В этот замечательный день они встретились, совершенно случайно, на пересадке в метро Трокадеро. Она пересаживалась на Пасен, а он, как говорится, "брал дирексьон на Сен-Клу". И как раз в коридоре, у откидного железного барьерчика, бьющего зазевавшихся по животу, они и встретились.

От неожиданности она уронила сумку, а он крикнул: "Варя!" и, сам испугавшись своего крика, схватился обеими руками за голову. Потом они кинулись друг к другу.

Она (чтобы было ясно, почему он так взволновался) была очень миленькая, курносенькая и смотрела на мир Божий веселыми, слегка припухшими глазками через белокурые колечки волос, наползавшие на брови. И одета была кокетливо, старательно, вся обшитая какими-то гребешками и петушками.

Он (чтобы было понятно, почему она уронила сумку) был высокий, элегантный господин с пробором, начинающимся от самой переносицы. Так что даже под шляпу этот исток пробора спрятать было трудно. Галстучек, гашетка, носочки -- все в тон. Немножко портило дело выражение лица -- оно было какое-то не то растерянное, не то испуганное. Впрочем, это уж пустяки и мелочь.

Итак -- они кинулись и схватили друг друга за руки.

-- Значит, вы рады, что встретили меня? -- залепетала дама. -- Правда? Правда рады?

-- Безумно! Безумно! Я... я люблю вас! -- воскликнул он и снова схватился за голову. -- Боже мой, что я делаю! Ради Бога, простите меня! Неожиданная встреча... я потерял голову! Я никогда бы не посмел! Забудьте! Простите! Варвара Петровна!

-- Нет, нет! Вы же назвали меня Варей! Зовите меня всегда Варей... Я люблю вас.

-- О-о-о! -- застонал он. -- Вы любите меня? Значит, мы погибли.

От волнения он шепелявил. Он снял шляпу и вытер лоб.

-- Все погибло! -- продолжал он. -- Теперь мы больше не должны встречаться.

-- Но почему же? -- удивилась Варя.

-- Я джентльмен и я должен заботиться о вашей репутации и о вашей безопасности. Вдруг ваш муж что нибудь заметит? Вдруг он оскорбит вас подозрением? Что же мне тогда -- пулю в лоб? Как все это ужасно!

-- Подождите, -- сказала Варя. -- Сядем на скамейку и потолкуем.

Он пошел за ней с жестами безграничного отчаяния и сел рядом.

-- А если нас здесь увидят?

-- Ну, что за беда, -- удивилась Варя. -- Я вот вчера встретила на Пастере Лукина и мы с ним полтора часа проболтали. Кому какое дело.

-- Так то так! -- трагически согласился он. -- Но вы забываете, что ни он в вас, ни вы в него не влюблены. Тогда как мы... Ведь вся тайна наших отношений всплывает наружу. Ведь что же тогда -- пулю в лоб?

-- Ах, что за пустяки! Василий Дмитрич! Голубчик! Мы только время теряем на ерунду. Скажите еще раз, что вы любите меня. Когда вы полюбили меня?

Он оглянулся по сторонам.

-- В четверг. В четверг полюбил. Месяц тому назад, на обеде у мадам Компот. Вы протянули руку за булкой и это меня словно кольнуло. Я так взволновался, что схватил солонку и насыпал себе соли в вино. Все ахнули: "Что вы делаете?" А я не растерялся. Это я, говорю, всегда так пью. Ловко вывернулся? Но зато теперь, если где нибудь у общих знакомых обедаю или завтракаю, всегда приходится сыпать соль в вино. Нельзя иначе. Могут догадаться.

-- Какой вы удивительный, -- ахала Варя. -- Вася, милый!

-- Подождите! -- перебил ее Вася. -- Как вы называете вашего мужа?

-- Как? Мишей, конечно.

-- Ну, так вот я вас очень попрошу: зовите меня тоже Мишей. Так вы никогда не проговоритесь. Столько несчастий бывает именно из-за имени. Представьте себе -- муж вас целует, а вы в это время мечтаете обо мне. Конечно, невольно вы шепчете мое имя. "Вася, Вася, еще!" Или что нибудь в этом роде. -- А он и стоп: "Что за Вася? Почему Вася? Кто из наших знакомых Вася? Ага! Куриков! Давно подозревал!" и пошло, и пошло. И что же нам делать -- пулю в лоб? А если вы привыкнете звать меня Мишей (ведь я же и в самом деле мог бы быть Мишей -- все зависит от фантазии родителей), привыкнете звать Мишей, вам и чорт не брат. Он вас целует, а вы мечтаете обо мне и шепчече про меня -- понимаете -- про меня "Миша, Миша". А тот дурак радуется и спокоен. Или, например, во сне. Во сне я всегда могу вам присниться, и вы можете пролепетать мое имя. А муж тут, как тут. Проснулся, чтоб взглянуть на часы, да и слушает, да и слушает. "Вася? Что за Вася?" Ну, и пошло. Я джентльмен. Я -- что же -- я должен себе пулю в лоб?

-- Как у вас все серьезно! -- недовольно пробормотала Варя. -- Почему же у других этого не бывает. Все влюбленные зовут друг друга по именам и никаких бед от этого не бывает, наоборот, -- одно удовольствие.

-- Боже мой, как вы неопытны. Да половина разводов основывается на этих Васиньках и Петиньках. Зачем? К чему? Раз этого так легко избежатъ.

-- А вы не боитесь проговориться? Ведь назвали же вы меня сегодня Варей, вдруг и опять назовете?

-- Нет, уж теперь не назову. Это случилось потому, что наши отношения были неясны и нам самим неизвестны. А теперь, когда я, как джентльмен, должен бытб на-чеку и думать о вас, только о вас, дорогая (простите, что я вас называю дорогой, это тоже глупая неосторожность) теперь я вас не подведу.

-- А как же вы меня будете называть -- это любопытно? Вы ведь не женаты. Ну-с?

-- Гм... Я живу один, то-есть с мамашей. Я мог бы называть вас мамашей, понимаете? -- привычка, человек живет с мамашей, ну, ясно, что и обмолвится. Понимаете? Я ничем не рискую, если в разговоре с вами назову вас "мамаша, дорогая". Если кто услышит, подумает "вот вспомнил человек свою маму", и все будет вполне естественно.

-- Ну, это, знаете ли, прямо уж чорт знает что такое! Какая я вам мама! Вы меня еще бабусей величать начнете. Глупо и грубо.

-- Ах, дорогая, то есть Варвара Петровна. Ведь это же я исключительно из джентльменства.

-- Вы будете завтра на юбилее доктора Фогельблата? Знаете, я по секрету попросила распорядителя посадить нас рядом. Муж будет сидеть с комитетом, а мы поболтаем. Я ужасно рада, что догадал....

-- Что вы наделали! -- воскликнул Вася. -- Теперь мне уж абсолютно нельзя будет пойти на банкет. Конечно, если бы у нас были прежние, чисто-дружеские отношения, это было бы даже очень мило. Но теперь -- это немыслимо. Какая обида! Деньги я уже внес, а пойти не могу. Разве вот что: позвоню-ка я сам к распорядителю и, будто ничего не знаю, попрошу его посадить меня непременно, скажем, с докторшей Сициной. А? Идея?

-- А если он скажет, что я просила посадить вас со мной?

-- Гм... А я притворюсь, что даже забыл, кто вы такая. Это, скажу, какая такая Варвара Петровна? Это та жирная, которая ко всем лезет? Понимаете? Нарочно отнесусь отрицательно. То есть, даже не к вам, а как будто все перепутал. Такая, скажу, грязная и прыщавая. Понимаете? Чтобы было ясно, что я даже не знаю, о ком речь идет.

-- Ну, это уж, простите, совсем глупо, -- вспыхнула Варя. -- Распорядитель Пенкин сколько раз видел вас у меня, как может он поверить, что вы вдруг меня не знаете?

-- Ну, я, знаете, так о вас отзовусь, что он поверит. Что нибудь исключительно грубое. Уж я сумею, я найдусь, не бойтесь.

-- Да я вовсе не желаю, чтобы вы обо мне говорили всякие гадости.

-- Дорогая! То-есть, Варвара Петровна, то-есть, бабуся -- ффу! Запутался. Хотел начать привыкать и запутался. Дорогая мама! Ведь это же для вас, для вас. Неужели вы думаете, что мне приятно, что мне не больно сочетать ваше имя с разными скверными прилагательными? Ничего не поделаешь -- надо. Значит, я сяду рядом с докторшей. Мало того -- я окину присутствующих небрежным взглядом, кивну вам свысока головой и пророню. Понимаете? Именно пророню, процежу свысока сквозь зубы. Все свысока и кивну, и процежу: "Ах, и эта дура здесь". Вот уж тогда эта самая докторша не только никогда не поверит в нашу близость, да и других то всех разуверит, если кто нибудь начнет подозревать. Конечно, мне это очень тяжело, но чего не сделаешь для своей дамы. Я рыцарь. Я джентльмен. Я вас в обиду не дам. И вообще, если в обществе начнется о вас разговор -- можете быть спокойны -- я вас так распишу, что уж никому в голову не придет, что вы мне нравитесь. Я все высмею: вашу внешность -- ха-ха, скажу, эта Варька -- задранный нос! Конечно, мне будет больно. Ваш туалет, ваши манеры. "Туда же, скажу, пыжится, журфиксы устраивает. Ей бы коров доить с ее манерами, а не гостей принимать". Ну, словом, я уж там придумаю. "И еще, скажу, воображает, что может нравиться. Ха-ха!" Словом, мамаша, можете быть спокойны. Вашу честь я защищу. Бывать у вас я, конечно, лучше не буду. "Вот еще, скажу, не видал я ее заваляшего печенья из Uniprix, по полтиннику фунт". "Вообще, скажу, эти ее курносые журфиксы". Словом, что нибудь придумаю. Боже, как все это тяжело и больно. Что? Что? Я не понимаю, что вы говорите? М-ма-маша?

-- К чорту! Вот что я говорю! -- крикнула Варя и вскочила со скамейки. -- Убирайтесь к чорту, идиот шепелявый. Не смейте итти за мной, гадина!

Она быстро повернулась и побежала по лестнице.

-- Ва... то-есть, ма.... -- лопотал Вася в ужасе. -- Что же это такое? Почему так вдруг, в самый разгар моей жертвенной любви? Или, может быть, она увидела кого нибудь из знакомых и разыграла сцену? Это умно, если так. Очень умно. Прямо даже замечательно умно. Если кто видел -- сразу подумает: "Эге, этот гоподин ей не нравится". А потом, если и увидит нас вместе в обществе, он уже не будет нам опасен. Это с ее стороны очень умно. Хотя наверное ей было больно так грубо говорить с любимым существом. Но что поделаешь? Надо.

Он сунул руки в карманы и, беспечно посвистывая, чтобы никто ничего не подумал, стал спускаться с лестницы.

-- Я люблю и любим, -- думал он. -- Вот это и есть счастье. Только нужно быть осторожным. Иначе что же? -- Пулю в лоб?