Родился в России. Образование начал в Тенишевском училище при Петербурге, где незадолго до этого учился Осип Мандельштам. Практически единое начало для обоих гениев, но какова пропасть между судьбой одного и другого! Отсюда же основательная бездна между реальностью в России и русским самосознанием Набокова, как кровно русского (пусть и частично).

После Петербурга жил в Крыму, затем уехал учиться в Англию, откуда - работать преподавателем английского языка в Берлин. Вскоре после женитьбы завершил свой первый роман, затем создал еще 8 романов на русском, последовательно усложняя свой авторский стиль, все более смело работая над содержанием. Потом он уехал во Францию, а оттуда в США, после чего поселился в Швейцарии, где и умер в начале июля 1977 года. Богатство, практически баснословное (одной прислуги в Петербурге семья насчитывала полсотни человек), сопоставимое со сказочным состоянием Тургеневых; дворянские корни, европейская, помимо русской и татарской, кровь. Рафинированность, перфекционизм, изящество – внешнего вида, речи, слога, слова, жизни.

Набоков был изначально погружен в ту долю человеческого счастья, которую, весьма вероятно, вполне можно назвать бездонной. Такое царство всеобщей гармонии и красоты, возможно искусственной, способной породить нового Гаутаму (Будду – прим. ред.). Такого искреннего и искрящегося счастья внутри отдельно взятой вселенной я не ведаю в биографии ни одного отечественного автора. У остальных непременно случались в детстве чарующие душу психиатра истории, когда папа будущего гения в его младенчестве, положим, нещадно хлестал (Чехов), у другого мамаша была деспотична и до отчаяния жестока (Тургенев), а третьего родители обменяли на фишки в казино (не было такого примера, я сама его придумала). У Набокова все было не так. Все его любили в детстве, обожали, все ему разрешалось, всего хотелось, и все моглось.

Выросши, простоты этой детской вседозволенности Набоков не утратил. Посему из яркости и многогранности растет многоярусность его гения, многопрофильность восприимчивости, живость синестета (Синестезия - это явление восприятия, когда сигналы, исходящие от различных органов чувств, смешиваются и синтезируются. В результате человек не только слышит звуки, но и видит их, не только осязает предмет, но и чувствует его вкус. – прим.ред.). Но взрослый все же не может быть чистым, как дитя, и поэтому вседозволенность выливается в потребительское коллекционирование – в данном случае бабочек. Потому что изящны и прекрасны максимальной утонченностью. Отсюда снобизм, изысканное научное собирательство, и какая разница, что 4 тысячи бабочек проколоты и засушены (и сегодня хранятся в музее университета Лозанны). Между прочим, другой бы на бабочках не остановился.

Набоков – синестет, но при этом в отношении к музыке тих и скучен, что, впрочем, естественно, ведь не может природа выдавать по два Леонардо в тысячелетие. В чем-то он просто обязан был "захромать". Зато в математике он был силен. От нее логичен переход к шахматам, а там, где шахматы, там скрупулезность. А она вкупе с тончайшим чувством прекрасного и с медицински выверенным снобизмом собирателя, коллекционера и знатока проявляет свою суть максимально и явно.

От любимой им гармонии математики к шахматам путь близок и прост. Набоков был достаточно сильным практическим знатоком и игроком, и в этом качестве опубликовал ряд интересных шахматных задач. Потому и любой роман Набокова напоминает китайский шар в шаре. Это постоянная череда головоломок и задач, загадок и лабиринтовых интеллектуальных упражнений. В иных романах шахматный мотив вообще становится сквозным. Помимо очевидной зависимости ткани "Защиты Лужина" от шахматной тематики, в "Подлинной жизни Себастьяна Найта" многие смыслы раскрываются, если правильно прочитать фамилии героев. Главный герой романа – Найт – конь на шахматной доске, рыцарь (от слова "Knight"), а Бишоп – слон.

Музыка, математика, философия, шахматы, архитектура – всё это сестры, возможно даже, сестры-близнецы. Неудивительно, что Набокова не хватило на каждую из оных – иначе человечество знало бы еще одного полигениального мастера, чье сознание, скорее всего, вплотную граничило бы с безумием.

Итак, синестет, энтомолог, литератор, переводчик. Сноб и дворянин, тончайший эстет и стилист, мастер экспериментов. Проводник между культурами, в которых сам он разделения не ощущал (по-русски с 1937 года написана лишь автобиографическая книга "Другие берега", а до этого написана "Машенька" - первый его роман. На английском языке первый роман – "Подлинная жизнь Себастьяна Найта"). Насколько легко он перемещается из страны в страну, из культуры в культуру, из языка в язык, настолько же ощутима тоска по родине, утраченной и, очевидно, никогда уже не обретенной.

Набоков - это торжество синтеза сегментов восприятия, творчества и науки, свободного перетекания из стиля в стиль, из мира в мир, из внутреннего во внешнее и наоборот. Границ перетекания вообще не видно, где ускользнуло, когда переплыло из одной стилистической реки в другую эстетическую область? Нет алгоритма, этого не повторить, вот вам готовый и явный пример шедевральности отдельно взятого произведения и гения автора. Его романы – гений западного кинематографического экшна и глубины отечественного психологизма. Литература Набокова – нескончаемый комментарий к самому себе, к своему принцевому прошлому, к несоответствию происходящего и с такой легкостью творимого в счастливом детстве.

Набоков поэтизирует собственную прозу, творит новый миф, без конца пародирует, цитирует, обращается к самому себе, как к автору и источнику вдохновения, к другим авторам, причем их география не ограничена ни пространством, ни временем. Набоков безжалостен и к своим героям и к своим читателям, но какова любовь к чистому искусству, оборачивающаяся в итоге всепрощающим благом по отношению к этому миру.

Юлия Шералиева
Женский журнал Суперстиль • 02.07.2015