| |||
Максим Горький. Отомстил... • Все авторы -> Максим Горький. Максим Горький. Отомстил... Свободной походкой завсегдатая в зал шикарной ярмарочной гостиницы вошёл молодой человек, одетый во всё чёрное, высокий, сутуловатый, с серыми, холодными, насмешливо прищуренными глазами и с высоким, изрезанным морщинами лбом. Он прошёл к столику, у двери на балкон, сел и, плотно сжав сухие и тонкие губы, окинул зал острым и всё охватившим взглядом. Было шумно и тесно. Всюду за столами сидела подвыпившая, крикливая публика: пёстро одетые мужчины, с возбуждёнными, красными лицами и порывистыми, но уже неверными движениями; женщины, в экстравагантных костюмах, чрезмерно напудренные, громко смеявшиеся, сверкая вызывающими взглядами. С открытой сцены лилась задорно-томная музыка, то исчезая в шуме голосов и звоне стаканов, то поглощая собой все звуки и носясь по зале вихрем страстных, разжигающих воображение нот. Пахло вином, пряностями, духами, и от этого смешанного аромата, музыки и пьяного смеха у нового гостя кружилась голова. Он спросил себе кофе и коньяку и, медленно мешая ложечкой в дымящемся стакане, исподлобья следил за молодой, эффектно одетой брюнеткой, то и дело с демонстративно развязным видом проходившей взад и вперёд мимо его столика, ища возможности поймать его взгляд своими жгучими и тёмными глазами южанки. Видя её неуспех, чувствуя, что её злит его невнимание, он чуть-чуть улыбался, покручивал свой ус и с рассеянным видом поглядывал вокруг себя, как бы не замечая этой женщины... И со стороны очень трудно было определить, кто из них двух зверь и кто охотник. Скрипки звали и плакали, флейта меланхолично выпевала задумчивые рулады, кларнеты, сдерживая звук, пели под сурдинку что-то нежное, и глухо рокотал контрабас. -- Не угостите ли вы меня стаканом чая? -- вдруг, опускаясь на стул против сутулого господина, сказала дама. Прищурив глаза, он посмотрел на неё и, пожевав губами, ничего не ответил ей. -- Вы думаете? Разве вам так трудно ответить на мой вопрос? -- вызывающе и ласково, смело и просительно сказала она, откинувшись на спинку стула и исследуя его лицо своими томно прищуренными, много обещавшими глазами... -- Спросите... -- холодно ответил он. Его возмутила её навязчивость, он с удовольствием ответил бы ей грубостью, но вокруг их тесно сидели люди, и было бы неловко обратить на себя их внимание. Она спросила у лакея чаю и заговорила с ним бойко, перескакивая с одного предмета на другой. У неё хороший грудной голос, и, слушая его, он узнал, что сегодня ей скучно, что она вообще чувствует себя утомлённой этой шумной жизнью, с которой она знакомится впервые, что бывают обстоятельства, заставляющие женщину броситься в первое попавшееся место, взяться за первое предложенное дело, и что именно в силу таких обстоятельств она попала в хористки на ярмарку из своей родной Полтавы... Он слушал её и думал про себя: "Как все они однообразны! Вечно одни и те же истории падения, вечно один и тот же тон подчинения жизни, -- рабский тон, -- и всегда стремление выдать себя за порядочную женщину, за жертву обстоятельств... В то же время эти шикарно одетые торговки гораздо более низки и развратны, чем их грошовые подруги из Канавина и с Самоката, они служат даже и не разврату, а просто мошенничают на почве разврата, они гораздо чаще играют роль продажных и наедаются на счёт мужчины, чем действительно продаются. Такие холодные, такие лгуньи..." Он презрительно усмехался, слушая её... А она всё говорила: -- Почему у вас такой скучный и утомлённый вид? А? Вы чем занимаетесь?.. Это не секрет? Знаете что -- я могу заказать себе антрекот? Да? Благодарю вас! -- Она подвинула свой стул ближе к нему. -- Мне кажется, что я где-то видела вас?.. -- Быть может... -- Право! У вас такое оригинальное лицо... что наверное я не ошибаюсь... Он рассматривал её о любопытством и презрением, скользя глазами по её стройной и эффектной фигуре, я в её глазах всё чаще вспыхивал вызывающий, задорный огонёк, и запах её тела щекотал его ноздри. -- Не пойти ли нам на