| |||
Федор Сологуб. Январский рассказ (Ёлкич) • Все авторы -> Федор Сологуб. Федор Сологуб. Январский рассказ (Ёлкич) I Елка, елка, не сердись. Елкич, елкич, не бранись, Мне постели не топчи, Сядь на елку и молчи. Вера Алексеевна прислушалась. В скучной темноте зимнего рассвета из детской доносилось тихое пение, — кто-то тоненьким голоском тянул песенку со странными словами. На лице Веры Алексеевны выразилась озабоченность. Она тихо подошла к дверям детской. Пение замолкло на минуту. Потом тоненький голос опять затянул, отчетливо выговаривая тихие и странные слова и придавая им трогательное и жалобное выражение: Мама елку принесла. Елка елкичу мила. Елка выросла в лесу. Елкич с шишкой на носу. Вера Алексеевна, сохраняя на лице все то же озабоченное выражение, осторожно потянула к себе дверь детской. Старший мальчик, Дима, еще спал, приткнувшись носом к подушке и мерно дыша открытым ртом. Младший, Сима, худенький, черноволосый и черноглазый мальчик, сидел на постели, охватив колени руками, смотрел горящими в темноте глазами в темный угол, покачивался и напевал. Вера Алексеевна позвала тихонько, чтобы не испугать его: — Симочка. Сима не услышал. Продолжал свою песенку, и звуки ее казались все более хрупкими и печальными. Елкич миленький, лесной! Уходил бы ты домой. Елку ты уж не спасешь, С нами сам ты пропадешь. Вера Алексеевна подошла к постели мальчика. Нарочно стучала каблучками своих туфель. Сима повернул к ней лицо. — Симочка, что ты поешь спозаранку? Дай Диме спать. Дима проснулся. Пухлый, румяный, лежал на спине и сердито смотрел на мать. Сима сказал печальным и хрупким голосом: — Елкич-то, вот бедненький! Каково ему теперь! Елку срубили, — где он теперь жить будет? Пустят ли его на другую елку? И как он туда доберется? Мама, как он теперь будет? — Что ты говоришь, Симочка? — недовольным голосом заговорила мама. — Какой еще елкич тебе приснился? И как можно петь в постели! Всех разбудил. Дима, который вставая всегда бывал груб, сказал хриплым и сердитым голосом: — Пришла! Кому мешает. Усмирение с помощью родительских шлепков. — Дима, не груби, — строго сказала мама. — Шлепков пока еще никому не было, ты их не хочешь ли? — Попробуй, — все так же сердито отвечал Дима, — я ведь и зареветь могу. Мама спокойно сказала: — Ну, миленький, меня ревом не испугаешь. Подошла к Диме, сняла с него одеяло, приподняла Диму за плечи, наклонилась к нему, и шепнула: — Разговори Симу, — ему опять что-то снится нескладное. Дима был польщен. Сразу стал очень любезен. Поцеловал обе мамины руки. Поздравил с праздником. Шепнул: — Трудно. Теперь он все будет рассказывать. Тоненький голосок за ними опять затянул свою нескончаемую песенку. Елкич в елке мирно жил, Елкич елку сторожил. Злой приехал мужичок, Елку в город уволок. Мама вздрогнула, и короткое время стояла, как испуганная. Потом решительно подошла к Симе. Взяла его за плечо. Сказала решительно и строго: — Симочка, не дури. Какой елкич? Что за вздор! — А он, елкич, такой маленький, — заговорил тоненьким и возбужденным голоском Сима, — маленький, маленький, с новорожденный пальчик. И весь зелененький, и смолкой от него пахнет, а сам он такой шершавенький. И брови зелененькие. И все ходит, и все ворчит: “Разве моя елка для вас выросла? она сама для себя выросла!” — Это, Сима, тебе приснилось, — сказала мама. — Проснулся, так нечего в постели сидеть, — одевайся проворно. Дима, одеваться! И не дурить. Смотрите вы оба у меня. И мама ушла из детской спальни. Она знала, что надо бы остаться сколько-нибудь еще с мальчиками, — но ей было так некогда. Эти праздники в городе, — их положительно не видишь, вздохнуть некогда. Столько разных выездов и приемов, положительно, какая-то неприятная праздничная повинность. И так много расходов, и так много домашних хлопот, суетни, неурядиц, неудовольствий, — с мужем, с детьми, с прислугою. Право, быть хозяйкою дома при современном строе жизни становится уже очень тяжело. Видно, и нам скоро придется ступить на ту же дорогу, по которой идут