Глава II. Месть муллы. Падуров и другие. Конец яицкого городка. Полудержавный властелин. - 2 -

4

Весть об освобождении Яицкого городка уже не застала генерал-аншефа Бибикова в живых. Он успел получить известие об освобождении лишь Оренбурга и Уфы. Наладив наступление на действующие в крае многочисленные группы восставших и на главные силы Пугачёва, генерал-аншеф решил перебраться в центр событий. Для окончательного успокоения края Бибиков создал несколько отрядов, составивших вторую, тыловую линию, передал команду этими отрядами князю Щербатову и выехал из Казани в Кичуевский фельдшанец.

Условия жизни здесь были бивуачные, весьма тяжёлые, главнокомандующий квартировал в плохом и сыром помещении, без нужных в обиходе вещей (обоз с его имуществом ещё не приходил). Беспрерывная работа днём и ночью, напряжённое состояние духа надломило здоровье Бибикова, и в конце марта месяца он тяжело захворал. "Лихорадка, посетившая меня в сие время, -- писал он, -- мучает меня, и я неподвижно лежу в постеле".

Превозмогая болезненное состояние и почувствовав себя бодрее, Бибиков переехал в Бугульму. Дорогою он простудился, в Бугульме болезнь его усилилась, опытного врача возле него не было, и он слёг окончательно.

Из Бугульмы Бибиков отправил Екатерине через силу написанное прощальное послание. Между прочим он сообщал: "Поспешил бы я, всемилостивейшая государыня, прибытием моим в освобождённый ныне Оренбург, если бы приключившаяся мне жестокая болезнь меня здесь не остановила, которою в такое изнеможение приведён, что не имею почти никакого движения, едва только могу приказывать находящемуся при мне генерал-майору Ларионову, который, повеления мои подписывая, в разные места рассылает..." 9 апреля Бибиков скончался.

Тело генерал-аншефа, под прикрытием эскадрона карабинеров, было перевезено из Бугульмы в Казань и поставлено в приделе собора впредь до отправления, согласно воле покойного, Волгой в его костромское имение.

Бибиков не оставил своему семейству никакого состояния, небольшое имение его было заложено. Екатерина пожаловала его семье в Могилевской губернии несколько деревень с угодьями. Она очень сожалела о его кончине.

Однако глубоко переживать эту утрату Екатерина была не в состоянии: вся её душевная деятельность была в это время направлена к возвышению генерал-поручика Григория Александровича Потёмкина, своего нового кумира.

На этот раз сердце и разум Екатерины шли рука об руку, она в своём выборе не ошиблась: Григорий Потёмкин представлял собою персону крупного государственного размаха.

Во время переворота 28 июня 1762 года, то есть двенадцать лет тому назад, когда Екатерина была возведена на престол, Потёмкин принимал в перевороте участие в качестве всего лишь вахмистра конной гвардии. После этого он был замечен императрицей, стал ей лично известен, быстро пошёл вперёд по службе. Вскоре Екатерина писала ему: "Вы умны, вы твёрды и непоколебимы в своих принятых намерениях. Мне кажется, во всём ты не рядовой, но весьма отличаешься от прочих".

На заседаниях Большой комиссии в 1767 году, в Грановитой московской палате, камер-юнкер Потёмкин являлся представителем интересов инородцев. Двадцать два депутата башкирцев, татар, калмыков и других народностей выбрали его своим защитником. В следующем году он был пожалован действительным камергером, стал часто бывать на придворных куртагах, вёл остроумные беседы с Екатериной.

Князь Григорий Орлов усмотрел в этом "марьяже" прямое посягательство на своё личное достоинство. Хотя фаворитом Васильчиковым он и был отодвинут на задворки в сердце коварной императрицы, хотя невзирая на все попытки, он и не надеялся восстановить былой взаимности с Екатериной, тем не менее он продолжал жить во дворце и пользоваться покровительством её величества. И вдруг новое, неслыханное вероломство... Он почувствовал себя в высшей степени оскорблённым и устроил Екатерине сцену ревности. С присущей ему бесшабашной прямолинейностью он не удержался бросить:

-- Ну, матушка, либо я, либо этот мастодонт со стеклянным глазом! Выбирай.

