Около полувека продолжался их уникальный и экстраординарный союз. В 60-е годы минувшего столетия они составляли самую яркую и эксцентричную пару, о которой слагали легенды по обе стороны Атлантики и чьи эпатажные выходы в свет были постоянной пищей для светской хроники. Он – с его вкусом к различным эскападам, в своих меховых манто, в окружении «Двора чудес» – свиты из жеманных юношей и трансвеститов, всюду узнаваемый по фирменным, торчащим вверх усам; и она, скромно держась в тени, как настоящий серый кардинал, но постоянно в компании молодых альфонсов, из которых самым колоритным был бродвейский актер Джефф Фенхолдт, сыгравший Иисуса Христа в рок-опере Вебера «Иисус Христос – суперзвезда». Они купались в богатстве и любили удовольствия, которые жизнь всегда может предложить тем, у кого найдутся на них средства. Эпатажный гений, объявивший на весь мир: «Сюрреализм – это я!» и на самом деле доказавший это, неустанно творил удивительный миф о себе и одновременно он творил историю своего века.

Но бесспорно одно: не было бы Гала – не было бы шедевров Дали, украшающих самые знаменитые музеи мира.

Золотой талисман

Едва толкнув массивную дверь, ведущую в спальню мэтра, Аманда Лир замерла в нерешительности. Что-то удерживало ее на пороге… Почему-то вспомнилось, как лет восемь назад, а то и больше, в такой же полутьме, в парижском отеле «Меркс», она и Божественный наслаждались протяжными и глубокими всхлипами виолончели – играл сам Ростропович! С тех пор с Дали они виделись совсем редко – отчасти это было связано с частыми отлучками художника в родной Фигерас, где заканчивались последние приготовления к открытию Театра-Музея Дали, призванного, по замыслу его гениального создателя, стать вечным гимном сюрреализму, точнее, самому себе, но больше – из-за самой Аманды… После серии шумных скандалов, вспыхнувших в одно прекрасное утро 1974 года вокруг юной подруги «сфинкса нашего времени», в прошлом якобы резвого мальчика по имени Аллен Тэп, опять же по легенде дона Сальвадора, в жизни молоденькой Лир произошел стремительный взлет, она заблистала и как художница, и как певица в стиле диско, выступая в дуэте с рок-звездой Дэвидом Боуи, и на дряхлеющего на глазах друга у нее практически не оставалось времени.

Ушли навсегда в прошлое их совместные перформансы с немыслимыми нарядами и шляпами, экстравагантные сюрпризы для парижского бомонда, а-ля пение птиц на дне аквариума, променады по утрам с муравьедом на золотой цепочке, и клоунада… Аманда грустно усмехнулась. Но сам-то Дали знал, что это – всего лишь игра… Нет больше Божественного – со смертью Галы в июне 1982 года осталась его лишь тень, «живой призрак», отгородившийся от всех в Башне Галатеи… Вот и теперь тяжело больной дон Сальвадор, на днях едва не сгоревший заживо в собственной постели из-за неполадок в проводке, согласился принять Аманду, но только на минуту и в полной темноте – он боялся показать свою немощь…

В молчании прошло их последнее свидание, и Аманда, как никогда прежде, физически, всей кожей ощущала растекающееся время – самую жгучую и самую пронзительную из художественных образов-метафор мэтра сюрреализма… Прощаясь, он крепко сжал ее руку и вложил в ладонь маленький твердый предмет. На улице, разжав ладонь, Аманда невольно ахнула: это был деревянный амулет Галы, с которым та не расставалась всю жизнь. Точнее, с лета 1929 года, когда приехала в приморский Кадакес с мужем, известным поэтом Полем Элюаром и их маленькой дочерью Сесиль и где встретила до ужаса застенчивого и невероятно закомплексованного начинающего художника по имени Сальвадор.

Историю их необыкновенной, фанатичной любви, поразившей обоих, по признанию Дали, как удар молнии, Аманда знала наизусть – дон Сальвадор, закончив новое творение и чувствуя себя легким как перышко, по обыкновению любил ее пересказывать, живописуя в подробностях, как только мог лишь он один. И кстати, интригующим моментом в этой истории было не только русское происхождение богини… Свое повествование Дали неизменно завершал ключевой фразой, произнося ее как молитву: «Мой малыш, мы никогда больше не расстанемся!», и которую считал «самым изысканным признанием в любви». Эти пророческие слова в августе 1929-го произнесла русская жена Поля Элюара Елена Дьяконова, демоническая Гала, и одной этой фразой перечеркнула в одночасье всю свою устоявшуюся доселе и вполне обеспеченную жизнь. И все ради, казалось, призрачной идеи: возможности своими руками создать гения.

Северная муза

У нее был уже подобный опыт, и результат оказался блестящим. Ах, как удачно для себя Эжен Поль Гриндель встретил свою фею-повелительницу! Это случилось в 1912-м, незадолго до Первой мировой войны в одном швейцарском санатории, где целебный воздух был остро пропитан ароматом горной фиалки. Им было по 18 лет, и оба лечились от чахотки. Юный парижанин писал пылкие стихи, но о том, что их автор в скором будущем станет знаменитым и большим поэтом, знала пока только его русская подруга Елена Дьяконова, или Гала – отныне так стал звать поэт, теперь уже Поль Элюар, свою возлюбленную. Она расцветила его жизнь праздником и блеском и свято верила в его предназначение. И он покорился этой прекрасной убежденности – другого выбора Гала ему просто не оставила.