хозяйки в Северной Америке. Такими соображениями утешая или, вернее, расстраивая себя, мама пошла в столовую, где уже ее ждали. И проходя мимо больших зеркал в гостиной, она с удовольствием, как всегда, кинула быстрый взгляд на отраженное в зеркалах прекрасное, еще такое молодое лицо и на стройную фигуру в домашнем, совершенно простом, но очень изящном, и, что самое важное, очень идущем к лицу наряде. II А мальчики, оставшись одни, немедля заговорили о бедном елкиче, который так тоскует о своей загубленной елке и не может утешиться. Маленький, зелененький, шершавенький, с зелеными бровями и зелеными ресницами, он все ходит по комнатам, и ходит, и ворчит. Никто его не видит, кроме маленького Симочки. И ходит, и ворчит, и жалуется, и наводит тоску на Симу. Ворчит: — Разве она для вас в лесу выросла? Разве вы сделали ее? Зачем вы ее зарубили? Сима оправдывается: — Милый елкич, да ведь нам зато как весело-то было! Ты подумай только, как свечки зажгли на елочке, вот-то весело стало! Разве ты этого не понимаешь? Ведь ты же сам видел, — свечки на елочке, и золотой дождь, и блестки, — так все и горит, и блестит, и переливается. Еще мне-то что, я ведь не первую елку справляю, — а вот самые маленькие, и еще вот швейцаровы дети, — ведь им это какой праздник! Что же ты сердишься так, милый елкич? И с тоскою прислушивался к тому, что ему ответит елкич. И уже заранее знал, что елкич не поверит его словам, что нельзя никакими словами утешить елкича, у которого зарубили его родную елку. — Она у меня одна была, — ворчит елкич. И ноет, и скулит тоненьким голоском. И только Сима слышит его. — Какую власть взяли! — ворчит елкич. — Взяли мою елку, привезли, веселитесь. Если вам нужно вокруг елки плясать, ехали бы в лес сами. В лесу хорошо. А то срубили, погубили. Ноет, скулит. III Сима наконец приступил к своему старшему брату, студенту. — Кира, елкич-то все тоскует. Он, елкич-то, все ходит, и на домашних сердито смотрит, и все скулит таким тоненьким голоском. Какой он бедный! — Результат чтения фантастических произведений, — проворчал студент. — Нет, Кира, ты скажи, вот он жалуется, что елка не для нас выросла, а вот ее для нас срубили. Как же это так? Ведь она, и в самом деле, — для себя? И каждый для себя. А то ведь этак каждого придут и возьмут, и сделают, что хотят. Студент выслушал хмуро. Сказал: — Елка — дерево. Ее можно срубить. А вот относительно нас с тобою, тут, действительно, дело обстоит неладно. Человек есть автономная личность, не правда ли? Сима утвердительно кивнул головою. Кира продолжал: — Ну, и вот, приходят агенты власти, и берут тебя, и ведут, куда ты не хочешь, и заставляют делать то, что несвойственно твоей натуре. Ты говоришь: я для себя вырос, тебе отвечают: нет, брат, шалишь, ты вырос церкви и отечеству всему на пользу, а раз на пользу, так мы тебя и используем. Так-то, брат, в общем хозяйстве все на пользу идет, ничто даром не пропадает. — Это очень нехорошо, — убежденно сказал Сима. — Хорошего, действительно, мало, — согласился студент, — но уж таков социальный строй. Служи другим, коли хочешь, чтобы тебе служили. — Тогда я не хочу, — печально сказал Сима, — если надо заставлять и мучить, тогда я не хочу. — Ну, брат, об этом нас с тобой не спросят, — сказал студент. Затянулся папиросой. Видно было, что ему очень приятно курить и чувствовать себя дома на положении взрослого. Покровительственно посмотрел на Симу. Похлопал его по плечу. Сказал: — Ты — забавный мальчуган. Все фантазируешь. Пожалуй, вырастешь, так поэтом будешь. Сима помолчал, вздохнул и сказал, краснея и потупясь: — Елкича жалко. Как он теперь будет? IV Сима проснулся ночью. Услышал опять, как елкич ходит, скулит тоненьким голоском и ворчит. И домашние шепчутся с ним, стараются его утешить. Тоненький голосок из угла говорит: — Мы тебя не гоним. Будь с нами. У нас хорошо. Светики перебегают. Пылиночки кружатся. Очень хорошо. — Насмотрелся я, — ворчит елкич. — Мне здесь у вас не нравится. Хозяева у вас нехорошо живут. — Нам нет никакого