Екатерина только вздохнула. Она предвидела подобный оборот дела. Но какой же тут может быть разговор... Не будь Гришеньки Орлова, она была бы, может статься, не самодержавной императрицей, а всего лишь регентшей при малолетнем Павле. И теперь ей ничего не оставалось, как под разными благовидными предлогами на время удалить Потёмкина от своего двора.

Не принадлежа ни к одной из враждующих партий -- ни Орлова, ни Панина, -- Потёмкин, будучи человеком военным, решил посвятить себя делу начавшейся Турецкой войны. Вскоре состоялось повеление Екатерины: "нашего камергера Григория Потёмкина извольте определить в армию", -- писала она графу Захару Чернышёву.

Под руководством фельдмаршала Румянцева Потёмкин сразу же зарекомендовал себя выдающимся военачальником. В крупной битве при Фокшанах генерал-майор Потёмкин, по свидетельству Румянцева, "был виновником одержанной тут победы". Почти на протяжении всей войны Потёмкин, командуя крупными отрядами, то отражал атаки турок, то разбивал их армии. Так, 12 июня 1773 года, подходя к крепости Силистрия с кавалерией и лёгкими войсками, он опрокинул неприятеля, "отнял весь лагерь и артиллерию всего турецкого корпуса, выведенного из города Осман-Пашою".

Фельдмаршал Румянцев назначал Потёмкина на самые ответственные места как человека энергичного, с отличной военной репутацией. "Со всей охотой, -- отвечал Потёмкин, -- желаю я исполнить волю вашего сиятельства и с радостью останусь, где угодно будет меня определить". Всю осень Потёмкин провёл со своим корпусом против Силистрии, почти ежедневно бомбардировал крепость, отражал вылазки, нанося туркам превеликий вред и страх.

Вдруг... неожиданное собственноручное письмо от императрицы:

"Господин генерал-поручик и кавалер! Вы, я чаю, столь упражнены глазеньем на Силистрию, что вам некогда письма читать; и хотя я по сю пору не знаю, преуспела ли ваша бомбардирада, но тем не меньше я уверена, что всё то, что вы сами предприимлите, ничему иному предписать не должно, как горячему вашему усердию ко мне персонально и вообще к любезному отечеству, которого службу вы любите. Но как с моей стороны я весьма желаю ревностных, храбрых, умных и искусных людей сохранить, то вас прошу по пустому не вдаваться в опасности. Вы, читав это письмо, может статься, сделаете вопрос: к чему оно писано? На сие вам имею ответствовать: к тому, чтобы вы имели подтверждение моего образа мыслей об вас, ибо я всегда к вам весьма доброжелательна".

Потёмкин тотчас догадался, "к чему сие письмо писано", и, бросив все дела, в январе 1774 года прибыл в Петербург, затем в Царское Село, куда случайно в разгар зимы выехала Екатерина, и был принят ею с честью.

Полтора месяца спустя Потёмкин был пожалован в генерал-адъютанты "её императорского величества", то есть облечён наивысшим доверием женщины-императрицы.

С этого момента начинается "царствование" Потёмкина, или, вернее, его соцарствование с Екатериной.

Счастливая Екатерина не преминула поделиться своей радостью с Бибиковым, которому в то время было вовсе не до этого.

"Во-первых, скажу вам весть новую, -- писала ему императрица. -- Я прошедшего марта 1 числа Григория Александровича Потёмкина, по его просьбе и желанию, к себе взяла в генерал-адъютанты, а как он думает, что вы, любя его, тем обрадуетеся, то сие к вам и пишу". Заканчивалось письмо так: "А я, глядя на него, веселюсь, что хотя одного человека совершенно довольного около себя вижу".

