120-летний юбилей Василия Чапаева, одной из самых парадоксальных фигур отечественной истории, — хороший повод поговорить о природе советской мифологии. Мы живем в другой стране, но конник революции в своей не знающей износа бурке все еще горячит скакуна и размахивает шашкой. И хотя за ним тянется длинный шлейф анекдотов, он остается народным любимцем..

Это подтвердил опрос, который был проведен в канун юбилея, пришедшегося на 9 февраля, известным социологическим центром «Башкирова и партнеры». По мнению 42,3 процента опрошенных, в основе популярности Чапаева лежит его полководческий талант. И много меньше — 23,3 процента респондентов — полагают, что свою популярность он должен разделить с Фурмановым, автором повести о нем и комиссаром его дивизии. «Чапаев был обычный человек, но о нем написали хорошую книгу», — считает эта часть участников опроса. Я бы добавил: «И сняли гениальный фильм».

Самое же любопытное состоит в том, что каждый десятый участник опроса убежден: популярностью Чапаев обязан своему чувству юмора. Здесь, наверное, можно возразить, что авторские права на чапаевский юмор принадлежат не ему, а тем, кто сочиняет про него анекдоты. Может, и так. Однако в том, что современный фольклор избрал своим героем именно Чапаева, — заслуга его. Среди красных командиров, участвовавших в Гражданской войне, много вполне сопоставимых с ним фигур. Скажем, Григорий Котовский, который носился по молдаванским степям со своими лихими парнями, а потом командовал кавалерийской бригадой, дивизией, корпусом. А как здорово сыграл его в фильме «Котовский» Николай Мордвинов, наголо обривший свою голову задолго до обожаемого дамами Гоши Куценко. Или Николай Щорс, прошедший ту же карьерную лестницу — от комполка до комдива, генерала в пересчете на нынешние звания, и погибший в боях с петлюровцами в один год с Чапаевым, в 19-м. Или, наконец, дальневосточник Сергей Лозо, заживо изжаренный японцами в паровозной топке. Это ли не герой?

Однако народ всю свою щедрую любовь выплеснул на Чапаева, который в большей, чем кто-либо другой, степени воплотил в себе романтику Гражданской войны. Хотя, казалось бы, какая может быть романтика в братоубийственной бойне? Но ведь была — и от этого никуда не деться. Написал же Булат Окуджава, тончайший лирик, человек с непререкаемым нравстенным авторитетом: «Какое б новое сраженье ни покачнуло шар земной,/ Я все равно паду на той, на той единственной Гражданской,/ И комиссары в пыльных шлемах/ Склонятся молча надо мной». И набитый под завязку зал Политехнического музея с увлажненными глазами подпевал барду...

У Чапаева тоже был такой комиссар — Дмитрий Фурманов. Правда, представить его себе в пыльном шлеме невозможно — интеллигентное, чуть ироничное лицо, в зубах трубка. Недоучившийся студент с филфака Московского университета, который в 1914 году отправился добровольцем на фронт братом милосердия. Недолго был левым эсером, отдал дань анархизму и всю жизнь помнил, что эти строки в биографии ему могут припомнить. А на фронте Фурманов прибился к большевикам. Военным комиссаром в 25-ю чапаевскую стрелковую дивизию его направил Фрунзе, командовавший Восточным фронтом. С героем своей будущей повести Фурманов был знаком недолго — всего несколько месяцев. Но разглядел в нем что-то такое, из-за чего уже там, на фронте решил, что обязательно будет писать о нем книгу. Свет она увидела только в 1923 году, через четыре года после гибели Чапаева, и имела ошеломляющий успех. Повесть переиздавалась более 150 раз, переведена на многие иностранные языки.

А в 1924 году братья Васильевы сняли по ней фильм «Чапаев», шедевр мирового кино. Георгий Николаевич и Сергей Дмитриевич Васильевы были не братьями, а однофамильцами, просто они придумали для себя такой псевдоним. Ученики Сергея Эйзенштейна, они оба участвовали в Гражданской войне и были единомышленниками, что в искусстве много важнее кровного родства. По этому же принципу «братьями» имели бы право называть себя и Ильф с Петровым, правда, у них могли возникнуть проблемы при выборе общей фамилии.

