народ, серый, ничему не ученый... все одно, как слепые щенята... живем в грязи, да в бедности...

-- На Бога роптал?

-- Этого, пожалуй, не бывало. Больше говорил: Божья воля, Бог дал, Бог взял.

-- Иди же с миром! -- сказал Судия.-- Много ты потрудился, надо тебе отдохнуть. Святитель Николай! Иди-ка сюда, прими земляка.

Подошел седенький Угодник в стареньких ризах, обнял мужика и повел в святые ворота. И издали был слышен мужиков голос:

-- Ах, Микола Милостивый, какие у вас овсы-то ядреные!

После мужика пришел солдат. Весь простреленный и порублены!. Белая рубаха на нем -- в ночь перед сражением чистую надел, чтобы к Богу исправнее явиться -- вся в крови.

Спрашивает Судия:

-- За что дрался, солдат?

-- Так что за Веру, Царя и Отечество, Господи.

-- Много ли народу побил?

-- Не могу знать, Господи. Куда пуля летит -- не видно, а в атаке нешто сосчитаешь?

-- Грешил много ли?

-- Грехи мои солдатские все перед Тобою, Господи.

-- Лежачего же добивал ли?

-- Никак нет, Владыка. Мы воины православные.

-- Пленных не обижал ли?

-- Никак нет. Сам, бывало, не доешь, а ему и хлеба, и каши, и порцию. Ему труднее.

-- Начальники к тебе всегда ли были справедливы?-- Всякое бывало. А ты им прости, Всемилостивый.

-- Молодец ты, солдат,-- сказал Судия и позвал громко:

-- Воины мои любезные, Георгий Победоносец и ты, российский витязь, князь Невский Александр. Возьмите же воина сего и отведите с почетом в рай. И двойную порцию ему.

-- Покорнейше благодарю, Господи! -- воскликнул солдат.

Потом приблизился к Престолу страшный разбойник. Пал он лиц, лицом на землю, и завопил громко:

-- Не спрашивай меня, Господи! Тебе все известно! Смердят мои грехи к небу и вопиют о возмездии без всякой жалости! Молю тебя об одном: пошли меня туда, где огонь пожарче и где дьяволы самые свирепые...

Судия же говорит:

-- Ведомо мне: был однажды пожар, и в доме, объятом пламенем, осталось малое дитя, еще не умевшее ходить. Не ты ли, разбойник, бросился тогда в огонь и вынес младенца невредимым, окутав его своей одеждой?

-- Господи! -- вскричал разбойник.-- Не засчитывай мне этого дела! Ведь не одна любовь меня толкнула тогда лезть в огонь. Кругом люди стояли... Хотелось своей храбростью пофорсить.

-- А почему же имя свое утаил? Почему скрылся незамеченным?

-- Да стыдно стало, Господи! Разбойник, душегуб и вдруг... Нет, не милуй меня, не милуй, Всемилостивый...

-- А не ты ли после ушел в монастырь, приняв ангельский чин? Не ты ли вериги носил и власяницу? Не ты ли денно и нощно омывал слезами покаяния свою совесть? Не ты ли в схиму постригся и возложил на себя обет вечного молчания?

-- Господи! Свою душу я спасал, свою только душу! Но ни одну загубленную мною душу не вернули мои молитвы к жизни. Ничего не весит все мое покаяние перед единой моей злодейской мыслью, Всеблагой!

Тогда спросил Судия громко:

-- Вы все, невинно загубленные сим разбойником, приявшие от него смерть без святого покаяния, прощаете ему? Как будто вздох пронесся, точно ветер зашелестел. "Прощаем, прощаем. За большое страдание прощаем".

-- Нет, Владыка, не прощай! -- возопил разбойник.-- Вовеки я на них глаз не посмею поднять. Не щади, не щади меня, Милостивый.

-- Хорошо же, будь по-твоему,-- сказал Судия.-- Сойди ты в ад на мучения. Очистись и я позову тебя. Иди же.

И пропал разбойник в черном ущелье, куда указывал ему дорогу вниз своим пылающим мечом архистратиг Михаил. Пламенные языки взвились над ним и сникли.

Таки один за другим представали перед Судией люди всех веков и всех народов. Привели также одного грешника в очках и с длинными волосами.

-- Кто ты?-- спросил Судия.

-- Я? Я -- социал-демократ! -- ответил спрашиваемый скромно и гордо.

-- Что ты совершил в своей земной жизни?-- Я перестраивал мир сообразно законам желудка.-- Что ты для этого сделал?

-- Я разрушал все созданное до меня бессознательным человечеством.-- Религию?

-- Это опиум для народа.

-- Бога?

-- Его нет.

-- Красоту?

-- Выдумка праздной буржуазии.

-- Семью?

-- Вредный пережиток.

-- Жалкое существо! -- сказал с печалью во взоре Судия.-- По крайней мере, посадил ли ты хоть одно дерево при дороге, чтобы усталый путник освежился и отдохнул в его тени?

-- Нет. Я не признаю частной благотворительности.

-- Приласкал ли ты когда-нибудь ребенка?

-- Зачем? Я учил его классовой борьбе.

-- Отер ли ты слезы страдающего?

-- Нет, я говорил ему о мести...

-- Ты никогда не ошибался?

-- Никогда.

Судия задумался. После долгого молчания он сказал:

-- Значит, я ошибся. Я допустил зло, ибо без него не было бы действенным добро. Мудрость не существует без глупости. Трава для ягненка, ягненок для тигра, шкура тигра для человека. Все в мире нужно и уравновешено. Один этот человек враждебен мне и не нужен в моих будущих творческих замыслах. Наказать его? Но он не знает своей вины. Простить? Но он не поймет и прощения. Иуда и Диявол поймут, а он не поймет. Что же мне с ним делать?

И после минутного размышления Судия сказал:

-- Вот что! Не существуй более. Отныне и вовеки.

Раздался легкий треск. Социал-демократ растворился в небытии навсегда.

И ничто в мироздании не дрогнуло, не шевельнулось.

1925