Она написала было: "хотя одного подданного", но, подумав, переменила "подданного" на "человека".

Бибиков получил это письмо за три недели до смерти. Он только головой покачал на сердечные несвоевременные причуды "всемилостивой матушки".

Граф Сольмс в депеше королю Фридриху II писал: "При дворе начинает разыгрываться новая сцена интриг и заговоров. Императрица назначила генерала Потёмкина своим генерал-адъютантом, а это необыкновенное отличие служит признаком величайшей благосклонности, которую он должен наследовать от Орлова и Васильчикова. Потёмкин высок ростом, хорошо сложён, но имеет неприятную наружность, так как сильно косит. Он известен за человека хитрого и злого, и поэтому выбор императрицы не может встретить одобрения".

Граф Сольмс отчасти был прав. Обе партии -- великого князя Павла Петровича, во главе которой стоял граф Никита Панин, и партия братьев Орловых -- были поражены каждая по-своему и недовольны новым выбором.

Но, с другой стороны, хотя Потёмкин и стал твёрдой ногой между интригующими партиями, однако он счёл для себя удобным временно перейти на сторону Никиты Панина. Потёмкин прекрасно понимал, что Никите Панину приятно всё то, что способствует уменьшению власти Орловых и влияния князя Григория Орлова на Екатерину.

Вскоре, к обоюдному удовольствию Потёмкина и Панина, между Екатериной и Григорием Орловым произошла окончательная размолвка. Он и его партия запротестовали против необычайно быстрого возвышения Потёмкина по служебной лестнице. Так, 5 мая Потёмкину было повелено заседать в Государственном совете, 30 мая он назначался помощником графу Захару Чернышёву в звании вице-президента Военной коллегии, а 31 мая -- генерал-губернатором Новороссийской губернии и главным командиром войск, там поселённых.

Словом, ревность и оскорблённое достоинство переполнили чашу Григория Орлова. После бурного объяснения с Екатериной он вынужден был просить позволения удалиться на пять недель в деревню, что ему и было разрешено.

Навсегда освобождённая от Орлова, Екатерина писала Потёмкину: "Только одно прошу не делать -- не стараться вредить князю Орлову в моих мыслях, ибо я сие почту за неблагодарность с твоей стороны... Он тебя любил, а мне они друзья -- я с ними не расстанусь".

Впавший в мрачное отчаянье Орлов ударился в пьянство. Окружённый сочувствующими ему бражниками, он злобно кричал по адресу Потёмкина:

-- Я знаю, что с ним сделать! Я разотру его, как пыль! Гог-магог и тот не смеет против меня идти!.. Меня Европа, вся Европа меня трепещет... Ко мне бог милостив...

Вскоре выехал из дворца и последний неудачный фаворит Васильчиков.

"Васильчиков, -- писал Роберт Гуннинг графу Суффольку от 4 марта 1774 года, -- любимец, способности которого были слишком ограничены для приобретения влияния в делах и доверия своей государыни, теперь заменён человеком, обладающим всеми задатками для того, чтобы овладеть тем и другим в высочайшей степени".

В дальнейшем Потёмкин назначается командующим всей лёгкой кавалерией и всеми казачьими войсками, влияние графа Захара Чернышёва сходит на нет, он подаёт в отставку. Президентом Военной коллегии вместо него становится Потёмкин.

И почти все дела по борьбе с пугачёвским восстанием (с конца августа 1774 г.) переходят в руки этого человека.

5

Петербург был в радости. Петербург то и дело получал с востока обольщающие известия: главная армия мятежников разбита под крепостью Татищевой, Пугачёв из Берды бежал, Оренбург освобождён. Правительство было почти убеждено, что сила восстания сломлена, остаётся лишь успокоить население и переловить отдельные мятежные шайки, лишённые общей между собой связи.

