Умер Александр Блок.

Ушел в вечность последней трубадур "прекрасной дамы", запоздалый романтик, дорого заплативший за свой поздний приход в мир.

Он жил в далеком прошлом.

Он воскрешал образы мистических эпох, и новым волшебным светом озарял чувства и настроения, рожденные в иные времена, среди иных людей и иных стремлений. В его поэтической душе возникал призрачный мир, который кажется вдвойне призрачным в наши суровые дни.

Он ненавидел старый мещанский мир, и его мечтательная поэзия была обличением этого мира, который, по выражению. Оскара Уайльда, мог простить преступнику, но не прощал мечтателю.

Его болезненно-чуткая душа трепетала среда пошлости буржуазного общества и искала выхода в мире несуществующего. Его романтизм всегда был больным, в его поэзии звучало мрачное отчаяние.

Революция всколыхнула его, как некогда июльские дни разбудили Гейне. Впервые из-под его пора вылились слова, исполненные пламенной энергии и могучей веры. Поэт, еще недавно восклицавший: "Исхода нет!", писал, теперь в своих статьях об интеллигенции: "жизнь прекрасна". Он приветствовал все, и даже разрушение и ужасы, творимые революцией, во имя великой очищающей силы ее, приветствовал "варваров", осквернявших прогнивший святыни, и призывал

интеллигенцию принять революцию целиком со всеми ее пугающими и отталкивающими сторонами: "Дворец разрушенный -- не дворец. Кремль, стираемый с лица земли,-- не кремль. Царь, сам сваливающийся с престола,-- не царь. Кремли у нас в сердце, цари в голове. Вечные формы, нам открывшиеся, отнимаются только вместе с сердцем и головой"... "Всем телом, всем сердцем, всем сознанием -- слушайте революцию",

"Двенадцать" -- самое волнующее и загадочное произведение, рожденное революцией, -- поэма, переведенная на все главные европейские языки, породившая многотомную зарубежную и здешнюю литературу, вызвала озлобление в одних и энтузиазм в других. Одни видели в ней сатиру на революцию, другие -- панегирик в честь этой последней. Но все понимали глубокую значительность поэмы и ее совершенно новую красоту.

Помню первый приезд Блока в Москву в мае прошлого года. Еще цветущий и бодрый, читающий свои стихи перед аудиторией, переполнившей залу Политехнического музея. И второй приезд в мае нынешнего года. Худой, измученный, озлобленный, без веры и надежды, с опустошенной душой.

Вспоминаю наши беседы и споры, перечитываю его письма...

Теперь его нет...

Голубой цветок, недолго мог вынести удары революционной бури.

П. КОГАН.

"Известия", 9 августа 1921