Когда-то их было четверо. «Нас мало, нас, может быть, четверо», — писал один из них. В те десятилетия, когда поэты собирали полные стадионы и были популярнее эстрадных певцов, эту четверку знали все. Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина — не только модные и популярные личности, но и властители дум, разрезавшие своими поэтическими строчками бурное замечательное время — и оттепель, и после оттепели. Застой? Какой там застой, когда это было мое детство, моя юность. В начале этой недели Андрею Вознесенскому исполнилось 75. Господи, сколько же уже мне?!

Парабола таланта

Это сегодня Андрей Андреевич Вознесенский немощный не по возрасту, не оклемавшийся после инсульта, практически потерявший голос. А когда-то кумир нашей молодости был юным, с тонкой, как у цыпленка, шеей и взглядом, устремленным куда-то ввысь. Вначале в непременном свитерке, в рубашечке с тонким галстуком, затем в знаменитом шейном платке и очередном невероятном пиджаке, читающий свои стихи с непременным поэтическим зазыванием и рукой, отбивающей ритм.

Юного Вознесенского мы видели разве что в кино, в фильме Марлена Хуциева «Мне двадцать лет» («Застава Ильича»). Мудрый Марлен Мартынович сохранил для потомков кадры, где самые популярные поэты страны читают стихи в Политехническом музее. Вот там можно было увидеть и услышать юного Вознесенского, учившегося на архитектора, да вышедшего в поэты. Можно было пофантазировать, как на него, такого юного и, казалось, беззащитного, кричал на каком-то важном заседании тогдашний генсек Никита Хрущев, как поэт, робкий и начинающий, делал первые шаги под мудрым взглядом не кого-нибудь, а великого Бориса Пастернака, как настойчиво стремился, чтобы его стихи звучали громко, во весь голос, как у Маяковского.

Кто нравился больше — Рождественский, Евтушенко или Вознесенский (Ахмадулину всегда оценивали отдельно — все-таки дама, настолько своеобразная, что ее и сравнить-то не с кем)? Не могу ответить на этот вопрос с наивной прямотой, свойственной персонажу фильма «Москва слезам не верит», заявившему: «Дальше всех пойдет Роберт». Выделить кого-то было совершенно невозможно. В том же меньшовском фильме одной из главных примет времени является Вознесенский, читающий свои стихи на площади.

Его произведения, его сборники обжигали своими неожиданными названиями: «Антимиры», «Треугольная груша», «Оза», «Витражных дел мастер». Он по-разному, но одинаково убедительно писал о Майе Плисецкой и Мэрилин Монро, о древнерусских мастерах, об обычных девчонках, плачущих в автомате, о зарубежных колоссах, с которыми был знаком лично. Даже о Владимире Ленине он писал так, что не стыдно было читать. Конечно, Ильич, просвечивающий нас в Мавзолее, как рентген, — это чересчур. Но в Ленине, который режется в Лонжюмо в городки, что-то все-таки было.

Слушайте большого поэта

Андрею Вознесенскому удалось, с одной стороны, быть дерзким поэтом, в чем-то новатором, в чем-то революционером, а с другой — быть поэтом государственным, вполне лояльным режиму, увенчанным госпремиями, орденами и так далее. Ничего плохого в этом не вижу — живет как умеет и умеет, когда надо, приспосабливаться, не изменяя себе. Умный человек.

Конечно, в чем-то он был представителем золотой молодежи, он прожигал жизнь и совершал невероятные поступки — ну и что? Конечно, в разные времена Вознесенского не только возносили на пьедестал, но и запрещали, критиковали, причем критиковали нещадно — и что в результате? Говорили, дескать, заумен, непонятен широким массам, чудит, дескать. Не только ретрограды критиковали, но и новомодные критики, спешившие сделать карьеру на критике большого поэта. Тщетно. Вознесенский и его стихи могут не нравиться, но отрицать наличие у поэта настоящего таланта, собственного сильного голоса просто глупо. Большой поэт необязательно тот, кто «бодается с дубом» (как писал Солженицын), и вообще, бодаться можно очень по-разному.

