| |||
Ицхок Лейбуш Перец. Семейное счастье • Все авторы -> Ицхок Лейбуш Перец. Ицхок Лейбуш Перец. Семейное счастье Хаим -- носильщик. Когда он проходит по улице, согнувшись под ящиком с товаром, его совсем не видно: кажется, что ящик шагает сам на двух ногах. Тяжелое дыхание, однако, слышно издали. Но вот он, сняв с себя ящик, ставит его наземь: он получает заработанные им гроши. Выпрямившись и глубоко вздохнув, он отвязывает полы халата, отирает пот с лица; затем, подойдя к колодцу, выпивает несколько глотков воды и забегает в какой-то двор. Там он становится возле стены и подымает громадную голову так, что кончик бороды, нос и козырек картуза у него на одной линии. Он кричит: -- Ханэ! Под крышей открывается окошко, и маленькая женская головка в белом чепчике отвечает: -- Хаим?! Муж и жена смотрят друг на друга с большой нежностью. "Любезничают", говорят соседи. Хаим бросает вверх свой заработок, завернутый в бумажку. Ханэ ловко хватает бумажку. Это ей не впервые. -- Молодчина! -- говорит Хаим и продолжает стоять. Ему не хочется уходить. -- Ступай, Хаим, ступай! -- улыбается Ханэ.--Мне нельзя отойти от больного ребенка... Я поставила люльку возле печки, рукою снимаю пену с горшка, ногою качаю... -- Как он, бедняжка, теперь? -- Ему лучше. -- Слава богу. А Геня? -- У швеи. -- А Иосель? -- В хедере. Хаим опускает бороду и уходит, а Ханэ следит за ним, пока он не скроется. По четвергам и пятницам разговор продолжается дольше. -- Сколько в бумажке? -- спрашивает Ханэ. -- Двадцать два гроша. -- Боюсь, мало будет. -- А чего тебе недостает, Ханэ? -- Мазь нужно купить для ребенка за шесть грошей, свечей на субботу. Хала у меня уже есть, мясо тоже -- полтора фунта. Ну, недостает водки для кидуш. Еше нет щепок. -- Щепок я тебе принесу; на базаре, верно, найдется. -- Потом еще нужно... И она перечисляет, что ей нужно на субботу. В конце концов оказывается, что кидуш можно произнести над халой и что вообще можно обойтись без многих вещей. Главное -- это свечи и мазь для ребенка. Все же, когда дети здоровы и медные подсвечники не заложены, у мужа с женой бывают очень веселые субботы, особенно, если еще есть кугл. Ибо Ханэ большая мастерица готовить кугл. Сначала у нее постоянно недостает чего-нибудь: то муки, то яиц, то жира; но, в конце концов, получается чудесный, сладкий кугл; он тает во рту, "расходится по всем суставам". -- Это ангелы готовили, -- говорит Ханэ, радостно улыбаясь. -- Да, ангелы, наверно, ангелы. Ты тоже ангел, Ханэ. Сколько ты терпишь из-за меня и детей; сколько раз они тебя огорчают, и я тоже, когда рассержусь. Но разве я слышу от тебя ругань, как иные от жен своих? И какие же у тебя радости от меня? Ты боса и гола, дети тоже. На что я годен? Даже субботних песен не умею петь, как следует. -- Но все же ты хороший отец и хорошим муж,-- твердит Ханэ. -- Пусть бог пошлет такой счастливый год мне и всем евреям. Состариться бы нам вместе, творец мира! И пара смотрит друг другу в глаза гак тепло и нежно, словно они только что из-под венца. После обеда они отдыхают. Проснувшись, Хаим отправляется в синагогу послушать тору. Там меламед читает с простым народом "Алшех". Жарко. Лица еще заспаны, кое-кто еще дремлет, другие громко зевают. Но вот вдруг все оживляются: речь заходит о том свете, об аде, где нечестивых секут железными прутьями; о светлом рае, где благочестивые сидят в золотых венцах и изучают тору. Рты раскрыты, лица красны; затаив дыхание, все слушают, что будет на том свете. Хаим обыкновенно стоит возле печки. Руки его дрожат, в глазах слезы: он сейчас весь на том свете. Он страдает вместе с нечестивыми; он сброшен в преисподнюю, он купается в горячей смоле, он собирает сучья в пустынных лесах. Он переживает тут всё, всё, и его покрывает холодный пот. Но через минуту он уже блаженствует вместе с благочестивыми: светлый рай, ангелы, левиафан, все другие блага представляются ему так живо, что когда меламед кончает чтение, целует книгу и закрывает ее, Хаим просыпается, словно после глубокого сна, словно он и в самом деле был на том свете. -- О, господи! -- вздыхает он тяжело. -- Творец мира, хоть кусочек, хоть капельку райской жизни дай мне на том свете, мне, жене моей и детям. При этой мысли Хаиму становится грустно. За что ему рай? Какие его заслуги перед господом? Однажды после чтения он подошел к меламеду и сказал дрожащим голосом: -- Рабби! Научите, как мне удостоиться на том свете рая. -- Изучай, дитя мое, тору. -- Рабби! я не умею. -- Изучай другие священные книги, изучай хотя бы "Изречения отцов". -- Я не умею, рабби! -- Читай псалмы. -- Нет у меня времени, рабби! -- Молись горячо. -- Я не понимаю значения слов молитвы. . Меламед посмотрел на него с глубоким сожалением. -- Чем ты занимаешься? -- Я носильщик. -- Ну, так служи тем, которые изучают тору. -- Как мне служить им, рабби? -- Приноси, например, каждый вечер ведро воды в синагогу, дабы изучающие тору имели, чем утолить свою жажду. У Хаима стало радостно на душе. Это он может. -- Рабби! -- спросил он дальше, -- а жена моя? -- Когда муж сидит в раю в кресле, жена служит скамеечкой для его ног.
Когда Хаим пришел вечером домой, чтобы произнести молитву прощания с субботой, Ханэ сидела и тихо молилась. Он увидел ее, и сердце у него больно сжалось. -- Нет, Ханэ, -- воскликнул он, -- не хочу я, чтобы ты служила скамеечкой для ног моих. Я наклонюсь к тебе, Ханэ, подыму и посажу возле себя. Мы будем сидеть в одном кресле вместе, рядом, как теперь. Нам так хорошо вместе! Слышишь, Ханэ, вместе будем мы сидеть. Господь должен будет согласиться. Он согласится, Ханэ!.. 1891 Перевод А. Макарова. Не пропустите: • Ицхок Лейбуш Перец. Штраймл (рассказ) Ссылка на эту страницу: |
|
||
©Кроссворд-Кафе 2002-2024 |
dilet@narod.ru |