Поэтому, назначая после кончины Бибикова главнокомандующим князя Щербатова, Екатерина определила ему возглавить лишь военные, действующие против Пугачёва силы, а все административные дела, в том числе и усмирение бунтующего населения, предоставить губернаторам, каждому в своей губернии. Таким образом неограниченная власть, которою обладал Бибиков, была у нового главнокомандующего изъята. В Казани к тому времени скопилось сто семьдесят колодников-пугачёвцев, в Оренбурге -- до четырёх тысяч семисот. Нужно было торопиться снимать с них допросы. И поэтому вместо одной были образованы две секретных комиссии: одна в Казани, другая в Оренбурге. Дополнительно отправляя в эти комиссии новых офицеров, Екатерина в своем указе, между прочим, писала, чтоб они "при допросах по тайным делам ни малейшего истязания не делали". А между тем в самой столице, охраняя престол Екатерины и не без её, конечно, ведома, свирепствовал вовсю обер-секретарь Сената, палач "кнутобойник" Шешковский.

Уезжая из Казани в Оренбург, князь Щербатов доносил Екатерине, что в Казанской губернии "волнование народное совершенно прекращено и бывшие в предательстве -- в законном повиновении находятся". Такого же мнения был и престарелый Брант.

Однако в казанских краях было не так уж спокойно, и "волнование народное", погаснув в одном месте, внезапно вспыхивало в другом. Между городами Мензелинском и Осою свободно бродили мятежники. Против них Брант отправил секунд-майора Скрипицына. Другой отряд под командой Берглина преследовал восставших башкирцев по реке Тулве. Тысячная толпа их отошла к северу и бродила по Пермской провинции, в Красноуфимске "колобродили" казаки, поджидавшие к себе Салавата Юлаева, скитавшегося с башкирцами за рекой Уфой.

Как только генерал Мансуров занял Яицкий городок, ставропольские и оренбургские калмыки с жёнами, детьми, скотом, в числе шестисот кибиток, бежали в сторону Башкирии на соединение с Пугачёвым. После нескольких упорных стычек с правительственными отрядами калмыки всякий раз разбегались, но снова сходились вместе. Около двух тысяч калмыков были настигнуты и разбиты на переправе через реку Ток. От полного пленения они спаслись чрез хитрость своего предводителя Дербетова. В разгаре боя он приказал зажечь степь. И вот степь заклубилась огнём и дымом. Ветер шёл на солдат и казаков. Преследующий отряд стал задыхаться в дыму и пламени и вскоре, спасаясь от гибели, разбежался. Калмыки той порой перебрались через реку и пошли по самарской линии уничтожать мелкие крепости и форпосты. В конце концов высланный генералом Мансуровым из Яицкого городка значительный отряд стал преследовать Дербетова. Калмыки, спешно отступая, бросали на пути усталых лошадей, верблюдов и даже своих жён, спешили укрыться в вершинах Иргиза. Произошёл бой, многие калмыки попали в полон и были отправлены в Оренбург; раненый их вождь Дербетов дорогою умер.

Тем временем князь Голицын, получив известие о бегстве Пугачёва в Башкирию, сформировал для преследования мятежников два сильных отряда -- генерал-майора Фреймана и подполковника Аршеневского.

Подполковник Михельсон, освободивший Уфу и пленивший Зарубина-Чику, был застигнут в Уфе ледоходом. Он намеревался выступить к Симскому заводу, где, по его мнению, бродил Белобородов с тысячной толпой и неподалёку от него Салават Юлаев с тремя тысячами башкирцев. Михельсон рассчитывал, уничтожив эти бунтующие сборища, повернуть к Белорецкому заводу, куда будто бы направился Пугачёв.

Наступившая распутица значительно задерживала движение всех правительственных отрядов.

