Глядя на 28 стихотворных строк, которые автор вывел своим четким, ровным почерком на изнанке собственного портрета, я долго не мог поверить, что это никогда не публиковавшееся произведение Жуковского. Не доверяя собственной памяти, я зарылся в его книги, перелопатил картотеки трех самых авторитетных московских библиотек - Ленинки, исторической и иностранной литературы. Оказалось, что так и есть: передо мной неизвестный Жуковский.

Казалось бы, по меньшей мере странно называть "неизвестным" одного из столпов литературы XIX века, основателя русского романтизма, которого считал своим учителем сам Пушкин. Но Василий Андреевич Жуковский (1783-1852) в самом деле современному читателю практически неизвестен. Советские чиновники от литературы, проявляя классовую бдительность, относились к нему настороженно. Во-первых, Жуковский - автор стихов гимна "Боже, царя храни!". Во-вторых, царедворец и воспитатель наследника престола. Да и поэзия его насыщена, как брюзгливо выражались критики, "меланхолическими мечтаниями", что явно не вписывалось в пронизанный чувством исторического оптимизма поэтический ландшафт Страны Советов.

Надо ли удивляться, что полное 12-томное академическое собрание сочинений Жуковского издавалось в XX веке только один раз - в 1902 году. Оно было приурочено к 120-летию со дня рождения поэта. А вот 200-летний его юбилей был отмечен в 1983 году изданием всего лишь скромного однотомника избранных сочинений. Самым же масштабным советским изданием все еще остается вышедший сорок лет назад четырехтомный сборник сочинений "певца Светланы", как называл своего поэтического наставника Пушкин, очень любивший его одноименную балладу.

В постсоветской России отношение к Жуковскому, похоже, стало меняться: запланировано издание его 20-томника, но это проект XXI века, к исходу нынешнего свет увидела лишь первая книжка.

По изложенной выше причине не была должным образом изучена и целая портретная галерея, созданная кистью его современников, среди которых немало выдающихся мастеров этого жанра. Жуковский прожил долгую для своего времени жизнь - 69 лет (справедливости ради замечу, что это на добрый десяток лет выше и среднего возраста современного российского мужчины), и ее основные этапы запечатлены на холсте. Прижизненная иконография великого поэта насчитывает десятки портретов.

К числу самых известных изображений Жуковского относятся портреты работы Кипренского, Брюллова, П. Соколова, Н. Чернецова, О. Эстеррейха, Т. Гильдебрандта, Ф. Крюгера, Т. Райта.

Замечено, что Жуковский часто любил дарить свои гравированные портреты друзьям с дарственными надписями и посвящениями. Так, в 1820 году он подарил молодому Пушкину - тому не было и 21 года - свой портрет работы Эстеррейха со знаменитой надписью: "Победителю-ученику от побежденного учителя. В тот высокоторжественный день, в который он окончил свою поэму "Руслан и Людмила". 1820 Марта 26. Великая пятница".

На этом же портрете Пушкин написал свой экспромт, адресованный Жуковскому:

Его стихов пленительная сладость
Пройдет веков завистливую даль,
И, внемля им, вздохнет о славе младость,
Утешится безмолвная печаль
И резвая задумается радость.

Портрет, подаренный Жуковским, был очень дорог Пушкину, он никогда с ним не расставался. Эта гравюра и сейчас висит над рабочим столом в кабинете последней пушкинской квартиры на Мойке. И дарственная надпись Жуковского, и пророческие строки "победителя-ученика" давно стали хрестоматийными.

В книге академика А. Н. Веселовского "В. А. Жуковский. Поэзия чувства и "сердечного воображения" есть упоминания еще о двух дарственных надписях, сделанных поэтом на своих гравированных портретах. Один из них Жуковский подарил другу юности Карлу Зейдлицу с надписью: "Поэзия есть Бог в святых мечтах земли". Эта строка взята Жуковским из переведенной им же драмы Гальма "Камоэнс". Другой портрет он подарил профессору Дерптского университета Мойеру с краткой, но очень емкой по смыслу надписью: "Для сердца прошедшее вечно". К сожалению, нам не известны ни авторы этих портретов, ни их нынешнее местонахождение.

Стал как-то забываться (я не имею, конечно, в виду профессиональных историков) и такой примечательный факт из жизни Василия Андреевича, как освобождение из крепостной неволи великого украинского поэта Тараса Шевченко. В 1838 году Жуковский устроил для царского двора лотерею, выставив в качестве приза стоимостью тысячу рублей свой портрет кисти Брюллова. Лотерейный билет выпал императрице Александре Федоровне, а недостающие для выкупа полторы тысячи рублей доложили Жуковский и Брюллов. Сама императрица решиться на столь щедрый шаг, видимо, не могла.

Портрет Жуковского работы Брюллова считается одним из самых удачных изображений поэта. Есть все основания полагать, что он нравился и самому Василию Андреевичу. Ведь он даже посвятил ему стихотворение, которое так и назвал "К портрету моему":
Воспоминания и я - одно и то же:

Я образ, я мечта;
Чем старе становлюсь, тем я
Кажусь моложе.

