Тартюф (французское Tartuffe) — герой комедии Мольера «Тартюф, или Обманщик» (первая редакция под названием «Тартюф, или Лицемер» — 1664, вторая редакция под названием «Обманщик» — 1667, третья редакция под настоящим названием — 1669). Образ восходит к фольклорно-мифологическому типу трикстера. Очевидна также связь фигуры Тартюфа с фарсовыми масками лицемеров-святош, с соответствующими персонажами произведений Бокаччо, Аретино, Фламинио Скала, а также Сореля и Скаррона. Современники находили в Тартюфе «портретное» сходство с известными при дворе лицами. Тартюф — без преувеличения самое знаменитое создание Мольера. Именно благодаря этому образу комедиограф приобрел славу великого творца литературных типов, черты которых представлены на высшей ступени их развития, в предельном выражении, очерчивающем одновременно высшую точку и границы человеческого явления. В отличие от Дон Жуана и Мизантропа (Алъцеста), как бы растворившихся в виде образов многочисленных бунтарей-соблазнителей и резонеров-обличителей, образ Тартюфа являет собой нечто неразложимое, целостность, свидетельствующую об афористической «деформированности» художественного типа. Примечательно, что, быстро превратившись в транскультурный образ, Тартюф почти ничего не утратил в своей содержательности, как это произошло с большинством литературных образов: с Дон Кихотом, Гамлетом, Кармен, Лолитой и др. Однако мольеровский ханжа не обнаружил перспективы дальнейшего движения в литературе. Герой романа Федора Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» Фома Фомич Описки», традиционно почитаемый «российским Тартюфом», скорее принадлежит к тому же типу трикстера, что и французский святоша, чем является локальной трансформацией мольеровского образа. Сказанное свидетельствует об уникальной плотности художественной структуры персонажа, противящейся расчленению и частичной эксплуатации в культуре: Тартюф может быть «процитирован» целиком, но не может быть «продолжен», как Дон Жуан, например, или «развит», как Кармен. Имя Тартюфа вошло в европейские языки как синоним лицемерия и ханжества. Однако витийствующих святош западная литература знала задолго до Мольера. Всевозможные «фра» и «падре» изумляли читателей и зрителей своей бесстыжестью, алчностью, иной раз обаятельным озорством. При этом многие герои в сутанах и с четками, в тонзурах и капюшонах выглядели на страницах (на сценах) чрезвычайно выразительно и также могли дать основания для закрепления в культуре их образов как знаковых. Феномен фигуры Тартюфа состоит, по-видимому, не только в ее афористической эмблематичности. Образом своего ханжи-«пустосвята» Мольеру удалось сформулировать проблему, существенную как для его эпохи (обозначившуюся с особой очевидностью именно в его время), так и для других (более ранних и более поздних) эпох, отмеченных метаморфозами христианской религиозности. В первый раз Тартюф появляется во втором явлении третьего действия. До этой поры домочадцы Оргона, приютившего у себя нищего святошу, вслух изумляются слепоте хозяина и агрессивному лицедейству гостя, ставшего «всевластным тираном» всего семейства. В восторженном монологе Оргона возникает портрет «возлюбленного им навечно» праведника, чьи молитвы в церкви были исполнены такой истовости, что «он привлекал к себе всеобщее вниманье». Образ молящегося Тартюфа, так зачаровавшего его будущую жертву, достоин отдельного рассмотрения, ибо он служит не только характеристике лицемерия героя. Воздымание рук к небесам, экстатические повергания ниц, слезы и «лобзание праха» перед святынями — это вполне принятые формы барочного религиозного поведения. «Великий век» необычайно пристрастен к репрезентативности не только в сфере искусства или быта. Склонность к ostentation (выставлению напоказ) проявляет и Церковь, даже институт проповедничества оказывается зараженным стремлением к активной визуализации духовного порыва а, следовательно, к акцентуации телесного, кажущегося уже достаточным выражением спиритуального. Тартюф появляется впервые с плетью и власяницей в руках, демонстрируя эти атрибуты умерщвления плоти насмешливо наблюдающей его служанке. И далее плоть, видимая материальная оболочка «бессмертной красоты», «дарованная небесами», остается темой Тартюфа. Сластолюбивого лжеправедника влечет и земная пре- лесть жены Оргона Эльмиры, и пышущее здоровьем тело горничной. Он не прочь вкусно поесть и получить «в дар» все имение