Кроссворд-кафе Кроссворд-кафе
Главная
Классические кроссворды
Сканворды
Тематические кроссворды
Игры онлайн
Календарь
Биографии
Статьи о людях
Афоризмы
Новости о людях
Библиотека
Отзывы о людях
Историческая мозаика
Наши проекты
Юмор
Энциклопедии и словари
Поиск
Рассылка
Сегодня родились
Угадай кто это!
Реклама
Web-мастерам
Генератор паролей
Шаржи

Случайная статья

Конрад Аденауэр. Преодоление морализаторства


Отец новой Германии
Канцлеры Германии

Конрад Аденауэр Конрад Аденауэр был немецким канцлером в самый трудный для его страны период - после Второй мировой войны. И он не просто создал новую Германию. Он был одним из важнейших архитекторов новой Европы.

Политики ХХ века, да и века нынешнего, изо всех сил стремились представить свои действия результатом неких моральных принципов. Споры о том, чья мораль является более высокой, более достойной признания, заводили на стезю бойней, концлагерей, массовых убийств. Моральными принципами обосновывались обе мировые войны, акты геноцида.

Однако в реальности мораль - вещь сугубо индивидуальная. Политике же необходимо морализаторство, которое неизбежно ведет к лицемерию. Есть две страны в истории ХХ столетия, где диктатуры объявляли себя носителями высших моральных принципов - Германия и Россия. Но ведь и сами диктатуры выросли из немецкой и русской моральных традиций - точнее, традиций морализаторства. Преодоление морализаторства на основе морали - вот важнейшая из задач для лидеров нации, пережившей диктатуру.

Трудно найти людей, способных решить данную задачу, но в Германии подобный человек все же нашелся.


Вся жизнь и "час ноль"


Один из биографов Конрада Аденауэра написал о нем как о человеке, сочетавшем в своем характере абсолютную беспринципность и следование высшим идеалам. Любопытное замечание о человеке, который стал, вероятно, самым успешным политиком ХХ века вообще. Но в период Веймарской республики Аденауэр был, скорее, политиком регионального масштаба, почему-то упорно отказывавшимся стать общегерманским лидером.

Хотя как знать? Некоторые утверждают, что случись такое (а Аденауэр имел шанс стать германским канцлером еще в 1926 г.) - и господин Шикльгрубер имел бы намного меньше шансов придти к власти.

Впрочем, это лишь гипотеза. Аденауэр никогда публично не признавался в том, гложило ли его чувство личной вины за то, что нацисты овладели Германией. Во время войны он не верил в германское антинацистское сопротивление, но, будучи убежденным христианином, католиком, вместе с семьей каждый день молился дома за поражение Германии, за то, чтобы на ее территорию как можно скорее пришли западные союзники.

Это мы по наивности считаем Германию страной Запада. Германская же традиция, существовавшая до того, как в Западной Германии Аденауэр стал канцлером, признавала Западом все, что за Рейном. Немецкое антизападничество тщательно культивировалось еще со времен Французской революции. Итогом такого культивирования стало выдвижение на первый план в германской национальной мифологии идеи "крови и почвы". В конечном счете все завершилось тем, что почвенник Гитлер залил мир кровью.

Большая часть довоенной политической биографии Аденауэра пришлась на 1917-1933 годы, в течение которых он занимал должность обербургомистра Кельна. Дантевский герой, "свой жизненный путь пройдя до половины", очутился "в сумрачном лесу". Переваливший за сорокалетний рубеж Аденауер, став бургомистром, только начал восхождение к своей жизненной вершине.

К этому времени он уже сформировал свои взгляды. Ведущей их темой стала тема скептическая. Со скепсисом и цинизмом (хотя, впрочем, все циники в душе - романтики) он рассматривал историю Германии, германский народ и самую демократическую Веймарскую республику. Он больше всего не доверял "германскому духу", пронизанному высокомерным морализаторством. "Немцы - это бельгийцы, страдающие мегаломанией", - говорил он.

