2 страница

Жизнь Порфирия Ивановича опять потекла по-прежнему.

Только другие мысли волнуют теперь его седую голову, когда он идет «в Корзинкино, сигару выкурить».

Не думает он, как прежде, что люди — дрянь, ничтожество, что все их стремления — прах, тлен и суета. Глядя на мелкие сосенки вокруг песчаного бугра в Корзинкине, не говорит он сам себе, что лучше следить за их ростом, — за тем, как они с каждым годом пускают новые побеги, стремясь от земли к небу, — чем интересоваться жизнью людей, неблагодарных, завистливых, недостойных, чтоб их любили. Нет, — теперь, за горизонтом, на котором исчезают, сливаясь с далекими полями, эти мелкие сосенки, для Порфирия Ивановича открылся снова весь мир, полный людей с их радостями и тревогами, людей и хороших, и дурных… заблуждающихся. И Порфирий Иванович теперь уже не безучастен к ним — он живо интересуется ими. Он хотел бы, чтоб и они не были все так холодны друг к другу, как был некогда он; и к каким бы профессиям они ни принадлежали, он хотел бы, чтоб они были добры и любили друг друга, и чтоб всем было хорошо, — потому что среди них, свободная, никем не охраняемая, живет и действует его внучка, дорогая, милая девочка, Надя. Его сердце бьется любовью к ней и ко всем, кто близок ей. Он любит и эту Марью Ивановну, которую он не знает, и того неизвестного антрепренера, который будет посаженым отцом, и, как родного, любит того будущего жениха, которого выберет себе Надя, и Порфирию Ивановичу и в голову не приходит усомниться, будет ли жених этот «пара» ей, будет ли он хорош: конечно, будет; ведь Надя сама выберет.

1890 г.

2 страница