Кроссворд-кафе Кроссворд-кафе
Главная
Классические кроссворды
Сканворды
Тематические кроссворды
Игры онлайн
Календарь
Биографии
Статьи о людях
Афоризмы
Новости о людях
Библиотека
Отзывы о людях
Историческая мозаика
Наши проекты
Юмор
Энциклопедии и словари
Поиск
Рассылка
Сегодня родились
Угадай кто это!
Реклама
Web-мастерам
Генератор паролей
Шаржи

Случайная статья

Антон Павлович Чехов. Казак


Все авторы -> Антон Павлович Чехов.

Антон Павлович Чехов.
Казак

Арендатор хутора Низы Максим Горчаков, бердянский мещанин, ехал со своей молодой женой из церкви и вез только что освященный кулич. Солнце еще не всходило, но восток уже румянился, золотился. Было тихо... Перепел кричал свои: "пить пойдем! пить пойдем!", да далеко над курганчиком носился коршун, а больше во всей степи не было заметно ни одного живого существа.


Горчаков ехал и думал о том, что нет лучше и веселее праздника, как Христово воскресенье. Женат он был недавно и теперь справлял с женой первую Пасху. На что бы он ни взглянул, о чем бы ни подумал, всё представлялось ему светлым, радостным и счастливым. Думал он о своем хозяйстве и находил, что всё у него исправно, домашнее убранство такое, что лучше и не надо, всего довольно и всё хорошо; глядел он на жену -- и она казалась ему красивой, доброй и кроткой. Радовала его и заря на востоке, и молодая травка, и его тряская визгливая бричка, нравился даже коршун, тяжело взмахивавший крыльями. А когда он по пути забежал в кабак закурить папиросу и выпил стаканчик, ему стало еще веселее...


-- Сказано, велик день! -- говорил он. -- Вот и велик! Погоди, Лиза, сейчас солнце начнет играть. Оно каждую Пасху играет! И оно тоже радуется, как люди!


-- Оно не живое, -- заметила жена.


-- Да на нем люди есть! -- воскликнул Горчаков. -- Ей-богу, есть! Мне Иван Степаныч рассказывал -- на всех планетах есть люди, на солнце и на месяце! Право... А может, ученые и брешут, нечистый их знает! Постой, никак лошадь стоит! Так и есть!


На полдороге к дому, у Кривой Балочки, Горчаков и его жена увидели оседланную лошадь, которая стояла неподвижно и нюхала землю. У самой дороги на кочке сидел рыжий казак и, согнувшись, глядел себе в ноги.


-- Христос воскрес! -- крикнул ему Максим.


-- Воистину воскрес, -- ответил казак, не поднимая головы.


-- Куда едешь?


-- Домой, на льготу.


-- Зачем же тут сидишь?


-- Да так... захворал... Нет мочи ехать.


-- Что ж у тебя болит?


-- Весь болю.


-- Гм... вот напасть! У людей праздник, а ты хвораешь! Да ты бы в деревню или на постоялый ехал, а что так сидеть?


Казак поднял голову и обвел утомленными больными глазами Максима, его жену, лошадь.


-- Вы это из церкви? -- спросил он.


-- Из церкви.


-- А меня праздник в дороге застал. Не привел бог доехать. Сейчас сесть бы да ехать, а мочи нет... Вы бы, православные, дали мне, проезжему, свяченой пасочки {На юге кулич называют "пасхой" или "паской".} разговеться!


-- Пасочки? -- спросил Горчаков. -- Оно можно, ничего... Постой, сейчас...


Максим быстро пошарил у себя в карманах, взглянул на жену и сказал:


-- Нету у меня ножика, отрезать нечем. А ломать-то -- не рука, всю паску испортишь. Вот задача! Поищи-ка, нет ли у тебя ножика?


Казак через силу поднялся и пошел к своему седлу за ножом.


-- Вот еще что выдумали! -- сердито сказала жена Горчакова. -- Не дам я тебе паску кромсать! С какими глазами я ее домой порезанную повезу? И видано ль дело -- в степи разговляться! Поезжай на деревню к мужикам да там и разговляйся!


Жена взяла из рук мужа кулич, завернутый в белую салфетку, и сказала:


-- Не дам! Надо порядок знать. Это не булка, а свяченая паска, и грех ее без толку кромсать.


-- Ну, казак, не прогневайся! -- сказал Горчаков и засмеялся. -- Не велит жена! Прощай, путь-дорога!


Максим тронул вожжи, чмокнул, и бричка с шумом покатила дальше. А жена всё еще говорила, что резать кулич, не доехав до дому, -- грех и непорядок, что всё должно иметь свое место и время. На востоке, крася пушистые облака в разные цвета, засияли первые лучи солнца; послышалась песня жаворонка. Уж не один, три коршуна, в отдалении друг от друга, носились над степью. Солнце пригрело чуть-чуть, и в молодой траве затрещали кузнечики.


Отъехав больше версты, Горчаков оглянулся и пристально поглядел вдаль.


-- Не видать казака... -- сказал он. -- Экий сердяга, вздумал в дороге хворать! Нет хуже напасти: ехать надо, а мочи нет... Чего доброго, помрет в дороге... Не дали мы ему, Лизавета, паски, а небось и ему надо было дать. Небось и ему разговеться хочется.


Солнце взошло, но играло оно или нет, Горчаков не видел. Всю дорогу до самого дома он молчал, о чем-то думал и не спускал глаз с черного хвоста лошади. Неизвестно отчего, им овладела скука, и от праздничной радости в груди не осталось ничего, как будто ее и не было.


