Оперная певица, солистка Большого театра Маквала Касрашвили говорит о своей лучшей подруге Тамаре Синявской: «Тембр голоса – это душа человека. Невозможно иметь такой красоты необыкновенной глубины и звучности, что я не могу передать, но могу сказать, что такого голоса, такого тембра я, правда, еще не слышала живьем. Может, когда-то это и существовало». Народная артистка СССР, меццо-сопрано Большого театра Тамара Синявская пела с детства, сколько себя помнит, и буквально везде. Серьезно заниматься пением она стала в ансамбле песни и пляски Московского городского Дворца пионеров под руководством Владимира Локтева, который и решил что ее голос - меццо-сопрано. Синявской не было еще 16-ти лет, когда ее приняли в музыкальное училище при Консерватории. В 21 год Тамара Ильинична уже пела на сцене Большого театра партию Ольги в «Евгении Онегине», причем ей довелось петь и вместе с Сергеем Лемешевым, в 70 лет исполнившем партию Онегина. Лемешев говорил: «Сколько лет я пел, а такую Ольгу первый раз встретил». В ее творческой судьбе - и стажировка в школе театра Ла Скала, участие и поддержка Бориса Покровского, любимые оперные и опереточные партии, и маленькие, и большие, а также любовь и надежное плечо супруга Муслима Магомаева.

Тамара Синявская о своем детстве:

Сначала был двор, в котором я родилась, в котором я безумно надоедала всем своим соседям. У нас было три подъезда с шикарной акустикой. Такие мраморные подъезды. Там всегда меня очень тянуло петь, и я пела во всех подъездах. Если прогоняли, то я бежала в другой подъезд. Я пела все, что я слышала на улицах, по радио. Потом я стала ходить в кино. Из кино пошло все. Все знала наизусть. Я иногда пела на уроках вслух, отвлекалась-отвлекалась, и приводили меня в чувство учителя: «Ты где находишься?!». На сцену я вышла, по-моему, во втором классе, и помню даже песню, которую я пела, и прославилась на всю улицу, потому что говорили: «В школе появилась девочка, которая поет».

Пела-пела и допелась - двор дружно решил: «Недалеко на Кировской улице, в переулке Стопани, есть Городской Дом пионеров, в котором есть чудный ансамбль под руководством дорогого, незабвенного Владимира Сергеевича Локтева. Что касается первого выступления в ансамбле Локтева, помню, что очень плохое было выступление. Потому что я очень волновалась. Мне доверили спеть одну фразу. Я все готовилась-готовилась к ней, думала «Когда же?» И когда она настала, видимо, от давления что ли, я оглохла и спела: «И лапоть сразу же на мост шагнул». Локтев был, конечно, же изумительный педагог. Я ведь пришла в пионерский ансамбль в первые сопрано - у меня был высокий голос. Я посидела там, потом он послушал-послушал и говорит: «Ты знаешь, мы едем в поездку, нужно укрепить вторые сопрано». Я очень обиделась - значит, меня понижают! Для меня это так - если первые сопрано – солистка, а остальное уже неинтересно. Я обиделась, но пошла, выучила партии, которые для второго сопрано, попела-попела. У меня видимо голос ниже становился, но я-то этого не ощущала. Вдруг Локтев мне говорит: «А не попробовать ли тебе посидеть в альтах?». Тут у меня уже вообще настроение испортилось, но чтобы меня не выгнали из ансамбля, я и на это пошла. Когда я пришла в альты, то стала жаловаться: «Владимир Сергеевич, ну зачем мне сидеть в альтах? Ну, кому нужен такой грубый голос?» - «Дурочка, ты не понимаешь! Сопрано - как собак нерезаных, а меццо-сопрано - это голос!».

Случилось так, что судьба подсказала попробоваться в музыкальное училище при Консерватории. Кстати, не без подачи Владимира Сергеевича Локтева. Я пришла, пропела. Они даже не взглянули на год рождения! Сказали: «Берем!», а потом когда стали разбираться: «Боже, ей же еще 16 только через месяц исполнится». А потом: «Ничего, она вроде крупная, пройдет».