Это стихотворение мало известно широкому читателю, поскольку найти его можно лишь в дореволюционных изданиях.

Говоря о портретах Жуковского, нельзя не сказать и о том, что поэт сам был замечательным художником. Ему принадлежит известный афоризм: "Живопись и поэзия - родные сестры". И справедливость этих слов он подтвердил собственным творчеством. Жуковский писал маслом и акварелью, был отменным рисовальщиком, занимался гравировкой. Еще при жизни поэта были опубликованы отдельными изданиями его офорты с видами Павловска и Гатчины, отличавшиеся четкостью и изяществом. Отправляясь путешествовать за границу, Жуковский всегда брал с собой в дорогу небольшого формата альбомы для зарисовок. Его излюбленные темы - пейзажи с подчеркнуто романтическими элементами: мрачными сводами, развалинами замков, древними надгробиями.

Уже в наше время в Туле вышла в свет книга "Тульский край в рисунках В. А. Жуковского" (автор-составитель Н. Милонов). Зарисовки Мишенского и Белева - а это родные поэту места - реалистически точны и в то же время очень поэтичны. Ценны они и с этнографической точки зрения. К сожалению, до нас дошла только малая часть художественного наследия Жуковского. Рисунки его до сих пор так и не собраны воедино.

Прослужив 25 лет при дворе, действительный тайный советник Василий Андреевич Жуковский в 1841 году ушел в почетную отставку. Первоначально он собирался уединиться в своем имении и зажить тихой творческой жизнью. Но судьба распорядилась иначе. 58-летний Жуковский женится - отмечу, что это был его первый брак - на 20-летней Елизавете Рейтерн, дочери известного немецкого живописца Герхарда фон Рейтерна. Последние двенадцать лет своей жизни Василий Андреевич провел в Германии, занимаясь главным образом поэтическими переводами.

В 1842-1848 годах Жуковским был создан считающийся классическим перевод "Одиссеи". "Я живу в мире Гомера..." - писал он из Дюссельдорфа в Санкт-Петербург своему ученику, наследнику престола, великому князю Александру Николаевичу (в дальнейшем - Александр II).

Помимо "Одиссеи", живя в Германии, Жуковский перевел две песни "Илиады", персидскую поэму "Рустем и Зораб", индийскую поэму "Наль и Дамаянти", сочинил несколько замечательных сказок для своих малолетних детей.

Самым известным и часто репродуцировавшимся изображением Жуковского этого периода стал портрет, исполненный в 1843 году в Дюссельдорфе немецким художником Теодором Гильдебрандтом. На этом холсте 60-летний поэт изображен в три четверти оборота с орденом святой Анны 1-й степени на правой стороне груди. Замечу, что заслуги Жуковского были отмечены множеством орденов, в том числе иностранных. Однако, позируя Гильдебрандту, Василий Андреевич выбрал один, самый ценный как в прямом, так и переносном смысле этого слова. 1-я степень святой Анны давала поэту право на пожизненное получение жалованья, установленного для него при дворе, а это было по тем временам целым состоянием - 25 тысяч рублей в год. Жуковский продолжал исправно получать эти деньги и после того, как перебрался в Германию.

Однако, как выяснилось, Теодор Гильдебрандт тогда же исполнил еще один портрет Жуковского по заказу прусского короля Фридриха Вильгельма IV, с которым русский поэт был дружен и поддерживал обширную переписку. Это полотно многие годы хранилось в королевском замке Шарлоттенбург. Оба портрета на первый взгляд совершенно идентичны. Но, если вглядеться повнимательней, можно заметить, что на втором полотне на шее у Жуковского изображен еще один орден. По воспоминаниям А. О. Смирновой-Россет, Василий Андреевич Жуковский был награжден в 1842 году Фридрихом Вильгельмом орденом "Pour le merite" ("За заслуги"). Именно этот орден и изображен на втором портрете, который находится в настоящее время в Берлинской национальной галерее.

И вот тут-то мы доходим до главного: особую ценность этому холсту придает тот факт, что на его оборотной стороне Жуковский собственноручно начертал большое стихотворение, первые строки которого звучат как посвящение собственному портрету:

Завидую портрету моему.
Но он своей судьбы не постигает;
Холодною, бесчувственною тенью
Он будет там, где жить бы я хотел
Внимающей, любящею душою;
Он будет там, где всякий час, как тайна,
Свершается святейшее земное...

Несколько измененный вариант первых четырех строк этого стихотворения я обнаружил лишь в одиннадцатом томе уже упоминавшегося 12-томного собрания сочинений В. А. Жуковского под редакцией профессора А. С. Архангельского (Санкт-Петербург, издание А. Ф. Маркса. 1902). В разделе "Дополнения (из неизданных и черновых рукописей поэта)" приведены такие строки:

Завидую портрету моему.
Холодною, бесчувственною тенью
Он будет там, где жить бы я желал
Внимающей, любящею душою.

