Если в советское время символом Парижа – современной страны Эльдорадо – были духи «Шанель № 5», то сейчас подобную функцию у нас выполняют картины импрессионистов. Они воспринимаемы, понимаемы и востребованы самой разной публикой. Достаточно вспомнить, как прошлым летом люди изнывали от зноя, стремясь заполучить заветный билет на выставку шедевров из Орсэ в Третьяковке на Крымском.

Парижский миф, позднее озвученный голосом Эдит Пиаф, получил визуальное выражение в пейзажах первооткрывателей нового искусства, изображениях интерьеров кафе (сами импрессионисты были завсегдатаями кафе «Гербуа» и «Новые Афины»), во взглядах ренуаровских прелестниц. Хотя для парижан последней трети позапрошлого столетия работы Моне, Ренуара, Дега и Мане были пародией на искусство, а о скандалах, которые сопровождали экспонирование картин и привлекали толпы на выставки, сейчас художники могут только мечтать.

Так, чрезвычайно бурные эмоции спровоцировал показ «Завтрака на траве» Эдуара Мане в Салоне Отверженных 1863 года. В тот год жюри официального парижского Салона отвергло большую часть присланных работ, что, естественно, вызвало недовольство. Наполеон III приказал открыть выставку отвергнутых произведений и дать публике возможность вынести свое суждение. (Любопытно, что более 600 картин художники забрали, не желая быть представленными публике в качестве отвергнутых.) И каждый день посмотреть их приходило до пяти тысяч человек!

Сейчас это кажется забавным, но «Завтрак» Мане поражал прежде всего «неприличием»: там обнаженная женщина находится в компании двух господ, облаченных в костюмы современников художника. Но не только одежда придает временной акцент. Сам тип обнаженной красавицы характерен для Парижа той эпохи. И его узнаваемость, считываемость контекста возмущала зрителей. Известно имя модели – Викторина Меран. Она была актрисой, художницей и любимой натурщицей Мане. Что же касается замысла картины, то на самом деле Мане желал «воскресить» знаменитый «Сельский концерт» великого венецианского мастера Джорджоне. А Золя, поддерживавший новое искусство в прессе того времени, в одной из статей писал, что в Лувре наберется не один десяток картин с аналогичным сопоставлением обнаженной женщины и одетого мужчины. Кстати, в его романе «Творчество» есть описание данного события. Но картина, прототипом которой послужил «Завтрак на траве», названа «Пленэр».

Другой небезызвестный эпизод истории импрессионизма связан со скандалом вокруг «Олимпии» Мане. Опять-таки причиной непонимания публикой шедевра стало обращение к теме ню при пренебрежении условностями и введение элементов современности (бархотка и туфелька женщины). Раздражение вызывала прежде всего демонстрация портретно трактованного тела современной женщины. О ней писали, например, такие слова: «Что это за одалиска с желтым животом, подобранная бог весть где и изображающая Олимпию?» Снова моделью послужила Викторина Меран. И снова художника интересовали главным образом живописные задачи. Самого Мане несколько деморализировало еще и то, что по странному стечению обстоятельств его картины висели в одном зале с пейзажами Моне, которые были благосклонно приняты публикой, путавшей никому не известного на тот момент Моне с Мане, чья фамилия уже укоренилась в сознании. Каково же было недоумение автора «Олимпии», когда его начинали поздравлять с успехом, указывая на морские пейзажи.

Напомним, что художник происходил из состоятельной семьи. Как и Дега и Сезанн, он предпочел профессию живописца юридической карьере, чему способствовало получение наследства в 1862 году. Искусству живописи учился в мастерской амбициозного художника академического толка Кутюра, но его учеником себя не считал. После ухода из Школы изящных искусств много путешествовал и копировал в Лувре работы старых мастеров. Помимо художников, среди его друзей были Шарль Бодлер и Стефан Малларме. Постепенно признание пришло и к Мане, и новой живописи в целом. В 1881 году мастер был удостоен ордена Почетного легиона.

Но и после обнаженных Мане новый подход к традиционной теме ню еще не раз встречал неприятие у парижской публики. Персонажи работ аристократа Тулуз-Лотрека шокировали увековечиванием образов другого, ночного Парижа. Один из бриллиантов Эрмитажа – «Танец» Матисса тоже был осмеян публикой. Когда владелица галереи Берта Вейль, прозванная художниками «тетушка Вейль», выставила прекрасных обнаженных Модильяни, явилась полиция и потребовала снять работы, оскорбляющие общественный вкус. А работы Пикассо и сегодня часто комментируются неадекватно. Не такое ли положение вещей позволяет многим ныне здравствующим художникам подменять поиски новой изобразительной системы банальной игрой на рефлексах?