В далёком 1970 году, учась в седьмом классе средней школы, я должен был прочесть, согласно программе по литературе, "Как закалялась сталь" Николая Островского и "Молодую гвардию" Александра Фадеева.

Не буду давать оценки этим сочинениям. Скажу только, что читать их мне страшно не хотелось, потому что голова была занята и увлечена перипетиями отчаянной борьбы двух царственных особ – Марии Шотландской и Елизаветы Английской. Книгу Стефана Цвейга "Мария Стюарт" – богато иллюстрированную, в тёмно-бордовом переплёте – я носил при себе в школьном портфеле и умудрялся погружаться в неё не только на переменах, но даже во время уроков.

Именно после знакомства с этой книгой меня захватила настоящая "цвейгомания" – недолгая, но сильная. А вслед за ней (и, видимо, под её воздействием) родился и навсегда закрепился интерес к западноевропейской литературе, временами шедший в ущерб интересу к литературе отечественной.

Стефана Цвейга можно назвать баловнем судьбы. Он был выходцем из весьма состоятельного семейства, получил прекрасное образование, в первой половине жизни не знал никаких материальных лишений, а во второй половине жизни хоть и познал их, но сравнительно ненадолго и не в очень тяжёлой степени. Идеальное стечение жизненных обстоятельств – возможность заниматься любимым делом, не думая о поисках хлеба насущного, личная и творческая свобода, любопытство, непоседливость и несомненный талант – в считанные годы сделало одарённого австрийского юношу всемирно известным писателем.

Художественная проза Цвейга заслуженно популярна. В первую очередь это относится к его новеллам, поскольку большие романы ("Нетерпение сердца", "Дурман преображения") ему явно не удались. Но настоящую мировую славу Цвейгу принесли его романизированные биографии 1920-1930-х годов – "Мария Антуанетта", "Мария Стюарт", "Кастеллио против Кальвина", "Жозеф Фуше", "Магеллан", "Америго", "Триумф и трагедия Эразма Роттердамского".

Человек талантливый, впечатлительный и чувствительный, Цвейг был полноправным наследником невообразимо богатой европейской культуры. Ему на долю выпала возможность длительное время беспрепятственно наслаждаться плодами этой культуры. В его сочинениях отчётливо видны следы такого утончённого культурного гурманства. Он вникал во всё, но вникал неглубоко, потому что по способностям был талантливым читателем и учеником, но не ровней никому из великих предшественников. Он хорошо пересказывал, внятно излагал и искусно интерпретировал многое – но делал это достаточно поверхностно, хоть и со стилистическим блеском. Он твёрдо верил в несокрушимость, непобедимость и предопределённый мировой триумф европейской культуры и цивилизации, в неоспоримую их ценность, посягнуть на которую не решится никто, потому что такое посягательство попросту невозможно. Он разделял все прогрессистские верования своего времени и был убеждён в неминуемом торжестве гуманистических идей.

В России сочинения Стефана Цвейга начали переводить ещё до Первой Мировой войны. Однако настоящую известность в России он получил в 1920-е годы. Цвейг положительно отзывался о творчестве Анри Барбюса, дружил с Роменом Ролланом, состоял в переписке с Максимом Горьким и пользовался симпатиями "буревестника". Известны горячие и восторженные отзывы Цвейга о русских классиках, прежде всего о Л. Н. Толстом, перед которым он безоговорочно преклонялся и считал его величайшим писателем человечества.

В 1928 году Цвейг посетил СССР. Далеко не всё увиденное в нашей стране ему понравилось, да и сторонником коммунистических и социалистических идей он никогда не был. По отношению к СССР Цвейг стал осторожным и доброжелательным скептиком. Но поскольку он верил в будущность русского народа и считал СССР оплотом борьбы против набирающего силу нацизма, то в СССР его приветствовали и одарили званием "друга нашей страны". Не большого друга, а просто друга – разница существенная. Знаком такого расположения стало 12-томное собрание сочинений Цвейга на русском языке, вышедшее в 1928-1932 годах. Время от времени советская критика мягко поругивала Цвейга за "абстрактный гуманизм", однако делалось это в порядке дружеского журения за отдельные недостатки.

…22 февраля 1942 года, в бразильском городке Петрополис, что недалеко от Рио-де-Жанейро, Стефан Цвейг и его супруга добровольно ушли из жизни, приняв большую дозу снотворного. Объективных причин для столь трагического решения у них вроде бы не имелось – они были физически здоровы и совсем ещё не стары, располагали финансовыми возможностями для скромного безбедного существования, их жизни и безопасности ничто не угрожало.

И всё же надлом взял своё. У Цвейга не достало душевных сил пережить крах собственных гуманистических иллюзий. Австриец по рождению и человек германской культуры, он не мог примириться с тем, что пространство немецких земель стало оплотом политического мракобесия и источником угрозы существованию человечества. Пик военных успехов нацистской Германии, пришедшийся как раз на 1942 год, не без оснований казался ему началом конца света. И, конечно же, его смертельно обижало, что в Англии и США, где он с 1933 года хотел найти эмигрантское пристанище, вдруг перестали принимать во внимание его известность и репутацию, начали относиться к нему, "немецкоязычному", с подозрением и недоверием – чуть ли не как к возможному вражескому агенту. На краю света, в бразильском захолустье, эти переживания усилились до невозможности продолжать жить. В прощальной записке Цвейг написал: "Мрак сгущается. Может быть, мои друзья увидят зарю новой жизни. Но я нетерпелив, и я ухожу прежде всех".

Стефан Цвейг ушёл. Его книги остались и находят благодарных читателей. В этом – смысл жизни настоящего писателя.