Это четверостишие представлено как самостоятельное стихотворение и без пояснения относительно того, какому именно из портретов поэта оно адресовано. Примечательная деталь. На оборотной стороне холста рукою Жуковского проставлена дата: "13/25 мая 1843". Это тоже колоритная подробность: поэт, живший в Западной Европе, приводит дату по распространенному здесь григорианскому календарю, а в "знаменателе" этой своеобразной дроби указывает старый, юлианский стиль, сохранившийся в России, в которую он стремился своею "любящей душой" (как известно, на распространенное во всем мире григорианское летосчисление наша страна перешла только после Октябрьской революции - 14 февраля 1918 года).

А вот под четверостишием, опубликованным профессором Архангельским, проставлена более ранняя дата: 23 марта 1843 года. Сравнивая два варианта, нельзя не заметить стилистическую правку автора. Отнюдь не случайно поэт заменил на холсте слово "желал" на более утвердительное и четкое "хотел". Полный текст этого загадочного стихотворения еще ждет своего исследователя.

Современники нередко упрекали Жуковского за его чрезмерные мистические настроения. В поздние годы его вера в предопределение, в рок еще больше усилилась. И все же надо признать, что поэт обладал провидческим даром. И тут пришла пора сообщить еще одну, быть может, главную новость. Хотя чисто терминологически трудно назвать новостью событие, имеющее более чем полувековую историю.

Дело в том, что в запасниках Эрмитажа хранятся средневековые витражи, которые поступили туда в 1946 году в порядке реституции из Германии.

111 живописных стекол являются фрагментами трех окон алтаря церкви святой Марии во Франкфурте-на-Одере. Тематически витражи посвящены трем группам сюжетов - Книге Бытия, Евангельскому циклу и преданиям об Антихристе. Последний сюжет считается уникальным в истории средневековой монументальной живописи.

В годы войны Франкфурт-на-Одере был практически стерт с лица земли союзнической авиацией. Очень сильно пострадала тогда и церковь святой Марии. Сейчас она полностью отреставрирована, отсутствуют лишь витражи. По этому поводу немецкие журналисты высказываются весьма саркастично: "Во Франкфурте-на-Одере стоит церковь без окон, а в Эрмитаже хранятся окна без церкви".

Ситуация откровенно гротескная, но юридически отнюдь не простая. Ключ к ее разрешению можно найти в Законе РФ "О культурных ценностях, перемещенных в Союз ССР в результате Второй мировой войны и находящихся на территории Российской Федерации" - документе, который вызвал острые споры в обществе. Борис Ельцин долго отказывался подписать его, несмотря на то, что его вето было преодолено Госдумой. Президент, считавший, что проект закона не отвечает международным правовым нормам и может осложнить наши отношения с Западом, сдался лишь после решения Конституционного суда.

Так вот в этом Законе имеется положение, где оговорено, что культурные ценности, которые являлись собственностью религиозных организаций или частных благотворительных учреждений, использовались исключительно в религиозных или благотворительных целях и не служили интересам милитаризма или нацизма, в принципе, на определенных условиях, могут стать объектом ходатайств о возврате их прежним владельцам.

В данном случае речь может идти скорее об обмене культурными ценностями, нежели о возвращении. Немецкая сторона это хорошо понимает и готова предоставить в обмен на "франкфуртские" витражи четыре недавно идентифицированные картины, которые были похищены нацистами в начале войны из здания бывшего советского посольства в Берлине. Эти полотна, исполненные западноевропейскими художниками средней руки, были приобретены в Германии для здания российского посольства императором Николаем I еще в 1839 году.

Сознавая, что предполагаемый обмен получается явно неравноценным, немцы готовы к четырем картинам присовокупить еще и портрет Жуковского работы Гильдебрандта, хранящийся в Берлине. Если этот обмен действительно состоится, тогда чеканные строки поэта, начертанные его же рукою на оборотной стороне холста, станут действительно вещими. Ведь, судя по письмам к своим друзьям, в частности к Зейдлицу и Вяземскому, Жуковский старался в последние годы вернуться на родину, хотел жить и умереть в России. Но его намерению не суждено было осуществиться. Поэт умер в 1852 году в Баден-Бадене, так и не исполнив своей мечты...

Кстати, немецкие исследователи высказывают предположение, что Жуковский намеревался подарить этот портрет своему воспитаннику - цесаревичу и ему же посвятил стихи, записанные на его изнанке. Что ж, это подтверждает: отправка портрета в Россию восстановит историческую справедливость.

Благость светилась в его глазах... Портреты Жуковского почти все очень похожи; физиономия его не была из тех, которые уловить трудно, которые часто меняются. Конечно, в 1834 году в нем и следа не осталось того болезненного юноши, каким представлялся воображению наших отцов "Певец во стане русских воинов"; он стал осанистым, почти полным человеком. Лицо его, слегка припухлое, молочного цвета, без морщин, дышало спокойствием; он держал голову наклонно, как бы прислушиваясь и размышляя; тонкие, жидкие волосы всходили косицами на совсем почти лысый череп; тихая благость светилась в углубленном взгляде его темных, на китайский лад приподнятых глаз, а на довольно крупных, но правильно очерченных губах постоянно присутствовала чуть заметная, но искренняя улыбка благоволения и привета. Полувосточное происхождение его (мать его была, как известно, турчанка) сказывалось во всем его облике.