покоренного его проповедями хозяина. Однако мотив «плоти» служит в комедии не только разоблачению лжеца. В тематической системе произведения этот мотив связан с темой личины, кажимости, призрачности — то есть с одной из популярнейших тем культуры барокко. Но образ тучной плоти, рядящейся духом, — образ Тартюфа — имеет еще и религиозно-философскую подоплеку. «Программной» для характеристики Тартюфа становится сцена обольщения Эльвиры, где распалившийся святоша изъясняет свое чувство в стиле мистического эротизма, не новом для христианской религиозности, но особенно популярном в эпоху Мольера. Лексика Тартюфа, тон его монолога, чувственный энтузиазм, с которым он воспевает «творца всего живого» и его «воплощенное подобие» — красивую женщину, служат не разоблачению лицемера, «сделавшего ханжество источником наживы», а выявлению необычайно важного аспекта римо-католичества эпохи Контрреформации. Тартюф, возможно, и не слишком лукавит, костюмируя свою страсть в мистические одежды, он просто «цитирует» одну из традиций мистического богословия, описывающего спиритуальные восторги в терминах земной любви, только «цитирует» наоборот. В этой сцене необычайно ярко выступает демонизм Тартюфа. Не мелкий пройдоха, не расчетливый преступник вырисовывается перед читателями: суетную и весьма «материально» ориентированную семейку Оргона посетил сам дьявол. Посетил, как водится, в маске. Однако сатанинское глумление Тартюфа над христианскими святынями осуществляется им в формах, весьма напоминающих формы исповедания религии, принятые современным автору католицизмом. Богослужебная практика Контрреформации, отвоевывая пространство, утерянное в ходе Реформации, в избытке использует все виды искусства. Чувственное великолепие барочных храмов, агрессивная образность их убранства, еще более театрализующееся богослужение, наконец, «мода» на эффектное экзальтированное религиозное поведение — то есть заметное усиление визуализированного, «телесно», материально оформленного — характеризуют новую ситуацию в вероисповедании. Самодовлеющий эстетизм, «игра в алтаре», служат преобладанию выраженного над выражаемым, означающего над означаемым. Таким образом, служение Богу неожиданно попадает под власть двусмысленного, призрачно-маскарадного начала, неразлучного с духом игры, который так пугал средневековых теологов. Тартюф — дьявол, вселившийся в опустевшую оболочку веры, заполнивший собою форму, в которой должен был пребывать Бог. Он — тот самый демон, который внедряется в то, что живым не является, но таковым прикидывается: в безбожные храмы, в неодухотворенную молитву, в лицедействующего священника. Образ Тартюфа, именно пустосвята (по определению трезвомыслящей служанки Дорины), — выразительнейшая манифестация существеннейшей проблемы эпохи, актуальной как для общества, так и для религии. Чуткость великого комедиографа к нюансам ситуации в исповедании культа, видимо, заставила придворных клерикалов добиваться запрещения «Тартюфа», а некоего профессора Сорбонны вынудила выступить с брошюрой, где Мольер назван «демоном в телесной оболочке и в человеческом облике». Тема маски, торжествующей победу над лицом, соблазнительно украшенной обманчивой личины, подменившей собою лик, оказалась в творении философа-моралиста драматически связана с темой глубокого духовного кризиса, охватившего социум и не миновавшего церковь. В более же общем смысле «Тартюф» — пьеса о непростых взаимоотношениях человеческого общества с религией и об извечной проблеме нетождественности веры и ее исповедания, а также о цене, которую платят люди за свою неспособность отличить подлинное от мнимого. Третья, окончательная редакция комедии была сыграна в парижском театре Пале-Рояль 5 февраля 1669 года. Роль Т. сыграл Дю Круа-зи. Среди знаменитых Тартюфов XIX столетия — оба Коклена, старший и младший; XX века — Луи Жуве. В России образ Тартюфа в разное время создали: В.А.Каратыгин (Александрийский театр, 1841), М.Н.Кедров [Московский Художественный театр, 1941].

Тартюф - Михаил Боярский в фильме «Тартюф».

Все словари
Общий словарь
Словарь литературных персонажей

Случайные ссылки:
Консонантизм - Система согласных звуков...
Galaxy Game — первая в мире аркадная иг...
Крюшон (от французского cruchon - кувши...
Проактивное торможение - затормаживание...
Синтетическая шпинель - название в изве...
Стоунтерапия - лечение камнями. ...
Тератофобия (какофобия) - боязнь уродов...