Intensos rigidam in frontem ascendere canos

Passus erat

Лукан. De Catone.

--Поспешим на стены, -- сказал Абель-Фиттим фарисею Симеону и Бэзи-бен-Леви в десятый день месяца Таммуза, в три тысячи девятьсот сорок первом году от сотворения мира, -- поспешим к укреплениям, смежным с воротами Беньямина, что лежат в городе Давида и господствуют над лагерем необрезанных; ибо наступил последний час четвертой стражи, и солнце восходит, и язычники, согласно обещанию Помпея, должны ожидать нас с агнцами для жертвоприношений.

Симеон, Абель-Фиттим и Бэзи-бен-Леви были гизбаримы или младшие сборщики пожертвований в священном городе Иерусалиме.

-- Правильно, -- отвечал фарисей, -- поспешим, ибо подобная щедрость не в духе язычников, и непостоянство всегда было принадлежностью поклонников Ваала.

-- Что они непостоянны и вероломны верно -- как Пятикнижие, -- заметил Бэзи-бен-Леви, -- но только по отношению к народу Адонаи. Слыхал-ли кто-нибудь, чтоб аммонитяне изменяли своим собственным интересам? По моему, не велика щедрость доставить агнцев для алтаря Господня, получая в уплату по тридцати серебряных сиклей за голову!

-- Ты забываешь, однако, Бен-Леви, -- возразил Абель-Фиттим, -- что нечестивый римлянин Помпей, осаждающий город Всевышнего, не знает наверное, употребим-ли мы агнцев, купленных для жертвоприношений, на поддержание тела или духа.

-- Клянусь пятью углами моей бороды, -- воскликнул фарисей, принадлежавший к секте Топальщиков (небольшой группе святых людей, обычай которых топать и раздирать себе ноги о мостовую издавна являлся тернием и упреком для менее усердных богомольцев -- камнем преткновения для менее способных ходоковъ), -- клянусь пятью углами моей бороды, которую я как жрец не смею брить! Неужто мы дожили до такого дня, когда нечестивый язычник, римский выскочка, обвинит нас в посягательстве на мясо священнейших существ? Неужели мы дожили до такого дня, когда...

-- Не стоит рассуждать о мотивах, которыми руководятся филистимляне, -- перебил Абель-Фиттим, -- потому что сегодня мы впервые извлечем пользу из их жадности или щедрости; поспешим лучше к укреплениям, иначе у нас не будет жертвы для алтаря, чей огонь дожди небесные не могут угасить, а клубы дыма ураган не в силах развеять.

Часть города, к которой направлялись наши почтенные гизбаримы, носившая имя своего строителя, царя Давида, считалась самым укрепленным кварталом Иерусалима, так как была расположена на крутом и высоком холме Сиона. Здесь широкая, глубокая, круговая траншея, высеченная в крепкой скале, окаймляла огромную стену, примыкавшую к ее внутреннему краю. Стена была увенчана, на одинаковых расстояниях, четырехугольными башнями из белого мрамора; самая маленькая имела шестьдесят, самая большая сто двадцать локтей высоты. Но по соседству с воротами Веньямина стены вовсе не было. Здесь, между краем траншеи и подножием укрепления, возвышалась отвесная скала в двести пятьдесят локтей вышиной, составлявшая часть крутой горы Мориа. Так что когда Симеон и его товарищи поднялись на вершину башни Адони-Безек -- самой высокой из башен, окружавших Иерусалим, служившей обычным местом переговоров с осаждающими -- они смотрели на вражеский лагерь с высоты, превосходившей на много футов Хеопсову Пирамиду и на несколько футов храм Бела.

-- По истине, -- вздохнул фарисей, вглядываясь в бездну, открывавшуюся с этой головокружительной высоты, -- необрезанных, что песку на морском берегу, -- что саранчи в пустыне. Долина Царя стала долиной Адомитянина.

-- А между тем, -- прибавил Бен-Леви, -- ты не покажешь мне ни одного филистимлянина -- да, ни одного -- от Алефа до Тау -- от пустыни до укреплений -- который казался бы больше буквы Иод.