дела до хозяев, — отвечает домашний. — Мы сами по себе, они сами по себе, — мы им не мешаем, они на нас не обращают внимания. Только Сима за нами иногда смотрит, да это не беда, — он еще маленький, и он так и не вырастет, — он к нам уйдет. Он для нас почти что свой, — а до других нет дела. — Нет, — ворчит елкич, — не нравится, да и не нравится мне у вас. Что хотите, а не нравится. Кровью тут у вас пахнет, а я этого запаха не люблю. — А у вас в лесу разве ничем таким не пахнет? — с досадою и насмешкою спрашивает домашний. Но елкич не отвечает и ворчит себе свое: — И не нравится, и не нравится. Рубят, бьют, а для чего, и сами не знают. Сима приподнялся на локте и тихонько, чтобы не разбудить Димы, шепнул: — Миленький елкич, почему же тебе у нас не нравится? Мы все — добрые. Стало очень тихо. Домашние молчали и чутко ждали, что ответит елкич. Помолчал елкич. Сказал сердито: — Иди завтра на улицу, — сам увидишь. Домашние засмеялись, зашушукались. Сим стало тоскливо. — Что же я увижу? — спросил он. — Милый елкич, ты иди со мною и покажи. — Покажу, покажу, — ответил елкич. Пискливый голос его казался злым и угрожающим, но Сима не боялся этого: он знал, что елкич тоскует по своей елке и не может утешиться и потому такой сердитый. — Покажу, — повторял елкич, — будешь доволен мною. Домашние тихонько шушукались и смеялись тоненькими, шелестинными голосками, и не понять было Симе, добрые они или злые, смеются ли они от злости или от милой веселости. Жутко было Симе, и, чтобы подбодриться, он опять шепотом спросил елкича: — Милый елкич, когда же ты мне покажешь? Утром? Правда? Когда мы пойдем гулять с фрейлейн Эмилиею? да? — Да, да, — ворчал елкич. — Утром, так утром. И шелестинные расстилались по всем углам смешки и шепотки. И опять спросил Сима: — Милый елкич, ты ведь маленький, как же ты с нами пойдешь? Фрейлейн Эмилия как зашагает, так только поспевай. Она говорит: моцион надо делать весело. Так как же ты? — Ничего, — сердитым голосом сказал елкич, — уж я от вас не отстану. Я к тебе в карман сяду. Шелестинные шушукались, смеялись голосочки во всех уголочках. И под шелестинный смех заснул Сима. V Утром мальчики, как всегда, пошли гулять с фрейлейн Эмилиею. Но неспокойно и страшно было на улицах. Шли толпы. Слышались злые слова. И вдруг раздались вдали резкие звуки рожка. Старший Симочкин брат пробежал мимо. — Фрейлейн, — крикнул он на ходу, — ведите детей домой. Но уже фрейлейн и сама ухватила обоих мальчиков за руки и бросилась бежать в переулок, дальше от толпы, от веселого рожка. — Елкич, елкич, — кричал Сима, — что же ты мне покажешь? — Беги за братом, — быстро шептал елкич, — брось немку, беги за братом. Его сейчас убьют солдаты. Сима громко закричал и рванулся от фрейлейн Эмилии. — Сима, Сима, ради Бога, куда вы? — кричала испуганная фрейлейн, пытаясь поймать Симу. Но Сима убежал в толпу. Скрылся, за народом. Фрейлейн растерянно металась, не зная, что делать. Дима плакал. Кругом бежали какие-то испуганные, плохо одетые люди. Кричали что-то. Сима догнал брата. — Кира, пойдем вместе, — кричал он. Студент испуганно глянул на мальчика, и побледнел. — Зачем ты здесь? Где фрейлейн? Опять в ясном и морозном воздухе весело и звонко зарокотали звуки рожка. Нестройный гам поднялся в ответ этим звукам. Вдруг все побежали. Перед Симою и студентом стало пусто и светло. Стройный ряд наклонившихся штыков вдруг дрогнул и задымился. Сима в страхе отвернулся. Страшный треск пронизал, казалось, все его тело. Земля заколебалась, поднялась, камни под снегом холодной мостовой прижались к Симочкину лицу. Короткий миг было очень больно. И потом стало легко и приятно. Раскинув на снегу маленькие, помертвелые руки, Сима шепнул: — Елкич миленький… И затих. Не пропустите: • Федор Сологуб. Тяжелые сны (роман) • Федор Сологуб. Мелкий бес (роман) • Федор Сологуб. Капли крови (роман) • Федор Сологуб. Королева Ортруда (роман) • Федор Сологуб. Баранчик (рассказ) Ссылка на эту страницу: |
|
||
©Кроссворд-Кафе 2002-2024 |
dilet@narod.ru |