балкон? -- предложила она. -- Здесь так шумно... Туда нам принесут бутылку вина, и мы за ней побеседуем... быть может, там вы станете разговорчивее. Я так рада говорить с вами... здесь редкость порядочный человек... "Но, голубушка, порядочный человек не скормит тебе более десяти рублей... хотя бы ты была ещё милее..." -- поднимаясь со стула, подумал он и сухо улыбнулся. На балконе, действительно, было лучше, -- свежее, не так шумно. Сквозь парусину, которой он был обит, просвечивало голубоватое сияние электрических фонарей, и откуда-то с улицы доносились вздохи музыки... -- Сколько музыки здесь! -- вздохнула она. -- Вы любите музыку?.. -- Хорошую -- да... -- Разве эта плоха? Вот сейчас на сцене играли Штрауса... я очень люблю его... У него всегда такой нервный звук, так много любви, и страсти, и неги... Хочется любить и быть любимой, слушая его... -- задумчиво говорила она. "Ишь старается! -- думал порядочный человек. -- Как её, наверное, злит моя холодная мина и моя неразговорчивость... Ничего! Я с удовольствием посмотрю, что будет дальше. Во всяком случае, тебе не дёшево достанется сегодняшний твой ужин... паразитка!" -- Чокнемтесь! -- предложила она, когда принесли вино. Чокнулись и выпили. На самом деле её злила его неприступность. Она истощила все свои темы и уже не говорила теперь так бойко, как начала. "Чего нужно этому человеку? Чем его можно расшевелить? Господи! какая дрянь эти мужчины! Являются они известно ведь зачем, и ещё требуют, чтобы у них возбудили желание наслаждения, вызвали его..." На минутку она задумалась. "Выдохлась!" -- подумал он, усмехаясь и холодно глядя на её склонённую над столом голову и на обнажённую до плеча красивую белую руку, пальцами которой она тихонько барабанила по донышку бокала. -- Вы видели синематограф? -- Нет ещё... -- ответил он, дав себе слово как можно меньше поддерживать разговор. "Посмотрим, как это подействует на тебя, моя радость!" -- О! Посмотрите! Это преинтересно! -- оживилась она. -- Как это дивно... особенно мне нравится одна картинка. Молодые супруги... муж и жена... такие, знаете, здоровые, красивые, завтракают и кормят бебе... миленького такого! Он ест и строит рожи... ах, как это мило! Вы непременно обратите внимание на эту картину... она такая многозначительная... и, знаете, здесь эта картина как-то особенно хороша... то есть не хороша, а сильна. Она запуталась и искала выражения, нетерпеливо стуча пальцами по столу. Он заметил, что её глаза стали как-то глубже, яснее... Это возбудило его любопытство. -- Почему вам нравится именно эта картина? -- спросил он. -- Семейная жизнь? -- воскликнула она искренним звуком. -- Боже мой, ведь я же женщина! В этом "я женщина" -- прозвучало что-то близкое к укору. Порядочный человек подумал, уловив эти две нотки: "Ба! у тебя, кажется, есть слабое место! Если ты только не притворяешься. Попробую..." -- Извините! -- вслух сказал он простым и дружеским тоном. -- Я действительно нелеп с моим вопросом. Я как бы позабыл о том, что женщина -- хотя и не всегда мать, но всегда хочет быть матерью... -- Честное слово -- это так! -- вспыхнула она и даже ударила по столу кулаком. Тогда он тихо и задушевным тоном начал говорить, как бы про себя, о прелестях, о поэзии, о значении семейной жизни и с неопределённой улыбкой всё следил за выражением её лица, мельком, исподлобья бросая на него быстрые взгляды своих серых глаз. Оно менялось, становилось проще, и вызывающее выражение глаз погасло в чём-то туманном; облокотясь одной рукой на стол, она неопределённо смотрела пред собой, слушая его ласковый и задумчивый голос, умело рисовавший картину за картиной... Там, в зале, гремел оркестр музыки, и шумно билась бешеная, кипучая, разнузданная жизнь, -- здесь, на балконе, из-под груды наносного хлама в душе женщины возникали "погибшие мечты" о другой, простой, тихой, серенько счастливой жизни. Женщина вдруг плотно сжала губы и, как бы встрепенувшись от дремоты, решительно сказала: -- Однако -- достаточно об этом! Тема довольно скучная! Выпейте ещё вина! Он мельком взглянул на неё, сделал паузу и снова, задумчиво, продолжал: -- А когда маленькое, тёплое, трепещущее от смеха тельце прижимается любовно к груди матери и ясные глазёнки смотрят в её глаза... Он точно сказку рассказывал... Её рука, протянувшаяся к бутылке, упала на стол, и она, с бледным лицом, с потухшими глазами, тихо сказала: -- Э! Будет вам!.. -- ...