А спустя 12 лет точно перед таким выбором оказался другой ее избранник – начинающий художник из испанской провинции. Сразу ли она распознала в нем гениального творца? Сложно сказать: едва ли тогда кто-нибудь мог поручиться за сносное будущее Дали. Это не решались сделать даже его близкие друзья, включая режиссера Луиса Бунюэля – вместе Дали и Бунюэль сняли скандальный фильм «Андалузский пес». Но Гала с ее безошибочным чутьем сразу угадала, что Дали личность незаурядная – с первой же встречи художник пробудил в ней острое любопытство. А он, балансируя на грани безумия и самоубийства, влюбился мгновенно и бесповоротно – Гала воплощала собой музу во всем ее великолепии! Недаром Элюар воспевал тело Гала в каждом из своих стихотворений, и Дали тоже был сражен ее точеной фигурой: «Ее бедра похожи на ее десны». …Словно упавшая с небес звезда, Гала была для невропата и девственника Дали больше, чем идеал женщины, – она казалась ему богиней, пришедшей спасти его, вывести из мглы, в которой он барахтался и не видел выхода… Ему было 25, а ей 35. Он отнюдь не излучал мужскую силу, но многоопытная Гала уже знала, что не это главное. И когда они спустя несколько дней после знакомства гуляли вдоль берега моря, она неожиданно взяла его за руку и сказала проникновенно: «Мой малыш, мы никогда больше не расстанемся!..»

Сны наяву

Лето в Порт-Льигат, приморском городке к югу от Барселоны, оставалось и в августе знойным и сухим. И местные рыбаки охотно ловили морских ежей, которых развелось видимо-невидимо. Сальвадор, не спеша, потягивал кофе с молоком на террасе и, наслаждаясь полутенью и одновременно созерцая пламенеющий пейзаж, размышлял. Все сходится в одном: они с Галой должны были встретиться, родись он хоть на 20 лет позже… Только Гала способна смотреть на малыша Дали с той нежной, покровительственной любовью, которую удалось запечатлеть на холсте одному лишь Леонардо.

Вот уже 10 лет, как они с Гала неразлучны, а он все не устает восхищаться своей Галариной, своей Еленой Прекрасной, своей Галюшкой… В образе Богоматери и Венеры, Атомной Леды она переходит из картины в картину – как наваждение, как заклинание… Мысль о ней не оставляет его и в снах, всегда многоцветных и всегда пророческих. Сегодня под утро ему как раз приснились двое рыцарей-всадников… Каждый из них вот-вот готов пуститься в путь по одной из двух совершенно симметричных улиц, и кони, в нетерпении фыркая, уже устремились вперед. Но одна из улиц залита мертвенным светом, вторая же заполнена ясным, прозрачным воздухом, каким окружены рафаэлевские мадонны, и вдали он обретает безупречную чистоту кристалла. Внезапно одну из улиц заволакивает непроницаемый туман, он все густеет, превращаясь в непроходимую свинцовую тучу… Оба рыцаря – это два Дали. Один принадлежит Гала, другой – тот, каким бы он был, если бы ее не встретил… Окончательно свихнувшимся безумцем, закончившим «завшивленным в подворотне», – такой вердикт ему вынес однажды собственный отец-нотариус.

От мечтательных грез его оторвал живой голос Гала. Она только что вернулась из Барселоны и поспешила к нему – такая загорелая и молодая и прелесть как восхитительно растрепанная:

– Полюбуйся, малыш Дали, какую редкую штуку я достала! Ты только попробуй, это ведь жидкая амбра… Говорят, ею писал сам Вермеер. За работу же, мой мальчик! Вот увидишь, у тебя все получится, за что бы ты ни взялся. И пока весь мир куда-то несется, не уставай рисовать свои восхитительные ужасы. Знай, малыш, твоя бессмертная слава и богатство уже за углом…

– Да-да, ты умница, моя победа, мое сокровище, мое божество, и ты будешь гордиться мной, моя Градива! Да будет так!

И с облегчением вздохнул, – с этой минуты ушли тревоги, и переполнявшие все его существо причудливые провидческие образы потоком хлынули наружу, заполняя собой необъятные пространства, до самого горизонта… И отныне все, чего касалась кисть художника, превращалось в бриллиант. А в голове его все отчетливее, все громче звучала медь грандиозного гала-концерта Сальвадора Дали, который, без сомнения, взорвет мир!..

Художник, рисуй!

Провидение Гала сбылось в точности. Но не сразу и не вдруг засияла звезда Дали. Были еще годы глубокой нищеты, от которой влюбленные спасались в рыбацкой деревушке Порт-Льигат, неподалеку от Кадакеса, питаясь морскими ежами, но это время для них было и самым счастливым. В середине 40-х годов это географическое название перекочует на знаменитые полотна Дали – «Мадонна Порт-Льигат» и «Сны». Гала настойчиво и упорно вела Дали по жизни – вдохновляя, побуждая к творчеству, подбадривая и вселяя уверенность в себе, и ей это удавалось блестяще. Высшей ценностью для этой исключительной женщины был успех человека, которого она любила. Изначально великая спутница художника нащупала верный тон – с Дали она умело поддерживала их уникальные отношения: была ему одновременно матерью и любовницей, импресарио и идеалом женщины. Художнику оставалось только одно: творить! И все годы, что они прожили вместе, Сальвадор Дали не уставал говорить Гала о своей любви и доказывал ее, посвящая жене шедевр за шедевром. «Гала прогоняет от меня силы смерти. Она возвращает мне свет любовью, которую дарит». Преданность своей музе Дали выразил и таким трепетным посвящением, которым открывается его «Дневник одного гения»: «Я люблю Гала больше, чем отца, больше, чем мать, больше, чем Пикассо, и даже больше, чем деньги». И пусть в этих словах сквозит слегка «далиянский» стиль, но можно ли было ожидать от Божественного более пылкого признания в любви?