Хуже всех в Германии, с точки зрения Аденауэра, были пруссаки: "Пруссак - это славянин, забывший, кем был его дед". И еще: "Как только ночной поезд из Кельна в Берлин пересечет Эльбу, я теряю сон". Однако его цинизм состоял и в том, что долгие годы он был членом Прусского совета, даже возглавлял его. При этом, уже на склоне дней, сравнивая парламент Веймарской республики, западногерманский бундестаг и Прусский совет (по большей части назначавшийся, а не избиравшийся), он утверждал, что Прусский совет был самым разумным и ответственным.

За свои кельнские годы Аденауэр твердо усвоил, что демократия должна быть управляемой или она погибнет. Но управляемой настолько циничным образом, чтобы сама демократия могла сохраниться.

Кстати, это действительно фундаментальная проблема политического устройства. Один из выдающихся отечественных правозащитников С.А. Ковалев заметил недавно, что подлинной является только та демократия, которая, подобно Веймарской республике, способна вырыть сама себе могилу. Вряд ли Аденауэр согласился бы с таким максимализмом. Демократия для него - это слабое государство, федерализм, а еще лучше - конфедерализм, твердые семейные ценности, верность христианству.

Бургомистр Кельна, по традиции, является неформальным светским главой всей католической общины Германии. Аденауэру претили безрелигиозность и мистицизм гитлеровцев. И вот - все в старой Германии рухнуло. Наступил "нулевой час".

Кельн, любимый город Аденауэра, фактически перестал существовать. Его население сократилось весной 1945 года с 750 тыс. до 32 тысяч человек.

Уже потом, став социал-демократическим канцлером ФРГ, Вилли Брандт, запоздало пикируясь с Аденауэром, скажет, что он - Брандт - стал первым канцлером освобожденной Германии, в то время как его предшественники были канцлерами Германии побежденной. Но Аденауэр к поражению относился почти как к благу.

Он считал, что немцы должны признать благотворность действий союзников, признать, что она, эта благотворность - следствие национальной немецкой вины, преступлений нации, порожденных не только нацизмом, но и всем "немецким духом".

Не поняли этого только сами союзники. Американцы сначала восстановили Аденауэра в должности обербургомистра Кельна, но вскоре выслали его без всяких почестей в британскую зону. К этому времени в Британии на выборах победили лейбористы, и англичане решили сделать ставку на социал-демократов во главе с Куртом Шумахером.

Энергичный однорукий холерик, Шумахер отличался яркой, образной, язвительной речью и нетерпимостью к оппонентам. Аденауэр таких людей на дух не переносил. Но одновременно еще в веймарский период он был первым, кто управлял Кельном с помощью "большой коалиции", включавшей в том числе социалистов. И по его мнению, единственный шанс спасти веймарскую республику состоял в такой широкой коалиции во главе с ним самим. Но тогдашние социалисты (да и правые тоже) были не готовы к созданию этой коалиции.

Не любя социалистов, он шел, когда это требовалось, с ними на сотрудничество. Более того, запретив в 50-е годы коммунистическую партию, Аденауэр одновременно испытывал глубокую личную симпатию к ее вождю Максу Рейману. Иногда они по-стариковски встречались и дружески беседовали.

Оказавшись после ухода с поста кельнского бургомистра без конкретного дела, Аденауэр приступил к созданию ячеек христианско-демократической партии. Первое публичное выступление вождя новой партии состоялось в марте 1946 года. В нем Аденауэр фактически определил цели Германии и Европы, каждого немца. Среди них важное место занимали отказ государства от господства над индивидом, предоставление шанса для проявления инициативы каждому в любой области жизни, христианская этика как основа общественного устройства.

Германия должна была стать федеративной, а в будущем - составить часть Соединенных Штатов Европы. Может быть, именно с этого выступления Аденауэра началась новая история Старого света.


Партия нового типа


По своим взглядам Аденауэр был, безусловно, консерватором.

В последние годы германская политическая мысль выдвинула концепцию двух консерватизмов. Первый - идейный консерватизм, основанный на традиционных этических ценностях. Для идейного консерватора Аденауэра такой главной этической ценностью была семья, причем семья традиционная, разветвленная, дружная. Он и был главой такой семьи. Семьи, которая стоит выше партий, выше государства.

Его христианство было тихим, глубоким, убежденным. В своих ежегодных рождественских выступлениях он был поэтичен. Вот начало его рождественского выступления 1952 года: "Стояла тихая ночь в Вифлееме, когда дева Мария родила, спеленала младенца и положила его в ясли".