-- Спускайте же мешок с серебряными сиклями! -- крикнул римский солдат грубым, хриплым голосом, который, казалось, исходил из царства Плутона, -- спускайте мешок с вашей проклятой монетой, название которой благородный римлянин не выговорит, не поперхнувшись! Так-то вы благодарите нашего господина Помпея, который в своем великодушии внял вашим языческим нуждам. Добрый Феб, истинный бог, уже час тому назад выехал на своей колеснице, а вы должны были явиться на укрепления на восходе солнца? Что же, по-вашему, завоевателям мира только и дела, что дожидаться под стенами какого-нибудь паршивого торга с вами, собаками? Спускайте! Да смотрите, чтоб ваша дрянь была настоящего цвета и веса.

-- Эль Элоим! -- воскликнул фарисей, когда грубый голос центуриона, отдавшись в утесах, замер вдали у храма -- Эль Элоим! -- кто этот бог Феб? -- кого призывает богохульник? Ты, Бэзи-Бен-Леви, ты читал законы язычников и жил среди неверных, оскверняющих себя Терафимом! -- скажи мне, кто этот бог, о котором говорил идолопоклонник, -- Нергал? -- или Ашимах? -- или Нибгаз? -- или Тартак? -- или Адрамелех? -- или Анамелех? -- или Соккот-Бенит? -- или Дагон? -- или Белиал? -- или Ваал-Перит? -- или Ваал-Пеор? -- или Ваал-Зебуб?

-- Никто из них... но не позволяй веревке так быстро скользить между твоими пальцами, потому что, если корзина повиснет на том выступе, мы потеряем ни за что ценности, принадлежащие святилищу.

С помощью довольно грубого механизма, тяжело нагруженная корзина была, наконец, опущена в толпу; и с вершины утеса можно было видеть римлян, собравшихся вокруг нее; но страшная высота и туман мешали разобрать, что они делают.

Прошло полчаса.

-- Мы опоздаем, -- вздохнул фарисей, вглядываясь в пропасть, -- мы опоздаем, и Католим прогонит нас с должности.

-- Никогда, -- отвечал Абель-Фиттим, -- не угощаться нам жиром земли! не будут наши бороды благоухать ладаном! не опояшутся наши чресла тонким полотном храма!

-- Рака! -- выругался Бен-Леви -- рака! неужели они хотят украсть наши деньги? или, святой Моисей, дерзают взвешивать сикли скинии?

-- Дают сигнал! -- закричал Фарисей, -- дают сигнал! -- тащи, Абель-Фиттим! -- и ты, Бэзи-Бен-Леви, тащи! -- ибо, по истине, или филистимляне до сих пор удерживают корзину, иди Господь смягчил их сердца и надоумил положить животное огромного веса. -- И гизбаримы изо всех сил налегли на веревку, а тяжесть стала медленно подниматься среди возрастающего тумана.

* * *

-- Будь он проклят! -- таково было восклицание, вырвавшееся из уст Бен-Леви по истечении часа, когда на конце веревки показались неясные очертания какого-то предмета.

-- Будь он проклят! -- о позор! -- это баран из лесов Энгеди и такой же косматый как долина Иосафата!

-- Это первенец стада, -- сказал Абел-Фиттим, -- я узнаю его по блеянию его уст и невинному складу членов. Глаза его прекраснее алмазов священного Нагрудника, а мясо подобно Гебронскому меду.

-- Это откормленный телец с пастбищ Башана, -- сказал фарисей, -- язычники чудесно поступили с нами! -- воспоем псалом! -- возблагодарим их на гуслях и свирелях, -- на арфах и цимбалах, на цитрах и саквебутах!

Только когда корзина поднялась почти к самым ногам гизбаримов, глухое хрюканье выдало им свинью необыкновенных размеров.

-- Эль Аману! -- медленно произнесло трио, возведя очи горе, и выпустив из рук животное, которое полетело кувырком на головы филистимлян, -- Эль Аману! -- Бог да будет с нами! -- это непотребное мясо!

1832

Перевод Михаила Энгельгардта (1896).