Гораздо важнее то, что многие молодые в течение долгих лет жили «по Вознесенскому», верили «по Вознесенскому», любили и ненавидели «по Вознесенскому». Мы читали нашим девочкам его стихи и не притворялись, что это написали мы, — наши девочки чтили и знали творчество Андрея Андреевича не хуже нас.

Его всемирная популярность — это и успех рок-оперы «Юнона» и «Авось», поставленной Марком Захаровым в московском театре Ленком. А ведь до этого был знаменитый спектакль на Таганке — «Антимиры» по поэзии Андрея Вознесенского, где свои стихи читал со сцены он сам вместе с В.Высоцким, Б.Хмельницким и другими таганковцами.

Ленком случился позднее. Родители суперуспешного сценического воплощения истории о любви графа Николая Резанова и юной Кончиты Аргуэльо — композитор Алексей Рыбников и поэт Андрей Вознесенский. Вначале Захаров предполагал ставить нечто по «Слову о полку Игореве», но тут Вознесенский очень вовремя напомнил, что у него есть поэма «Авось!».

Некоторые договорились даже до того, что самые популярные строки поэта — «Ты меня на рассвете разбудишь», озвученные хрипом и темпераментом Николая Караченцова. А как же тогда «Миллион алых роз» в исполнении Аллы Борисовны и другие шлягеры? Как же многочисленные, куда более проникновенные и куда менее избитые строки, которые не забылись до сих пор?

Он любит бывать в Крыму

Не забылось, как поэт приезжал в Крым, бороздил просторы Ялты, Коктебеля, Бахчисарая, выступал многократно, подпуская для разогрева то Александра Ткаченко, то Петра Вегина. Наплыв зрителей был такой, что иногда приходилось вызывать милицию. Не забылось, как вышел на сцену Русского театра им. М.Горького, начал читать, а сопровождавшая его актриса Татьяна Лаврова крикнула ему из первого ряда на весь зал: «Андрей, зипер застегни!». Не забылось, как многие молодые в подражание Вознесенскому носили шейные платки, не боясь показаться белыми воронами, как писали стихи а-ля Вознесенский, как пародировали манеру чтения Андрея Андреевича. Не забыть сборники с его автографами, драгоценнейшие реликвии — «Дубовый лист виолончельный» и «Витражных дел мастер», до сих пор стоящие на моей книжной полке рядом с автографами Сергея Юрского, Игоря Кио, Никиты Михалкова... Не забыть первое собрание сочинений Вознесенского в синих обложках — «три синих», как написал он сам в своих стихах. Эти знаменитые «Три синих» тоже разместились среди самых дорогих моих книг.

«Дежурный по стране»

Многих раздражает, что зрелый Вознесенский всегда казался непременным персонажем тусовок и гламура (хотя тусовок избегает), эдаким «дежурным по стране», слишком оперативно откликающимся на каждое мало-мальски значимое событие. Да он имеет право быть кем угодно, он слишком много значил для своей страны и ее граждан, чтобы сейчас делать то, что ему хочется и можется: принимать у себя в Переделкине Нэнси Рейган, вручать премию «Триумф», отзываться поэтическими строчками на смерть Александра Абдулова или Галины Старовойтовой. Да, в последние годы он больше конструирует, чем вольно сочиняет, но это тоже его дело и его жизнь. Можно не понимать его видеомы, но надо понимать, сколько сделал этот человек для борьбы с «порнографией духа».

Рождественского уже нет на свете, Евтушенко не поймешь где — то ли в России, то ли в Англии, Ахмадулина — в поэтическом тумане. Вознесенский потерял здоровье и силы, потерял голос, но еще что-то пытается сказать. Он продолжает сочинять стихи и читать их вслух. Попробуем это расслышать — слишком много важного он сказал нам когда-то.