Приехали домой, христосовались с работниками; Горчаков опять повеселел и стал разговаривать, но как сели разговляться и все взяли по куску свяченого кулича, он невесело поглядел на жену и сказал:


-- А нехорошо, Лизавета, что мы не дали тому казаку разговеться.


-- Чудной ты, ей-богу! -- сказала Лизавета и с удивлением пожала плечами. -- Где ты взял такую моду, чтобы свяченую паску раздавать по дороге? Нешто это булка? Теперь она порезана, на столе лежит, пущай ест, кто хочет, хоть и казак твой! Разве мне жалко?


-- Так-то оно так, а жалко мне казака. Ведь он хуже нищего и сироты. В дороге, далеко от дому, хворый...


Горчаков выпил полстакана чаю и уж больше ничего не пил и не ел. Есть ему не хотелось, чай казался невкусным, как трава, и опять стало скучно.


После разговенья легли спать. Когда часа через два Лизавета проснулась, он стоял у окна и глядел во двор.


-- Ты уже встал? -- спросила жена.


-- Не спится что-то... Эх, Лизавета, -- вздохнул он, -- обидели мы с тобой казака!


-- Ты опять с казаком! Дался тебе этот казак. Бог с ним.


-- Он царю служил, может, кровь проливал, а мы с ним как с свиньей обошлись. Надо бы его, больного, домой привезть, покормить, а мы ему даже кусочка хлеба не дали.


-- Да, так и дам я тебе паску портить. Да еще свяченую! Ты бы ее с казаком искромсал, а я бы потом дома глазами лупала? Ишь ты какой!


Максим потихоньку от жены пошел в кухню, завернул в салфетку кусок кулича и пяток яиц и пошел в сарай к работникам.


-- Кузьма, брось гармонию, -- обратился он к одному их них. -- Седлай гнедого или Иванчика и езжай поживее к Кривой Балочке. Там больной казак с лошадью, так вот отдай ему это. Может, он еще не уехал.


Максим опять повеселел, но, прождав несколько часов Кузьму, не вытерпел, оседлал лошадь и поскакал к нему навстречу. Встретил он его у самой Балочки.


-- Ну что? Видал казака?


-- Нигде нету. Должно, уехал.


-- Гм... история!


Горчаков взял у Кузьмы узелок и поскакал дальше. Доехав до деревни, он спросил у мужиков:


-- Братцы, не видали ли вы больного казака с лошадью? Не проезжал ли тут? Из себя рыжий, худой, на гнедом коне.


Мужики поглядели друг на друга и сказали, что казака они не видели.


-- Обратный почтовый ехал, это точно, а чтоб казак или кто другой -- такого не было.


Вернулся Максим домой к обеду.


-- Сидит у меня этот казак в голове и хоть ты что! -- сказал он жене. -- Не дает спокою. Я всё думаю: а что ежели это бог нас испытать хотел и ангела или святого какого в виде казака нам навстречу послал? Ведь бывает это. Нехорошо, Лизавета, обидели мы человека!


-- Да что ты ко мне с казаком пристал? -- крикнула Лизавета, выходя из терпения. -- Пристал, как смола!


-- А ты, знаешь, недобрая... -- сказал Максим и пристально поглядел ей в лицо.


И он впервые после женитьбы заметил, что его жена недобрая.


-- Пущай я недобрая, -- крикнула она и сердито стукнула ложкой, -- а только не стану я всяким пьяницам свяченую паску раздавать!


-- А нешто казак пьяный?


-- Пьяный!


-- Почем ты знаешь?


-- Пьяный!


-- Ну и дура!


Максим, рассердившись, встал из-за стола и начал укорять свою молодую жену, говорил, что она немилосердная и глупая. А она, тоже рассердившись, заплакала и ушла в спальню и крикнула оттуда:


-- Чтоб он околел, твой казак! Отстань ты от меня, холера, со своим казаком вонючим, а то я к отцу уеду!


За всё время после свадьбы у Горчакова это была первая ссора с женой. До самой вечерни он ходил у себя по двору, всё думал о жене, думал с досадой, и она казалась теперь злой, некрасивой. И как нарочно, казак всё не выходил из головы и Максиму мерещились то его больные глаза, то голос, то походка...


-- Эх, обидели мы человека! -- бормотал он. -- Обидели!


Вечером, когда стемнело, ему стало нестерпимо скучно, как никогда не было, -- хоть в петлю полезай! От скуки и с досады на жену он напился, как напивался в прежнее время, когда был неженатым. В хмелю он бранился скверными словами и кричал жене, что у нее злое, некрасивое лицо и завтра же он прогонит ее к отцу.


Утром на другой день праздника он захотел опохмелиться и опять напился.


С этого и началось расстройство.


Лошади, коровы, овцы и ульи мало-помалу, друг за дружкой стали исчезать со двора, долги росли, жена становилась постылой... Все эти напасти, как говорил Максим, произошли оттого, что у него злая, глупая жена, что бог прогневался на него и на жену... за больного казака. Он всё чаще и чаще напивался. Когда был пьян, то сидел дома и шумел, а трезвый ходил по степи и ждал, не встретится ли ему казак...



Не пропустите:
Антон Павлович Чехов. Удав и кролик
Антон Павлович Чехов. Критик
Антон Павлович Чехов. Происшествие (Рассказ ямщика)
Антон Павлович Чехов. Следователь
Антон Павлович Чехов. Володя


Ссылка на эту страницу:

 ©Кроссворд-Кафе
2002-2024
dilet@narod.ru