Затем он переходит к личным воспоминаниям о военном рождестве в обители Марии Лаахской, которая стала ему духовным прибежищем во времена нацистов: "Церковь была переполнена, пришли люди из отдаленного промышленного района. Все хотели приобщиться к торжеству удивительной тайны. Везде лежал снег, мерцали звезды. В горах стояла великолепная тишина".

И, наконец, Аденауэр объясняет, что семья - это мир, а для немцев новая семья - европейская интеграция. Идейный консерватизм аденауэровского типа абсолютно прагматичен. Идейный консерватизм гибок. Если надо, он способен даже на революционные реформы.

Второй тип консерватизма - структурный, смиряющийся с действительностью, которая противоречит традиционным ценностям. Этот консерватизм бесплоден и опасен. Догитлеровские германские консерваторы были структурны в этом смысле. Их опыт Аденауэр отринул бесповоротно.

По замыслу Аденауэра, его партия, его детище - Христианско-Демократический Союз - должна была коренным образом отличаться от всех европейских партий, ранее существовавших. Они были по-прежнему классовыми: социалисты или коммунисты провозглашали верность рабочему классу, остальные опирались на крестьян или латифундистов, на промышленников или интеллигентов. Народная партия обязана была иметь представительство во всех слоях общества, поскольку везде есть люди, тянущиеся к ценностям идейного консерватизма.

Для германской истории до ХДС было характерно два глубоких раскола - между католиками и протестантами, между предпринимателями и рабочими. В ХДС Аденауэр видел инструмент, способный преодолеть эти два исторических раскола. Сама партия (здесь в ее названии очень важным является слово Союз) была своего рода федерацией без жесткой партийной дисциплины.

Существовала еще и третья особенность народной партии - ее вожди должны были вырастать в регионах. Сам Аденауэр считал для себя неоценимым опыт руководства Кельном. Лидер партии должен избираться из числа успешных руководителей земель. Эти принципы народной партии Аденауэр соблюдал с самого начала.

Для того чтобы построить партию, привлечь в нее людей, Аденауэр, если надо - льстил, если надо - пытался обаять собеседника, если надо - проводил политику "разделяй и властвуй". Его собеседники считали, что он обращается только к ним, что они для него - самые важные существа. Потом обижались, обвиняли в беспринципности, но тем не менее шли за ним.

Результаты политики Аденауэра не замедлили сказаться. Летом 1949 года в Западной Германии проходили первые послевоенные выборы. Союзники были уверены в победе социал-демократов и сделали ставку именно на них. Тем оглушительнее стала победа ХДС, хотя в численном выражении она опередила СДПГ лишь на 400 с небольшим тысяч голосов, что было совсем чуть-чуть для многомиллионной страны.

Аденауэр создал партию. Партия привела его в кресло канцлера.

Он лукавил, когда говорил, что здоровье не позволит занимать ему этот пост более двух лет. Он пробыл на нем целых четырнадцать.

Создав первую в Европе по-настоящему крупную народную партию (хотя если быть точным, у него имелся предшественник - австрийский канцлер 20-х гг. патер Игнац Зайпель, возглавивший христианских социалистов и осуществивший успешную финансовую стабилизацию с помощью стабилизационного кредита Лиги наций), Аденауэр не оставил ни малейшего шанса для социал-демократов. Долгие годы правления ХДС привели к тому, что СДПГ в 1959 году в Бад-Годесберге отказалась от большинства исповедуемых ею марксистских догм, превратившись в левоцентристскую народную партию.

Можно сказать, что Аденауэр создал новую политическую культуру Германии, а затем и всей Европы. Современные опросы показывают, что большинство немцев в шкале политических симпатий почти всегда на первое место ставят либо ХДС, либо СДПГ, а на второе (представьте себе, что если ваша первая партия исчезла - кто тогда будет пользоваться вашими симпатиями?) - либо СДПГ, либо ХДС. При наличии острой политической борьбы существование двух крупных популярных народный партий обеспечило многолетнюю политическую неконфронтационность.

