Жванецкому — 70. Можно смеяться: как это так, не может быть, чтобы 70, он же без возраста, он же всегда был та-ким неунывающим, бодреньким, кругленьким и не сильно кудрявым, и портфельчик его знаменитый, набитый всякой гениальностью, за эти годы, кажется, не менялся?

Менялась страна. Менялось официальное отношение к Жванецкому. Вначале просто никакого отношения, не к кому было относиться — много ли вы знаете широко известных выпускников Одесского института инженеров морского флота по специальности «инженер-механик подъемно-транспортного оборудования портов»? Затем ореол полузапретности, только разжигавший бешеную популярность. Затем, с наступлением перестройки, — выход на широкие рубежи, всеобщее и безоговорочное признание, признание навсегда, отношение едва ли не как к божеству. «Жванецкий сказал» — больше можно было ничего не добавлять, все и так было предельно ясно, ничего даже не обсуждалось: Михаил Михайлович — это истина в последней инстанции, ни подпись, ни печать не требуются. Как следствие — снежный ком знаков признания: орден Дружбы народов, престижная независимая премия «Триумф», почетный гражданин города Одессы (это все Мих. Мих. получил в 60 лет), народный артист Украины (65 лет), только два года спустя спохватившаяся Россия награждает его званием заслуженного деятеля искусств Российской Федерации. Жванецкому к тому времени 67, нужны ли они ему, эти звания, в таком возрасте и при такой фамилии, которая сама по себе архипочетное звание, которого нет ни у кого?

А когда эти звания действительно могли согреть его душу, он о них, полагаю, и не задумывался. Писал в Одессе многочисленные миниатюры и монологи, часто сам их и исполнял, умудряясь при этом в свободное от юмора время трудиться сменным механиком в одесском порту. Бросив Одессу и вышеупомянутый порт в придачу, подался к Райкину, отрабатывал барщину, обреченный пребывать в тени единственного и неповторимого Аркадия Исааковича. И мы, маленькие, и наши родители взахлеб смеялись, когда Райкин исполнял «В греческом зале» или «Дюфицит», не подозревая, кто на самом деле этот самый удивительный «Дюфицит» сочинил при огромном дефиците юмора в стране. Жванецкий, переехав в Ленинград, много писал, еще больше ел (Роман Карцев вспоминает, что ел М. Ж. тогда просто бешено), затем брал в долг деньги и тут же их проедал. Еще из Карцева: «Он снова приходил ко мне, я снова лез под диван, доставал из чемодана еще 10 рублей, и он опять мчался в ресторан (обед в гостиничном ресторане стоил рубля два), заказывал лапшу с курицей и при этом всегда скандалил на кухне: «Где лапша? Где курица?!» После разбирательства Миша выходил с тарелкой, в которой плавали три лапшинки и лежала лапка».

Поскандалил он в конце концов и с Райкиным. Хитрого Аркадия Исааковича раздражала не только самостоятельность Жванецкого (а он начал активно выступать самостоятельно), но и растущая популярность сатирического дуэта Романа Карцева и Виктора Ильченко. Они гениально чувствовали специфику юмора Жванецкого, чувствовали ее куда лучше Райкина, а разве мог кто-то в те годы на юмористической арене быть лучше Райкина, тем более у самого Райкина под боком? Переживания мэтра советского юмора вполне объяснимы — он сам пригрел эту троицу на своей груди, видя их явные способности, если не сказать талант. А когда птенцы стали расправлять крылья, он, конечно, готов был с чувством произнести классическую фразу гоголевского Тараса Бульбы: «Я тебя породил, я тебя и убью!»

Вот только «убить» это уморительно смешное трио, пробивавшееся не только к загадкам юмора, но и в самые потаенные лабиринты человеческой психологии, к загадочным парадоксам жизни, было уже невозможно. Уже разлетались по стране, повсеместно цитировались и «Ставь птицу», и «Собрание на ликероводочном заводе», и «Авас», и «Кассир-убийца», и «Раки», и многое другое. По ТВ их показывали не очень часто, правильнее даже будет сказать — очень редко. Зато фирма «Мелодия» каким-то чудом выпустила диск-гигант, где было все самое лучшее. Конечно, не видеть, как они это делают, было сущим наказанием. Зато можно было слышать, как они это делают. И страна внимательно слушала этих трех тогда еще молодых людей, вышедших из Одессы, но хорошо усвоивших, что юмор до Москвы доведет.

Мне повезло — видел их неоднократно. Разве можно забыть первый фестиваль «Крым-ские зори», выступления в Симферополе и Ялте, огромный гала-концерт на стадионе «Локомотив», где на зеленой футбольной травке сверкало-переливалось все лучшее по тем временам — и Пугачева, и Кобзон, и среди этих драгоценностей советской эстрады по праву блистали Ильченко и Карцев с миниатюрами Михаила Жванецкого. Со стадионных трибун они казались крошечными, выражения их лиц было не различить, но глобальность фирменного юмора все же удавалось почувствовать. Спустя годы их, возмужавших, довелось увидеть в Москве, на сцене московского театра «Эрмитаж» в большом спектакле. Они заметно росли, хотя это было еще не их время.

А разве можно забыть первый сольный концерт Михаила Жванецкого в Симферополе? Неслыханный ажиотаж вокруг полуподпольного выступления, переполненный зал функционировавшего тогда Дома культуры УВД (неплохое местечко для пропаганды смелого юмора, а?!), зрители, набившиеся даже в сценический люк. Ловили не только каждое слово — дыхание Жванецкого.

В последующие, куда более свободные времена он приезжал уже как мэтр, и сценические площадки были другие. Он все так же легко общался со зрительным залом, так же слегка недоумевал, когда зал этот с заметным опозданием реагировал на его фирменные шутки. Он с большим удивлением на пресс-конференции слушал вопросы местных журналистов, похоже, они производили на него совершенно неизгладимое впечатление, но поскольку Мих. Мих. все же человек воспитанный, родился в семье врачей, то и смотрел он на иных представителей крымских СМИ, как на безнадежно больных, — мол, спрашивайте, мальчики-девочки, спрашивайте… Это было вскоре после того, как у Жванецкого украли автомобиль, и некоторые злословили: мол, писатель-сатирик приехал в Симферополь зарабатывать на новое авто…

Ему есть где заработать на средство передвижения, и не только на средство передвижения. Он давно уже занимает положение гуру, непререкаемого авторитета. Но мне кажется, что ему сегодня очень трудно, несмотря на сверхустойчивое положение в обществе. Трудно потому, что умный юмор сегодня никому не нужен.

Время Жванецкого, как это ни печально, уходит. Это не значит, что в ХХI веке он чужой. Он просто одинокий. Зато он знает, что такое настоящая зрительская любовь.

Жванецкий в последнее время часто и грустно шутит по поводу внезапно нагрянувшей старости. Что поделаешь — эта штука неизбежна для каждого, кто до нее доживет. И все-таки приближающийся 70-летний юбилей мэтра — не трагедия. Ведь всегда, во все времена большие, но по 5 (тем более 14 раз по 5) ценились выше, чем маленькие, но по 3. Нынче этих маленьких на эстраде пруд пруди, но они даже не по 3, они дешевле, и это видно невооруженным взглядом.

Тем более сегодня, 5 марта, Жванецкому только под 70. 70 ему будет завтра.