Военачальники Щербатов, Голицын, Мансуров и прочие, разъединённые между собой пространством, раскинув каждый на своём месте топографическую карту, судили и рядили, каждый на свой лад, куда бы выслать им воинские отряды, дабы как можно скорей и успешней окружить Пугачёва, попутно пресекая на местах волнение народное. Но беда военачальников заключалась в том, что сам Пугачёв был как бы прикрыт шапкой-невидимкой -- где он, кто с ним? И военачальникам волей-неволей приходилось бороться с ветром, с пустотой, с неуловимым призраком. Одни из отрядов спешно посылались выставить заслоны на таких-то и таких-то реках, чтоб самозванец оказался в ловушке, другие отряды спешили занять те или иные населённые пункты с той же целью окружить Пугачёва, но Пугачёв в это время находился от них за сотни вёрст. Третьи военачальники, например, Михельсон, отыскивая затерявшийся след самозванца, тянули, попросту говоря, "верхним чутьём", как породистые собаки. Они свои действия зачастую основывали на ложных показаниях и бесплодно бросались то в одну, то в другую сторону. Вся эта, естественная в тех условиях, неразбериха была на пользу Пугачёву, позволяя ему осмотреться и усилиться.

Мы знаем, что вместе с Кинзей и остатками своего воинства Емельян Пугачёв направился из села Ташлы в Башкирию. По дороге он получил известие о занятии Уфы Михельсоном и пленении Чики-Зарубина.

Как ни старался Пугачёв взбодриться, это ему не всегда удавалось. Легче, кажется, пережить потерю отца-матери, нежели лишиться таких своих верных помощников, как Падуров, Шигаев, Горшков, Зарубин-Чика, Ваня Почиталин, старик Витошнов и другие. Сердце его томилось, однако на людях он держался бодро. И выходило это не потому только, что он того желал, но, главным образом, потому, что люди были для него как подпора одинокому дубу в бурю. Чем больше верных людей вокруг, тем крепче, спокойней сердцу.

-- Не унывай, детушки! Не клони головушек своих... Весна идёт, а там и летичко. Бог велит, во здравии будем и с победой...

Небольшой Вознесенский завод, куда они прибыли, встретил царя-батюшку с честию. Чтоб снова "поставить на колёса" свою Военную коллегию, лишившуюся нескольких руководителей, Пугачёв пожаловал в секретари казака Шундеева, а в повытчики -- заводского мастерового из хорошо грамотных раскольников -- Григория Туманова.

Чернобородый, призёмистый, с большими глазами и широкими крылатыми ноздрями, Туманов сразу внушил к себе доверие Пугачёва.

-- Горные заводы наши рады будут, что вы припожаловали на Урал, батюшка, -- было первым словом этого человека. -- И помощь вам окажут в людях и в оружии.

-- Верю, брат Туманов, верю! Да ведь и я так разумею. Люди заводские из крепких крепкие. Довольно присмотрелся я к ним. Да вот беда: как сражение, так и отхватят у меня сотни две. А пошто так? Ан дело-то, видишь ли, выходит просто... Как сшибка, иные помашут дубинками да и бегут врассыпную, как цыплята. Ну, а заводские, те до последнего бьются: кои ранение получают, кои смерть. Эх, кабы не они, заводские, да не казаки-молодцы, не выдюжить бы нам. Ась?

-- Справедливы ваши речи, батюшка.

Повелением Пугачёва новые члены коллегии составили указы башкирским старшинам и заводскому населению о наборе вооружённых людей и о присылке их в стан государя. Указы подписывал Иван Творогов, к ним ставились сургучные печати с изображением Петра III.

Были также разосланы указы с требованием, чтоб население в окрестностях Челябинска и Чебаркуля готовило фураж и печёный хлеб "для персонального нашествия его величества с армией".

Пугачёв, забрав на Вознесенском заводе годных для службы людей, перешёл на Авзяно-Петровский завод, покорённый прошлой зимой Хлопушей-Соколовым. