Тротуар узкий, а они идут все в ряд. Я невольно задержался позади и залюбовался их походками: каждая идет по-своему красиво и каждая как бы несет в себе что-то такое, что боится расплескать: и утреннюю лень, и солнце, и молодость.

Я не вижу их лиц, но их шеи, все разные и по-разному наивные, их волосы -- по-разному прибранные, их ноги -- гибкие, белые и упругие копытца осторожных косуль -- все это слилось в гармоничное трио и плыло передо мною в лазурном воздухе к морскому берегу.

Одеты все три были по-разному, и эти тонкие, плавно колеблющиеся ткани так откровенно обрисовывали грациозные фигуры, что казалось: на пляже эти женщины не столь изящны. И совершенно не было желания, свойственного всем художникам, видеть эту красоту обнаженной.

Кстати, скажу откровенно: я боюсь, что от обнаженной женщины мне захотелось бы отвернуться. Не от брезгливости (прошу не обижаться) и не от стыдливости, а просто потому, очевидно, что я недостаточно... цивилизован...

Так и на этот раз: я был оскорблен одною мыслью видеть этих женщин даже в качестве, скажем, мраморного изваяния в прелестной группе где-либо перед фонтаном античного дворца.

Но то, что женщины шли, три рядом, все, очевидно, разные, линии их форм были облагорожены хорошими портнихами, а в их походке, в жизненных, нетеатральных, некокетливых движениях чувствовалась теплота живого тела -- внезапно наполнило меня радостью.

Я вдруг почувствовал, что я свободен. А это самое высшее счастье, когда вы чувствуете свободу.

Походка моя стала легче, плечи поднялись, и сам я стал как бы моложе и даже красивее...

Предосенний, утренний, прозрачный воздух кое-где посверкивал плывущими по нему паутинками, на тополях с трогательной задумчивостью трепетали редкие желтые листочки.

Я был совершенно счастлив: много ли скромному человеку надо?

И в этот момент я уловил всего лишь несколько слов, брошенных небрежно и тем привычным тоном, которым эти слова, очевидно, произносятся довольно часто:

-- С луком хорошо... и немножко постного масла, -- сказала обладательница белокурых волос, и я видел яркие, аппетитно улыбавшиеся губки.

В ответ на это чуть-чуть нахмурилась левая бровь шатенки:

-- У меня от этого изжога...

Третья обладательница очень белой шеи и золотисто рыжих локонов сказала с беззаботностью ребенка:

-- А у меня еще хуже...

-- Виноват! -- сказал я очень громко и учтиво.

И все три женщины, как рабыни, стали к стенке и покорно ждали, пока пройдет мужчина с видом багдадского повелителя...

А мне потом стало над собою смешно: пока шел позади -- готов был коленопреклонно воспевать божественную красоту. А обошел -- и в лица посмотреть не захотелось...

Как все относительно на этом свете.

1923