Диплом. Перед дипломом я ездила в Серебряный Бор загорать. А на дипломе вышла вся красная, с температурой, потому что я разогрелась. В первом ряду сидит Владимир Сергеевич Локтев и мне кулак показывает. Помните, как он дирижировал? Он же кулаками дирижировал. Я сдержалась. Мне поставили пять с плюсом. И после этого мне кто-то из моих коллег - учеников училища - послал записочку: «Иди, попробуйся в стажерскую Большого. Говорят, что стопроцентно возьмут». У меня сохранилась эта записка. Я как-то пропустила это мимо ушей, потому что мне надо было на пляж съездить, позагорать. Это тогда важнее было. И я пропустила тот момент, когда подавали документы. Конечно, я опоздала, я была уже добором.

Маме я ничего не говорила, она была вообще очень против того, чтобы я стала певицей. Она, женщина простая, но очень мудрая, говорила: «Профессия певицы - это не профессия. Вы взимосвязаны на всю жизнь с голосом, с самочувствием. Режим. Не дай бог, что с голосом случиться. Чем ты будешь заниматься?». Но меня уже было не свернуть, потому что я как танк шла. Мне надо петь, больше ничего. Тем более, что появилась на экранах Лолита Торрес. Это мне голову сбило совершенно. Она и танцует, она и поет, она и хороша собой, и драматическая актриса. Я с ума сходила, я в общем-то под нее и пела тоже. Прошла неделя, я опять съездила в Серебряный Бор, загорела, простудилась, И выхожу на третий тур: нос заложен, лицо красное. Вышла с оркестром и начала петь. Пою, оркестр не слышу, мне все не нравится. Я пела и думала: «Я спою и все, в последний раз в этих стенах спою». Я спела и ушла со сцены злая, обиженная на все и на всех и, прежде всего, на себя. Вдруг слышу аплодисменты в зале, а в кулисах захлопали рабочие-монтировщики: «Да берем мы вас, берем». Это был понедельник, 13 июля.

Как я спела тот или иной спектакль, лучше всех знаю я сама, потому что я, к сожалению, работаю в собственном организме ревизором. Просто я знаю что плохо, что хорошо. Другое дело, насколько я покажу, что это плохо или хорошо. Тут уже мастерство и умение. Конечно, я прислушиваюсь к большим музыкантам и в первую очередь к Муслиму. Он очень большой музыкант. У него очень хорошее ухо, хороший вкус. Поэтому я прислушиваюсь, если нет рядом замечательных дирижеров, только к музыкантам, ни к кому больше. Друзья могут и пожалеть. Я просто людям открываюсь с улыбкой, и некоторые не рискуют гадость сказать на улыбающуюся физиономию.

Любимые героини. В начале все мои мысли занимала Любаша из «Царской невесты». Она земная. Кармен - это женщина, которая смотрит сама на себя с улыбкой. Но это все роли, большие роли, а начинала я с маленьких ролей, причем была очень счастлива этим. Начинала я с роли пажа в «Риголетто». Я напелась вдоволь маленьких ролей. Первая большая роль, не очень большая, как считается, но одна из главных ролей, это была Ольга в Евгении Онегине. Она была в тот период, когда Большой театр уехал на гастроли в первый раз в Италию, и остался второй состав. Вот тут я и вошла. Борис Семенович Хайкин вводил меня в роль Ольги. В Ольге мне практически делать было нечего - она была моя ровесница. Как девочки скачут по улицам, так я по сцене и скакала. Мне очень комфортно было всегда в этой роли. И я в этой роли купалась.

Любимый режиссер. Борис Александрович Покровский, которого я любила, люблю, и буду любить всегда. Это наш гений, живой гений, который научил нас молодых полюбить театр раз и навсегда, научил быть актерами, а не просто бревнами озвученными, научил мыслить во время действия, научил иметь живые глаза, научил любить партнера, если он твой любимый, и научил его ненавидеть, если он твой нелюбимый. Он очень волновался за тот период, когда я уехала в Италию учиться в школу при Ла Скала. Писал мне письма и очень волновался, как бы из такой замечательной русской певицы Тамары Синявской не вышла бы какая-нибудь «синьора Синьявчини».