У Октябрьской революции и того, что за ней последовало, поэтические певцы и хулители имелись в достаточном количестве. Интересно, что все они были примерно одинаково бездарны. Таково свойство всех революций: они вытягивают из людей слишком много энергии, опустошают души, на полёт поэтического вдохновения не хватает сил.

Даже гениально одарённым людям могучий революционный ветер перехватывает дыхание и ломает голос на неверную ноту.

Так задохнулся и сломался Александр Блок, когда попытался "услышать музыку революции", скрестить пьяную матросню и Иисуса Христа в облике Спасителя и двенадцати апостолов. Так надорвался Маяковский, когда понял, что правильная политграмота, отчеканенная хорошим стихом в поэме "Владимир Ильич Ленин", осталась политграмотой и более ничем – и в год смерти, истово веруя в чистоту и искренность "ста томов своих партийных книжек", назвал революционную эпоху "окаменевшим г...ном".

Скороспелые доморощенные пролетарские поэты гнали километры хвалебных од, гремели, как железные бочки, – но поэзии в их писанине не было ни на грош. Преуспевал только революционный гармонист-балалаечник Демьян Бедный – в жанре ярмарочных агиток и басен-прибауток, от которых революционная масса ржала во весь рот: "Как родная мать меня провожала, тут и вся моя родня набежала…"

А что же недобитые интеллигенты? Они тоже пытались сказать своё слово – не чужими были в перевернувшейся стране. Да вот беда – подверстаться под фронтовую листовку не могли. Мыслили сложно, сложно писали. И комплименты у них выходили с подтекстом. Не поймёшь, то ли комплимент, то ли оскорбление революционного величества. Особенно если правда революции упорно лезет наружу сквозь образный строй.

 А сзади, в зареве легенд,
 Дурак, герой, интеллигент
 В огне декретов и реклам
 Горел во славу тёмной силы,
 Что потихоньку по углам
 Его с усмешкой поносила
 За подвиг, если не за то,
 Что дважды два не сразу сто.
 А сзади, в зареве легенд,
 Идеалист-интеллигент
 Печатал и писал плакаты
 Про радость своего заката…
 Мы были музыкой во льду.
 Я говорю про всю среду,
 С которой я имел в виду
 Сойти со сцены, и сойду…
 Я не рождён, чтоб три раза
 Смотреть по-разному в глаза…  

Это "Высокая болезнь" Бориса Пастернака. Маленькая поэма, набросанная в 1923-м, переработанная в 1928-м. Читая её, приходится расшифровывать головоломные пастернаковские метафоры, за которыми встаёт ТА САМАЯ правда.

 Чреду веков питает новость,
 Но золотой её пирог,
 Пока преданье варит соус,
 Встаёт нам горла поперёк.
 Теперь из некоторой дали
 Не видишь пошлых мелочей,
 Забылся трафарет речей,
 И время сгладило детали,
 А мелочи преобладали. 

"Пошлые мелочи" и "детали" революции, которые "преобладали", стоили жизни нескольким миллионам человек. Но как честно и точно, как интеллигентски стеснительно и извинительно сказано! Так сказано, что зашитый в чекистскую кожу ценитель и не поймёт.

Образ революции не играет без образа вождя. В 1923-м Ленина уже славословили, но ещё вяло. В 1928-м Пастернак дописывает в "Высокой болезни" ленинские строки. Вчитаемся.

 Он был – как выпад на рапире.
 Гонясь за высказанным вслед,
 Он гнул своё, пиджак топыря
 И пяля передки штиблет…
 И эта голая картавость
 Отчитывалась вслух во всём,
 Что кровью былей начерталось:
 Он был их звуковым лицом…
 Столетий завистью завистлив,
 Ревнив их ревностью одной,
 Он управлял теченьем мыслей
 И только потому – страной.  

Поэтически дерзко и политически уважительно. Такого пяленого и топыреного вождя, ревнивца и завистника, отчитывающегося на крови, ещё не было. Недаром же Николай Бухарин, в 1927-м чуть не матом излаявший Есенина и есенинщину, над "Высокой болезнью" рыдал и плакал от восторга, а на Первом съезде советских писателей в 1934 году в докладе о поэзии вознёс Пастернака и закопал всех остальных.

Борис Леонидович Пастернак был человек в общем аполитичный. Но именно он, поэт милостью Божьей, в финале "Высокой болезни" точно и жутковато напророчил развитие событий:

 Я думал о происхожденьи
 Века связующих тягот.
 Предвестьем льгот приходит гений
 И гнётом мстит за свой уход.  

Согласно мифу, на донос о неправильном поведении Пастернака в 1937 году Сталин небрежно бросил: "Оставьте в покое этого небожителя!" Вождь Народов и Главный Советский Писатель был капризен. Иногда вдруг уважал того, кто не сдался и не сломался.

P.S. Пастернак умер от рака лёгких 30 мая 1960 года в Переделкино в своей постели...