Чапаеву повезло с духовными отцами. Васильевы так же, как Фурманов, которого Луначарский называл «надеждой пролетарской литературы», были людьми талантливыми и увлеченными. В Чапаеве они разглядели героя, в котором остро нуждалось чрезвычайно идеологизированное советское общество. Малообразованный и слабо разбиравшийся в политике Чапай мало походил на хрестоматийного строителя коммунизма, но партия учила, что людей надо изображать не такими, какие они есть, а такими, какими им надлежит стать. Со временем это назовут методом социалистического реализма.

Чапаев был опутан легендами и мифами, как личинка коконом. Но там внутри, под декоративной оболочкой был живой, яркий человек со своей непростой судьбой.

Василий Иванович Чапаев родился 9 февраля 1887 года в деревне Будайка, которую со временем поглотила разросшаяся чувашская столица Чебоксары. Отец его был плотником, плотничал в юности и сам будущий комдив. С началом Первой мировой войны он был мобилизован, дослужился до унтер-офицера, проявив в боях незаурядную отвагу и сметку. Наградой ему стали несколько ранений и четыре Георгиевских креста, заслужить которые было очень непросто. Полных кавалеров самой почетной солдатской награды в России было наперечет.

Может, это и осталось бы вершиной ратной службы Чапаева, и в российской истории он стоял бы рядом с бравым донским казаком Козьмой Крючковым. Тот удостоился такой же чести первым, и его возили по всем фронтам для поднятия боевого духа солдат, что, впрочем, не очень помогало. Однако Октябрь 1917 года провел кровавую межу по России, выстроив народ по разные стороны баррикад. Чапаев оказался в стане красных, хотя при ином раскладе мог бы, наверное, попасть и в другой.

Он показал себя отличным командиром — смелым, расчетливым и удачливым — все сражения выигрывал, кроме самого последнего. Мог с ходу зажигательную речь толкнуть: в войсках тогда то и дело собирались митинги. Говорил эмоционально, но иногда путанно. Хотя стал членом РСДРП(б) еще на фронте, не сразу понял, чем именно коммунисты отличаются от большевиков. Есть в чапаевской серии такой анекдот. «А что после войны делать будешь, Василий Иванович?» — спрашивает Петька. «В консерваторию пойду». — «А на кой она тебе?» — «Стране нужны консервы».

В консерватоию Василий Иванович так и не поступил, но в ноябре 1918-го его отправили на учебу в Академию Генерального штаба. Чапаев протомился в ней три месяца и запросился обратно, на фронт. Отпустили. В марте 1919 года Василий Иванович был назначен командующим 25-й стрелковой дивизией, которая сыграла важную роль в Бугурусланской, Белебеевской и Уфимской операциях в боях против войск Колчака. Во время уфимской операции чапаевцам пришлось форсировать реку Белую на подручных плавсредствах под ураганным огнем. Сам комдив при этом был ранен в голову, но Уфу все-таки взял. За эту операцию Чапаев был награжден орденом Красного Знамени.

Между прочим, Колчак и Чапаев, которые никогда не встречались, но хорошо знали друг друга по боям, закончили жизнь в речных водах, не оставив могилы. Расстрелянного большевиками адмирала затолкали прикладами в ледяную прорубь на притоке Ангары. А красного комдива белая пуля отправила на дно Урала.

Череда блестящих побед Чапаева прервалась в Лбищенске, где жили степные казаки, люто ненавидевшие большевиков. Штаб Чапаева разместился в городке с совсем небольшим гарнизоном. В его распоряжении были аэропланы для разведки, но они почему-то проглядели подкравшихся к Лбищенску белоказаков. Говорят, что в чапаевском штабе были изменники. Как бы там ни было, в ночь на 5 сентября 1919 года Чапаев и его окружение, застигнутые врасплох, отстреливались в ночном белье.

Гибель раненного в руку Чапаева, которого уцелевшие бойцы свели вниз к реке по песчаному обрыву, Фурманов описал кратко: «Вот кинулись все четверо, поплыли. Двоих убило в тот же миг, лишь только коснулись воды. Плыли двое, уже были у самого берега — и в этот момент хищная пуля ударила Чапаева в голову. Когда спутник, уползший в осоку, оглянулся, — позади не было никого: Чапаев потонул в волнах Урала...»

Но главная жизнь у Чапаева началась после смерти, и апофеозом ее стал фильм братьев Васильевых.

Внешность Чапаева Фурманов при их первой встрече описал с редкой обстоятельностью — по записям, сделанным в тот же вечер в дневнике: «Обыкновенный человек, сухощавый, среднего роста, видимо, не большой силы, с тонкими, почти женскими руками; жидкие темно-русые волосы прилипли косичками ко лбу; короткий нервный тонкий нос, тонкие брови в цепочку, тонкие губы, блестящие чистые зубы, бритый начисто подбородок, пышные фельдфебельские усы. Глаза светло-синие, почти зеленые — быстрые, умные, немигающие... Лицо матовое, свежее, чистое, без прыщиков, без морщин».

Это натуралистическое описание вызывает в памяти сцены из теледетективов, когда судэксперты осматривают неопознанное тело. Однако дотошность Фурманова оказала неоценимую помощь режиссерам, когда они подбирали Борису Бабочкину грим под Чапаева. Попадание оказалось стопроцентным. К тому же в момент съемок актер был фактически ровесником Чапаева.

Героических ролей в репертуаре 30-летнего ленинградского актера тогда не имелось, хотя творческий диапазон был большой — от Хлестакова до Чацкого. Мне рассказывали такую историю. Коллега Бабочкина — известный питерский режиссер и актер Ю.М.Юрьев считал, что тот не годится для роли Чапаева, и предрекал провал. После триумфальной премьеры Бабочкин будто бы отбил скептику телеграмму: «Вот тебе, Юрьев, и Бабочкин день».

Это действительно был день Бориса Бабочкина. «Чапаев» дал ему все — Сталинскую премию, звезду Героя Соцтруда, звание народного артиста СССР, а главное — всенародную славу. В Москве к кинотеатру «Ударник», где прошла премьера, валила толпа во всю ширь Большого Каменного моста. Над головами реял плакат: «Мы идем смотреть «Чапаева». Многие, особенно мальчишки, смотрели это кино по нескольку раз в тайной надежде, что, может быть, Чапай в конце концов выплывет.

И ведь выплыл! В первый, самый страшный год Великой Отечественной на экраны вышел «Боевой киносборник» с сюжетом о возвращении Чапаева, который не мог не поспешить на помощь защитникам Родины. Об этом объявил с экрана несколько постаревший Борис Бабочкин, который снова накинул бурку и с шашкой наголо поскакал крушить фашистов под восторженный рев и топот зрителей...

А потом началась жизнь в фольклоре. Анекдоты про Чапаева сочиняют не обидные. В сущности это не что иное как постмодернистское проявление любви к нему. Фольклорный Чапаев никому не причиняет зла — простой, открытый человек, иногда, может быть, чуть наивный или задерганный. Прибегает к нему, к примеру, Петька: «Василий Иванович, белые в лесу!» А Чапаев отмахнулся: «Не до грибов сейчас, Петька!» Не из-за этой ли потери бдительности беляки и настигли его в исподнем? Но почему все-таки память о Чапаеве живет сегодня преимущественно в анекдотах? Давайте вспомним знаменитое изречение Маркса, только в полном объеме, а не вывод, раздерганный на цитаты. Так вот, Маркс считал, что боги древнегреческого пантеона, смертельно раненные в трагедиях Эсхила, умерли под хохот толпы в комедиях Аристофана. Почему так движется история? — спрашивает Маркс и отвечает: «Потому что человечество смеясь расстается со своим прошлым».

Интересная мысль. Только применительно к нашему случаю она нуждается в уточнении. Смех героев не убивает, а освобождает их от надрывного пафоса, официального славословия. Это что-то вроде санитарной обработки, котороую производит с мифами время. После чего их герои с облегчением сходят с котурнов, спрыгивают с пьедесталов и снова становятся обыкновенными людьми. Именно это, по-моему, произошло и с Чапаевым.

Так что мы вполне можем ему сказать: «Добро пожаловать, Василий Иванович! Отдохните, скиньте бурку. Отвоевались»... Между прочим, Виктор Пелевин в своем романе «Чапаев и Пустота» приводит героев книги к реке Урал, название которой расшифровывается так: Условная Река Абсолютной Любви. В нее-то они и погружаются.