Кроссворд-кафе Кроссворд-кафе
Главная
Классические кроссворды
Сканворды
Тематические кроссворды
Игры онлайн
Календарь
Биографии
Статьи о людях
Афоризмы
Новости о людях
Библиотека
Отзывы о людях
Историческая мозаика
Наши проекты
Юмор
Энциклопедии и словари
Поиск
Рассылка
Сегодня родились
Угадай кто это!
Реклама
Web-мастерам
Генератор паролей
Шаржи

Интересные факты

Антон Павлович Чехов. На святках


Все авторы -> Антон Павлович Чехов.

Антон Павлович Чехов.
На святках


I



-- Что писать? -- спросил Егор и умокнул перо.


Василиса не виделась со своею дочерью уже четыре года. Дочь Ефимья после свадьбы уехала с мужем в Петербург, прислала два письма и потом как в воду канула; ни слуху ни духу. И доила ли старуха корову на рассвете, топила ли печку, дремала ли ночью -- и всё думала об одном: как-то там Ефимья, жива ли. Надо бы послать письмо, но старик писать не умел, а попросить было некого.


Но вот пришли святки, и Василиса не вытерпела и пошла в трактир к Егору, хозяйкиному брату, который, как пришел со службы, так и сидел всё дома, в трактире, и ничего не делал; про него говорили, что он может хорошо писать письма, ежели ему заплатить как следует. Василиса поговорила в трактире с кухаркой, потом с хозяйкой, потом с самим Егором. Сошлись на пятиалтынном.


И теперь -- это происходило на второй день праздника в трактире, в кухне -- Егор сидел за столом и держал перо в руке. Василиса стояла перед ним, задумавшись, с выражением заботы и скорби на лице. С нею пришел и Петр, ее старик, очень худой, высокий, с коричневой лысиной; он стоял и глядел неподвижно и прямо, как слепой. На плите в кастрюле жарилась свинина; она шипела и фыркала и как будто даже говорила: "Флю-флю-флю". Было душно.


-- Что писать? -- спросил опять Егор.


-- Чего! -- сказала Василиса, глядя на него сердито и подозрительно. -- Не гони! Небось не задаром пишешь, за деньги! Ну, пиши. Любезному нашему зятю Андрею Хрисанфычу и единственной нашей любимой дочери Ефимье Петровне с любовью низкий поклон и благословение родительское навеки нерушимо.


-- Есть. Стреляй дальше.


-- А еще поздравляем с праздником Рождества Христова, мы живы и здоровы, чего и вам желаем от господа... царя небесного.


Василиса подумала и переглянулась со стариком.


-- Чего и вам желаем от господа... царя небесного... -- повторила она и заплакала.


Больше ничего она не могла сказать. А раньше, когда она по ночам думала, то ей казалось, что всего не поместить и в десяти письмах. С того времени, как уехали дочь с мужем, утекло в море много воды, старики жили, как сироты, и тяжко вздыхали по ночам, точно похоронили дочь. А сколько за это время было в деревне всяких происшествий, сколько свадеб, смертей! Какие были длинные зимы! Какие длинные ночи!


-- Жарко! -- проговорил Егор, расстегивая жилет. -- Должно, градусов семьдесят будить. Что же еще? -- спросил он.


Старики молчали.


-- Чем твой зять там занимается? -- спросил Егор.


-- Он из солдат, батюшка, тебе известно, -- ответил слабым голосом старик. -- В одно время с тобой со службы пришел. Был солдат, а теперь, значит, в Петербурге в водоцелебном заведении. Доктор больных водой пользует. Так он, значит, у доктора в швейцарах.


-- Вот тут написано... -- сказала старуха, вынимая из платочка письмо. -- От Ефимьи получили, еще бог знает когда. Может, их уж и на свете нет.


Егор подумал немного и стал быстро писать.


"В настоящее время, -- писал он, -- как судба ваша через себе определила на Военое Попрыще, то мы Вам советуем заглянуть в Устав Дисцыплинарных Взысканий и Уголовных Законов Военнаго Ведомства, и Вы усмотрите в оном Законе цывилизацию Чинов Военаго Ведомства".


Он писал и прочитывал вслух написанное, а Василиса соображала о том, что надо бы написать, какая в прошлом году была нужда, не хватило хлеба даже до святок, пришлось продать корову. Надо бы попросить денег, надо бы написать, что старик часто похварывает и скоро, должно быть, отдаст богу душу... Но как выразить это на словах? Что сказать прежде и что после?


"Обратите внимание, -- продолжал Егор писать, -- в 5 томе Военых Постановлений. Солдат есть Имя обчшее, Знаменитое. Солдатом называется Перьвейшый Генерал и последней Рядовой..."


Старик пошевелил губами и сказал тихо:


-- Внучат поглядеть, оно бы ничего.


-- Каких внучат? -- спросила старуха и поглядела на него сердито. -- Да, может, их и нету!


-- Внучат-то? А может, и есть. Кто их знает!


"И поетому Вы можете судить, -- торопился Егор, -- какой есть враг Иноземный и какой Внутреный. Перьвейшый наш Внутреный Враг есть: Бахус".