Сколько счастья в этот момент ощущает мать, сколько сладкого трепета сердца и могучей любви кипит в ней... Она покорилась. Откинувшись на стул, бледная, с выражением глубокой тоски в тёмных глазах, она так смотрела ими, точно эти красивые, яркие картины счастья были видимы им, точно они были тут где-то, близко. А он всё говорил и хорошо говорил, образно, ярко, задушевно... Всегда приятно несколько поглумиться над человеком, -- это всякий знает. А "порядочный человек" слишком хорошо, по его мнению, знал "этих", для того чтобы верить одной из них, -- той, которая сидела против него и, с увлаженными глазами, слушала речи о тихом счастье, скромной жизни, о тёплом огне семейного очага и о всём другом, о чём он мог сказать ей, но в чём сам он едва ли мог видеть счастье. И, говоря ей всё это, он одновременно думал, глядя на её облагороженное грустью лицо: "Вижу -- ты входишь в роль кающейся, но этим меня не проведёшь, и больше десяти рублей я на тебя не истрачу... нет! Но если б за пятнадцать я мог задеть твоё больное место, заставить тебя несколько опомниться, быть может, я истратил бы пятнадцать". Ему казалось, что он вправе отомстить ей за ту бесцеремонность, с которой она напросилась на его угощение, и за профессию, которой она служит, наказать её, заставив пережить скверный, тяжёлый час, час искреннего покаяния, час горьких воспоминаний о прошлом. Наконец, она просто злила его тем, что не могла возбудить в нём желания обладать ей, и, несмотря на это, -- всё-таки пила и ела за его счёт. -- В семье, в уютно обставленной, тёплой комнатке... так хорошо сидеть вечером бок о бок с любимым мужем... читать, разговаривать, чувствовать на себе его ласковый взгляд и знать, что он ждёт поцелуя и примет его с наслаждением. Она вздохнула и как-то странно качнула головой... Он заметил, что из её левого глаза на скатерть стола упала слеза. Острое чувство удовлетворения охватило его. Он сузил свои глаза, скрывая усмешку в них и ещё понизив тон, уже задумчивым шёпотом будил в ней то, о чём она давно уже забыла. "Едва ли ты когда-нибудь ужинала с такой приправой, голубушка!.." -- воскликнул он мысленно. Ему положительно было приятно мучить эту женщину; было время, его тоже мучили и они, не таким мучением, но мучением ожидания, неизвестности -- более острым, чем это. Он видел, что она искренна, и не сомневался в этом; теперь ему хотелось, чтобы в этой пьесе её финал был так же пошл и груб, как увертюра. А она, эта женщина, смотрела на него широко открытыми, влажными глазами, облокотясь на стол, и пальцы её рук были крепко стиснуты. Жалкое что-то отражалось на её бледном, осунувшемся лице... И вот он вдруг встал, оборвал свою речь на полуслове, холодно и сухо усмехнулся ей в лицо, бросил на стол десять рублей и сказал: -- Прощайте, мне пора! Вы уплатите, тут хватит. -- И быстро пошёл к выходу, не дав ей опомниться. Она вздрогнула и бросилась за ним, сильным движением всего тела, но снова опустилась на свой стул, раскрыв рот, будто она задыхалась, и схватившись рукой за левый бок... Фамильярно улыбаясь, к ней подошел лакей. -- Получить? -- Принеси мне... -- шёпотом начала она, но у неё порвался голос, и она, растерянно улыбнувшись, странно покачала головой из стороны в сторону. -- Чего? -- спросил лакей. -- Водки! -- шепнула она. -- Водки!.. А когда он пошёл, истерически крикнула вслед ему: -- Больше... больш-шой стакан! Не пропустите: • Максим Горький. Почтальон (рассказ) • Максим Горький. Сон (рассказ) • Максим Горький. Старый год (сказка) • Максим Горький. Свадьба (рассказ) • Максим Горький. Трубочист (рассказ) Ссылка на эту страницу: |
|
||
©Кроссворд-Кафе 2002-2024 |
dilet@narod.ru |