| |||
Антон Павлович Чехов. Последняя могиканша • Все авторы -> Антон Павлович Чехов. Антон Павлович Чехов. Последняя могиканша Я и помещик отставной штаб-ротмистр Докукин, у которого я гостил весною, сидели в одно прекрасное весеннее утро в бабушкиных креслах и лениво глядели в окно. Скука была ужасная. -- Тьфу! -- бормотал Докукин. -- Такая тоска, что судебному приставу рад будешь! "Спать улечься, что ли?" -- думал я. И думали мы на тему о скуке долго, очень долго, до тех пор, пока сквозь давно немытые, отливавшие радугой оконные стекла не заметили маленькой перемены, происшедшей в круговороте вселенной: петух, стоявший около ворот на куче прошлогодней листвы и поднимавший то одну ногу, то другую (ему хотелось поднять обе ноги разом), вдруг встрепенулся и, как ужаленный, бросился от ворот в сторону. -- Кто-то идет или едет... -- улыбнулся Докукин. -- Хоть бы гостей нелегкая принесла. Все-таки повеселее бы... Петух не обманул нас. В воротах показалась сначала лошадиная голова с зеленой дугой, затем целая лошадь и, наконец, темная, тяжелая бричка с большими безобразными крыльями, напоминавшими крылья жука, когда последний собирается лететь. Бричка въехала во двор, неуклюже повернула налево и с визгом и тарахтеньем покатила к конюшне. В ней сидели две человеческие фигуры: одна женская, другая, поменьше -- мужская. -- Черт возьми... -- пробормотал Докукин, глядя на меня испуганными глазами и почесывая висок. -- Не было печали, так вот черти накачали. Недаром я сегодня во сне печь видел. -- А что? Кто это приехал? -- Сестрица с мужем, чтоб их... Докукин поднялся и нервно прошелся по комнате. -- Даже под сердцем похолодело... -- проворчал он. -- Грешно не иметь к родной сестре родственных чувств, но -- верите ли? -- легче мне с разбойничьим атаманом в лесу встретиться, чем с нею. Не спрятаться ли нам? Пусть Тимошка соврет, что мы на съезд уехали. Докукин стал громко звать Тимошку. Но поздно было лгать и прятаться. Через минуту в передней послышалось шушуканье: женский бас шептался с мужским тенорком. -- Поправь мне внизу оборку! -- говорил женский бас. -- Опять ты не те брюки надел! -- Синие брюки вы дяденьке Василию Антипычу отдали-с, а пестрые приказали мне до зимы спрятать, -- оправдывался тенорок. -- Шаль за вами нести или тут прикажете оставить? Дверь наконец отворилась, и в комнату вошла дама лет сорока, высокая, полная, рассыпчатая, в шелковом голубом платье. На ее краснощеком весноватом лице было написано столько тупой важности, что я сразу как-то почувствовал, почему ее так не любит Докукин. Вслед за полной дамой семенил маленький, худенький человечек в пестром сюртучке, широких панталонах и бархатной жилетке, -- узкоплечий, бритый, с красным носиком. На его жилетке болталась золотая цепочка, похожая на цепь от лампадки. В его одежде, движениях, носике, во всей его нескладной фигуре сквозило что-то рабски приниженное, пришибленное... Барыня вошла и, как бы не замечая нас, направилась к иконам и стала креститься. -- Крестись! -- обернулась она к мужу. Человечек с красным носиком вздрогнул и начал креститься. -- Здравствуй, сестра! -- сказал Докукин, обращаясь к даме, когда та кончила молиться, и вздохнул. Дама солидно улыбнулась и потянула свои губы к губам Докукина. Человечек тоже полез целоваться. -- Позвольте представить... Моя сестра Олимпиада Егоровна Хлыкина... Ее муж Досифей Андреич. А это мой хороший знакомый... -- Очень рада, -- сказала протяжно Олимпиада Егоровна, не подавая мне руки. -- Очень рада... Мы сели и минуту помолчали. -- Чай, не ждал гостей? -- начала Олимпиада Егоровна, обращаясь к Докукину. -- Я и сама не думала быть у тебя, братец, да вот к предводителю еду, так мимоездом... -- А зачем к предводителю едешь? -- спросил Докукин. -- Зачем? Да вот на него жаловаться! -- кивнула дама на своего мужа. Досифей Андреич потупил глазки, поджал ноги под стул и конфузливо кашлянул в кулак. -- За что же на него жаловаться? Олимпиада Егоровна вздохнула. -- Звание свое забывает! -- сказала она. -- Что ж? Жалилась я и тебе, братец, и его родителям, и к отцу Григорию его возила, чтоб наставление ему прочел, и сама всякие меры принимала, ничего же не вышло! Поневоле приходится господина предводителя беспокоить... -- Но что же он сделал такое? -- Ничего не сделал, а звания своего не помнит! Он, положим, не пьющий, смиренный, уважительный, но