Англичане, отвечавшие в оккупированной Германии за профсоюзные дела, сделали Аденауэру роскошный подарок, запретив создание мелких профсоюзов, обязав их объединиться в один, а также запретив связь профсоюзов и политических партий. Первым председателем суперпрофсоюза стал Ганс Беклер - металлист из рейнской провинции, работавший ранее с Аденауэром в кельнском магистрате.

Беклер стал форменным профсоюзным диктатором. Но Аденауэр убедил его содействовать принятию в 1951 году закона об уровне заработной платы. Она не должна была в своем росте опережать рост производительности труда. Профсоюзы принимали обязательства не бастовать по политическим мотивам и не проводить протестных акций, в ходе которых выдвигаются требования увеличения заработной платы без учета роста производительности труда.

Конечно, на слабость профсоюзной оппозиции повлияли и объективные факторы - разгром, который учинил им еще Гитлер, и обесценение профсоюзных капиталов, произошедшее в ходе инфляции конца 40-х гг. Но все же личную роль Аденауэра нельзя недооценивать. Обеспечение классового мира стало несомненным фактором экономического роста.

В канцлере Аденауэре его соратник по партии, многолетний министр экономики и будущий канцлер Людвиг Эрхард, видел главную черту - он назвал ее "презрение к человечеству".

Аденауэр считал, что демократическое государство должно быть информировано и осведомлено обо всем, что делается в обществе. Он не стеснялся организовывать даже слежку за министрами своего правительства. Один из министров был застукан прямо на пороге парижского публичного дома и немедленно отправлен в отставку.

Аденауэр не верил людям вообще - слишком много он видел в своей жизни, чтобы верить им. Но больше всего он не верил немцам, считая, что немцы слишком уважают государство, а нужно, чтобы они прежде всего уважали демократические законы. Он добился реализации всех целей, за которые брался. Кто-то заметил, что Аденауэр, с классической германской точки зрения, был плохим немцем, но, возможно, лучшим европейцем.


Европеец


В середине 90-х годов Михаил Горбачев решил задним числом поучить всех немцев в целом и давно уже покойного Аденауэра, в частности, как правильно вести политическую линию. Как же не прав был первый германский бундесканцлер, по мнению Горбачева, отклонив в 1952 году ноту Сталина с предложением об объединении Германии и превращении ее в нейтральное государство.

Дескать, что там за намерения дяди Джо - хапнуть всю Германию? Может быть, он этого на самом деле и не хотел. Во всяком случае - надо было согласиться на предложение, попробовать объединиться и тем самым нейтрализовать страну. "Хитрый лис" Аденауэр, вероятно, ухмылялся с небес, слушая всю эту ахинею. В этом вопросе он повел себя своевольно и добился безусловной победы.

Любая объединенная нейтральная Германия либо попала бы под пяту Советов, которые Аденауэр ненавидел не меньше нацистов, либо "возродилась" бы в традиционно немецком духе, опасном как для самой себя, так и для всего мира. Выход из этого сложного положения был только в интеграции, прежде всего с Францией. "Никакая европейская политика не может существовать без Франции или против Франции, как не может быть европейской политики без или против Германии", - утверждал он. Проклятие Европы - германо-французская рознь - должно быть уничтожена навсегда.

В это трудно поверить, но при наличии подобных взглядов Аденауэр впервые оказался в Париже лишь в возрасте 75 лет, в 1951 году. И в данном случае он действовал идеалистично и цинично одновременно. Конфронтация с Советами давала ему шанс избавить западных немцев от синдрома побежденных хотя бы наполовину, не избавляя их при этом от комплекса вины.

Историческое примирение с французами избавило бы немцев от ущемленности перед Западом. Сегодня кажется почти доказанным, что, постоянно говоря о необходимости немецкого единства, Аденауэр отнюдь не стремился его форсировать. Скорее, наоборот - раскол на ФРГ и ГДР он считал выгодным для того, чтобы показать всем немцам преимущества намеченного им пути.

Учтем также и то, что послевоенная Европа - это ареал, испытавший подлинный восторг перед Советами. Коммунистический идеализм европейской интеллигенции был силен как никогда. Во Франции и Италии коммунисты имели большие, сплоченные боевые партии, которые, казалось, вот-вот придут к власти.