Перо скрипело, выделывая на бумаге завитушки, похожие на рыболовные крючки. Егор спешил и прочитывал каждую строчку по нескольку раз. Он сидел на табурете, раскинув широко ноги под столом, сытый, здоровый, мордатый, с красным затылком. Это была сама пошлость, грубая, надменная, непобедимая, гордая тем, что она родилась и выросла в трактире, и Василиса хорошо понимала, что тут пошлость, но не могла выразить на словах, а только глядела на Егора сердито и подозрительно. От его голоса, непонятных слов, от жара и духоты у нее разболелась голова, запутались мысли, и она уже ничего не говорила, не думала и ждала только, когда он кончит скрипеть. А старик глядел с полным доверием. Он верил и старухе, которая его привела сюда, и Егору; и когда упомянул давеча о водолечебном заведении, то видно было по лицу, что он верил и в заведение, и в целебную силу воды.


Кончив писать, Егор встал и прочел всё письмо сначала. Старик не понял, но доверчиво закивал головой.


-- Ничего, гладко... -- сказал он, -- дай бог здоровья. Ничего...


Положили на стол три пятака и вышли из трактира; старик глядел неподвижно и прямо, как слепой, и на лице его было написано полное доверие, а Василиса, когда выходили из трактира, замахнулась на собаку и сказала сердито:


-- У-у, язва!


Всю ночь старуха не спала, беспокоили ее мысли, а на рассвете она встала, помолилась и пошла на станцию, чтобы послать письмо.


До станции было одиннадцать верст.



II



Водолечебница доктора Б. О. Мозельвейзера работала и на Новый год так же, как в обыкновенные дни, и только на швейцаре Андрее Хрисанфыче был мундир с новыми галунами, блестели как-то особенно сапоги; и всех приходивших он поздравлял с Новым годом, с новым счастьем.


Было утро. Андрей Хрисанфыч стоял у двери и читал газету. Ровно в десять часов вошел генерал, знакомый, один из обычных посетителей, а вслед за ним -- почтальон. Андрей Хрисанфыч снял с генерала шинель и сказал:


-- С Новым годом, с новым счастьем, ваше превосходительство!


-- Спасибо, любезный. И тебя также.


И, идя вверх по лестнице, генерал кивнул на дверь и спросил (он каждый день спрашивал и всякий раз потом забывал):


-- А в этой комнате что?


-- Кабинет для массажа, ваше превосходительство!


Когда шаги генерала затихли, Андрей Хрисанфыч осмотрел полученную почту и нашел одно письмо на свое имя. Он распечатал, прочел несколько строк, потом, не спеша, глядя в газету, пошел к себе в свою комнату, которая была тут же внизу, в конце коридора. Жена его Ефимья сидела на кровати и кормила ребенка; другой ребенок, самый старший, стоял возле, положив кудрявую голову ей на колени, третий спал на кровати.


Войдя в свою комнатку, Андрей подал жене письмо и сказал:


-- Должно, из деревни.


Затем он вышел, не отрывая глаз от газеты, и остановился в коридоре, недалеко от своей двери. Ему было слышно, как Ефимья дрожащим голосом прочла первые строки. Прочла и уж больше не могла; для нее было довольно и этих строк, она залилась слезами и, обнимая своего старшенького, целуя его, стала говорить, и нельзя было понять, плачет она или смеется.


-- Это от бабушки, от дедушки... -- говорила она. -- Из деревни... Царица небесная, святители-угодники. Там теперь снегу навалило под крыши... деревья белые-белые. Ребятки на махоньких саночках... И дедушка лысенький на печке... и собачка желтенькая... Голубчики мои родные!


Андрей Хрисанфыч, слушая это, вспомнил, что раза три или четыре жена давала ему письма, просила послать в деревню, но мешали какие-то важные дела: он не послал, письма где-то завалялись.


-- А в поле зайчики бегают, -- причитывала Ефимья, обливаясь слезами, целуя своего мальчика. -- Дедушка тихий, добрый, бабушка тоже добрая, жалосливая. В деревне душевно живут, бога боятся... И церковочка в селе, мужички на клиросе поют. Унесла бы нас отсюда царица небесная, заступница-матушка!


Андрей Хрисанфыч вернулся к себе в комнатку, чтобы покурить, пока кто не пришел, и Ефимья вдруг замолчала, притихла и вытерла глаза, и только губы у нее дрожали. Она его очень боялась, ах, как боялась! Трепетала, приходила в ужас от его шагов, от его взгляда, не смела сказать при нем ни одного слова.


Андрей Хрисанфыч закурил, но как раз в это время наверху позвонили. Он потушил папиросу и, сделав очень серьезное лицо, побежал к своей парадной двери.


Сверху спускался генерал, розовый, свежий от ванны.


-- А в этой комнате что? -- спросил он, указывая на дверь.


Андрей Хрисанфыч вытянулся, руки по швам, и произнес громко:


-- Душ Шарко, ваше превосходительство!



Не пропустите:
Антон Павлович Чехов. Невеста
Антон Павлович Чехов. Из Сибири (очерк)
Антон Павлович Чехов. Остров Сахалин (очерк)
Антон Павлович Чехов. "Гамлет" на Пушкинской сцене
Антон Павлович Чехов. Опять о Саре Бернар


Ссылка на эту страницу:

 ©Кроссворд-Кафе
2002-2024
dilet@narod.ru