что с того толку, ежели он не помнит своего звания! Погляди-ка, сгорбившись сидит, словно проситель какой или разночинец. Нешто дворяне так сидят? Сиди как следует! Слышишь? Досифей Андреич вытянул шею, поднял вверх подбородок, вероятно для того, чтобы сесть как следует, и пугливо, исподлобья поглядел на жену. Так глядят маленькие дети, когда бывают виноваты. Видя, что разговор принимает характер интимный, семейный, я поднялся, чтобы выйти. Хлыкина заметила мое движение. -- Ничего, сидите! -- остановила она меня. -- Молодым людям полезно это слушать. Хоть мы и не ученые, но больше вас пожили. Дай бог всем так пожить, как мы жили... А мы, братец, уж у вас и пообедаем заодно, -- повернулась Хлыкина к брату. -- Но небось сегодня у вас скоромное готовили. Чай, ты и не помнишь, что нынче среда... -- Она вздохнула. -- Нам уж прикажи постное изготовить. Скоромного мы есть не станем, это как тебе угодно, братец. Докукин позвал Тимошку и заказал постный обед. -- Пообедаем и к предводителю... -- продолжала Хлыкина. -- Буду его молить, чтоб он обратил внимание. Его дело глядеть, чтоб дворяне с панталыку не сбивались... -- Да нешто Досифей сбился? -- спросил Докукин. -- Словно ты в первый раз слышишь, -- нахмурилась Хлыкина. -- И то, правду сказать, тебе все равно... Ты-то и сам не слишком свое звание помнишь... А вот мы господина молодого человека спросим. Молодой человек, -- обратилась она ко мне, -- по-вашему, это хорошо, ежели благородный человек со всякою шушвалью компанию водит? -- Смотря с кем... -- замялся я. -- Да хоть бы с купцом Гусевым. Я этого Гусева и к порогу не допускаю, а он с ним в шашки играет да закусывать к нему ходит. Нешто прилично ему с писарем на охоту ходить? О чем он может с писарем разговаривать? Писарь не только что разговаривать, пискнуть при нем не смей, -- ежели желаете знать, милостивый государь! -- Характер у меня слабый... -- прошептал Досифей Андреич. -- А вот я покажу тебе характер! -- погрозила ему жена, сердито стуча перстнем о спинку стула. -- Я не дозволю тебе нашу фамилию конфузить! Хоть ты и муж мне, а я тебя осрамлю! Ты должен понимать! Я тебя в люди вывела! Ихний род Хлыкиных, сударь, захудалый род, и ежели я, Докукина урожденная, вышла за него, так он это ценить должен и чувствовать! Он мне, сударь, не дешево стоит, ежели желаете знать! Что мне стоило его на службу определить! Спросите-ка у него! Ежели желаете знать, так мне один только его экзамен на первый чин триста рубликов стоил! А из-за чего хлопочу? Ты думаешь, тетеря, я из-за тебя хлопочу? Не думай! Мне фамилия рода нашего дорога! Ежели б не фамилия, так ты у меня давно бы на кухне сгнил, ежели желаешь знать! Бедный Досифей Андреич слушал, молчал и только пожимался, не знаю, отчего -- от страха или срама. И за обедом не оставляла его в покое строгая супруга. Она не спускала с него глаз и следила за каждым его движением. -- Посоли себе суп! Не так ложку держишь! Отодвинь от себя салатник, а то рукавом зацепишь! Не мигай глазами! А он торопливо ел и ежился под ее взглядом, как кролик под взглядом удава. Ел он с женой постное и то и дело взглядывал с вожделением на наши котлетки. -- Молись! -- сказала ему жена после обеда. -- Благодари братца. Пообедав, Хлыкина пошла в спальню отдохнуть. По уходе ее Докукин схватил себя за волосы и заходил по комнате. -- Ну, да и несчастный же ты, братец, человек! -- сказал он Досифею, тяжело переводя дух. -- Я час посидел с ней -- замучился; каково же тебе-то с ней дни и ночи... ах! Мученик ты, мученик несчастный! Младенец ты вифлеемский, Иродом убиенный! Досифей замигал глазками и проговорил: -- Строги они, это действительно-с, но должен я за них денно и нощно бога молить, потому -- кроме благодеяний и любви я от них ничего не вижу. -- Пропащий человек! -- махнул рукой Докукин. -- А когда-то речи в собраниях говорил, новую сеялку изобретал! Заездила ведьма человека! Эхх! -- Досифей! -- послышался женский бас. -- Где же ты? Поди сюда, мух от меня отгоняй! Досифей Андреич вздрогнул и на цыпочках побежал в спальню... -- Тьфу! -- плюнул ему вслед Докукин. Не пропустите: • Антон Павлович Чехов. О том, о сем • Антон Павлович Чехов. Угроза • Антон Павлович Чехов. Финтифлюшки • Антон Павлович Чехов. Ворона • Антон Павлович Чехов. Кулачье гнездо Ссылка на эту страницу: |
|
||
©Кроссворд-Кафе 2002-2024 |
dilet@narod.ru |