Сталин уже заявил в 1952 году, что буржуазия Европы уронила знамя демократии и его вот-вот подхватят коммунисты Европы. Это была почти удавшаяся тактика захвата власти на всей европейской территории вплоть до самых Пиренеев.

Но именно "почти". План мог удасться, если бы в Европе не нашлось трех человек творческих, христианских, консервативных убеждений, - Де Гаспери в Италии, Шумана во Франции, Аденауэра в Германии.

Однако четвертая республика во Франции была слишком слаба. Подлинное сближение началось только при пятой республике. При Франции Шарля де Голля.

Первая встреча "старого француза со старым немцем" состоялась в 1957 году. Аденауэр отозвался о де Голле как о человеке "честном, корректном и моральном". Наверное, это была высшая похвала, на которую он был способен.

За четыре года Аденауэр и де Голль провели около сорока встреч. Нет слов, над новой Европой работали многие люди, но без этой взаимной человеческой симпатии двух стариков, которые не закостенели, а были гибки и остроумны, сегодняшняя Европа не существовала бы. При этом оба были в сущности британофобы, считая, что и Францию, и Германию британцы сдадут, если почуют выгоду.

Оба считали важным американское присутствие в Европе, но все же относились к нему с опаской. Тем не менее, в 1955 году Западная Германия вошла как равноправный член в Североатлантический союз - НАТО. Это был личный триумф политики Аденауэра.

Почувствовав, что история действительно изменилась, он решил даже поиграть с Москвой. Аденауэр едет в советскую столицу. С СССР устанавливаются дипломатические отношения. Германский канцлер договаривается с Хрущевым об освобождении военнопленных.

Нельзя сказать, что Хрущев всего лишь не произвел на него впечатление. Аденауэр просто-таки с трудом сдерживал брезгливость. Но он шел на все, чтобы вернуть людей из плена.

В последнее время с подачи немецкого историка Бодо Манна (из тех самых Маннов) в Германии возникла такая дискуссия: не затянул ли Аденауэр с освобождением военнопленных? Мог ли он сделать это раньше?

Б. Манн утверждает - да, считая это еще одним подтверждением глубокой циничности старого канцлера. Но тянул Аденауэр потому, что во время визита он уже представлял не только ФРГ, но в каком-то смысле и всю Европу.

Ему удалось интегрировать в новую Европу и сотни тысяч пленных, годами оторванных от родины, и что еще труднее - 12 миллионов беженцев-немцев со всех окраин Европы (в первую очередь, из восточной Пруссии, Силезии и Судетов). Поддерживая зарубежные землячества на словах, в реальности он считал все случившееся с немецкой диаспорой благом, избавившим Германию от необходимости "заботы о немцах" за пределами самой страны. Он полагал, что это сосредоточение немцев на своей исторической родине устраняет повод для возникновения новых национальных конфликтов.

Он не любил свои портреты, ему не слишком нравилось собственное лицо - и не из-за шрамов, полученных в давние годы в автокатастрофе. "Я слишком похож на портретах на гунна".

Тем более подчеркнутым был его лоск: тщательная прическа, безукоризненные галстуки. Мало кто носил смокинг на приемах с таким изяществом, как этот старик. Кстати, именно он ввел в политическую практику доверительные чаи с журналистами. Хотя насчет журналистов он не обольщался, поговаривая, что дескать, с хулиганами и журналистами лучше не связываться - себе же хуже будет.

Он оставался канцлером до 1963 года, а председателем созданной им партии до 1966 года. Родившись в 1876 году, он умер в 1967, до последних дней сохраняя ясный ум. Он преодолел ненавистное морализаторство и добился успеха практически во всех своих послевоенных начинаниях. Он слишком хорошо знал человеческую натуру, чтобы делать ставку на мораль, на болтовню о морали.

Но, кажется, у него в душе все-таки был Бог.

Благодарю за добрые советы проф. В. Фокина (СПбГУ) и проф. О. Пленкова (РГПУ).


Валерий ОСТРОВСКИЙ
Аналитический еженедельник "Дело" 8/7/2002


Добавить комментарий к статье




Отец новой Германии
Канцлеры Германии


Ссылка на эту страницу:

 ©Кроссворд-Кафе
2002-2024
dilet@narod.ru