В 1969 году общественность Москвы прощалась с актером и певцом, без которого ныне в воображении многих поколений просто не возникает образ нашей Вселенской Победы - с Марком Бернесом. Вопреки всем ритуальным традициям его выносили в бессмертие под звуки исполняемых им песен, таких простых и бесхитростных, далеких от эстрадного изыска и вместе с тем навсегда слившихся с духовной жизнью русских людей, выразивших чаяния и чувства миллионов. Растворилась толпа его почитателей, но еще долго грохот шума городского перекрывал его проникновенный, до боли знакомый голос, перекрывал не форсированием звука, но его вибрацией в нашем подсознании, в сущности нашей. Я стоял поодаль, не сдерживая слез, бессильный отбиться от военных и послевоенных воспоминаний, навсегда слившихся со знаковыми фильмами с его участием. Сквозь пелену ожившего в сознании прошлого как доминанта в сложной симфонии упорно пробивалось одно вполне конкретное впечатление о магической, одухотворяющей и объединяющей силе исполняемых им песен. Его унести в ничто я просто не имею права:

Пятидесятые года нашего бытия характерны почти необъяснимой мозаичностью, сочетанием великих свершений человека социалистической цивилизации и парадоксальными завихрениями в духовной жизни. Не мне, рядовому человеку той эпохи, судить обо всех извивах истории, об ее логике и алогичности. Но каждому из нас, свидетелей протекшего удивительно, до обидного быстро времени, и тем более - для активных участников теоретических баталий той поры никогда не забыть фантасмагорические идеологические благоглупости, в том числе - и в сфере художественной политики власть предержащих на всех уровнях. Словно забыв афоризм древних, что нет ничего нелепее тирана в сфере вкуса, они предпочитали в те годы корректной, обоснованной оценке художественных явлений и свободному творческому их анализу давным-давно дискредитировавший себя метод административного диктата. Как правило, роль дубинки выполняла в первую очередь пресса.

Не буду приводить общеизвестные примеры подобного диктата, особенно больно бившего по тонкой, деликатной натуре истинных художников, отнюдь не всегда обладающих бойцовскими качествами. Расскажу лишь о том, как и что пережил Марк Бернес, действительно ставший к тому времени общенародным любимцем, более того - кумиром как военного, так и послевоенного поколений, открывший однажды в ресторане своего профессионального творческого клуба - Дома кино газету " Правда ". Свидетельствую - ибо сидел неподалеку: он сразу - поник, чем-то напомнив мне опаленный всесильным пламенем нежный цветок. Встревоженный, подошел к нему Борис Андреев, затем - Леонид Кмит, памятный всем зрителям старшего поколения как Петька из бессмертного фильма " Чапаев ". Прочитав статью, они сперва попытались ее брезгливо скомкать, но затем, видимо, рефлекс осторожности взял верх и газета была отброшена на соседний столик. Подошел и попросил разрешения взять газету, ибо был хорошо знаком с ними и часто общался в неформальной обстановке.

Читал - и не мог поверить глазам: общепризнанный классик нашей музыкальной культуры, сам неоднократно испытывавший на себе укусы бюрократических скорпионов, поборник человечных отношений в непростой художественной среде, разразился такими филиппиками в адрес Марка Бернеса, что по тем временам означало только необратимое отлучение от искусства. Актер и певец упрекался в безвкусице и пошлости, в потакании интересам и запросам неразвитой аудитории, более того - в полном отсутствии вокальной культуры, в замене вокала - хрипением в микрофон! И даже ( подумать страшно! ) - в преувеличении лирического и интимного начала, чуждого советскому человеку! Напомню факт - после подобной оценки Марк Бернес замолчал на три года, а после чего к нему пришло неизбежное мировое признание, выпуск дисков с записями всех его песен фантастическими тиражами. А главное - любовь к нему, к его доброму и сердечному искусству все новых и новых поколений русских людей.

Первое облегчение пришло в те трудные минуты вполне в духе нашей русской традиции - Борис Андреев налил в штофы водки и мы все выпили, даже не подумав о закуске. Буквально в это же мгновение за спиной Бориса Андреева из розовой полутьмы интерьера появилась фигура небольшого, ладного и предельно изящно одетого даже в те нелегкие времена человека - Никиты Владимировича Богословского, автора многих из тех песен, которые всегда исполнял и в фильмах, и на эстраде актер и певец. Он подсел к Марку Бернесу и, взяв его за руку, что-то сказал на ухо. Полагаю - нечто вполне фольклорное. После его появления газета, словно по мановению фокусника, куда-то исчезла, а сам композитор тоже столь же таинственно растворился в полутьме.

И вдруг из отдаленного угла зала, где находилось в то время какое-то трофейное фортепиано, зазвучала музыка любимых песен Марка Бернеса, сначала - пианиссимо, а затем - со все большей мощью в неповторимой трактовке Богословского, с его подпевкой. И постепенно все в зале, даже те, кто в подобной ситуации старался не встречаться с глазами великого мастера, запели - сначала - " Темную ночь " из фильма " Два бойца ", а затем - другие шедевры его репертуара. Пели все, самозабвенно и в каком-то соборном единении. Пели долго и увлеченно- а затем встали и дружно, многие - в обнимку пошли к выходу на Васильевскую улицу. Зал опустел. И только у выхода из него на ковре одиноко белела как приговор истории кем-то аккуратно разложенная газета: