Иосифу Бродскому исполнилось бы 65 лет. О нем хорошо сказал журналист Феликс Медведев: «Бродского судили за тунеядство, а он был всего лишь поэтом». Всего лишь поэт — много это или мало?

Стихи начал писать в восемнадцать-девятнадцать лет. Именно тогда ленинградский поэт Евгений Рейн, которого Бродский называл своим учителем, познакомил его с Анной Андреевной Ахматовой, привез на дачу в Комарово. 22-летний Бродский искренне не подозревал в те годы, что Ахматова еще жива. В ту пору он был нормальным советским молодым человеком, которому зачастую было не до стихов. Ахматова удивлялась, как этому «рыжему» могут нравиться ее произведения. Но постепенно он приблизился и к Ахматовой, и к Мандельштаму, познал эту поэзию.

В 1964 году в СССР состоялся этот странный и позорный суд, результатом которого стала эмиграция Бродского. Чем занимался он в Америке? Преподавал в американских колледжах историю русской и английской литературы, читал лекции иногда двадцати студентам, иногда семидесяти. Был своеобразным крестным отцом определенного пласта эмиграции. Издавал свои книги, стихи писал преимущественно по-русски, прозу — по-английски. Его не считали сильным прозаиком (об этом говорила Нина Берберова), что же касается поэтического дарования — его признавали все или почти все. Попробуй не признай, если носитель этого дарования — лауреат Нобелевской премии.

Премию ему вручали в Стокгольме, в городской ратуше, в числе других семи лауреатов в разных областях науки, искусства. Рядом были друзья, но из Союза не смог приехать никто. Об этой премии применительно к нему говорили давно, несколько лет, но для Бродского она все равно стала неожиданностью.

Вот два абзаца из его нобелевской лекции: «Дело не столько в том, что добродетель не является гарантией создания шедевра, сколько в том, что зло, особенно политическое, всегда плохой стилист. Чем богаче эстетический вкус индивидуума, чем тверже его вкус, тем четче его нравственный выбор, тем он свободнее — хотя, возможно, и несчастливее.

Именно в этом, скорее прикладном, чем платоническом, смысле следует понимать значение замечания Достоевского, что «красота спасет мир», или высказывание Матью Арнольда, что «нас спасет поэзия». Мир, вероятно, спасти уже не удастся, но отдельного человека всегда можно».

Вряд ли эта Нобелевская премия принесла Бродскому всенародное признание в Америке. Место в университете у него было и до получения премии. Так что эта самая Нобелевка даже гонораров за книги ему не прибавила. Еще один писатель, эмигрант Саша Соколов, высоко ценивший Бродского, говорил, что Иосифа знают в Америке тысяч двадцать, а читателей у него и тысяч пяти не наберется (это примерная цифра нью-йоркских элитарных изданий), что же касается поэтического вчера Бродского, то на него в Нью-Йорке может прийти человек триста. Даже те, кто поддерживал и финансировал Бродского, вряд ли его читали — у них не хватало для этого ни времени, ни образования. Они просто поддерживали явление искусства, пострадавшее в Советском Союзе, нобелевского лауреата.

Тот же Соколов называет Бродского болезненно самолюбивым и немного ленивым человеком. Конечно, он был достаточно непрост, никому ничего не мог и не хотел прощать, был сосредоточен на самом себе (покажите мне творца, который не был бы сосредоточен на самом себе). Из поэтов он признавал Рейна, Кушнера, Елену Шварц. О Вознесенском его лучше было не спрашивать. О Евтушенко говорил: «Если он против чего-то, тогда я однозначно за». Ненависть к популярным в Союзе поэтам-эстрадникам со стороны эмигранта Бродского вполне понятна. Они были его ровесниками, но устроились тем не менее дома очень уютно, никуда не уезжали, а только лишь выезжали, умудрялись поругивать советский строй и одновременно широко пользоваться всеми его благами, процветали, слегка диссидентствуя, собирая стадионы и залы в Политехническом.

У Бродского, по его словам, никогда не было надежды на возвращение домой, хотя желание вернуться, конечно же, было, и он в этом не стеснялся признаться. Он не пришел умирать на Васильевский остров, как писал об этом в своих стихах. Вместо него вернулись его стихи — публикация подборки произведений Бродского в 80-х годах в «Новом мире» не слишком понравилась самому автору, но была несомненным событием.

Ничьи стихи не являются сегодня властителями дум, Бродского в том числе, — не поэтическое нынче время. Но они, его стихи, конечно же, остались с нами, и мы достаем их из памяти, когда нужно (не хочется употреблять слово «пользуемся» ими). Бесспорно, для крымчан девизом остаются строки Бродского: «Если выпало в империи родиться, лучше жить в провинции у моря». Что мы и делаем, ибо это верно во все времена.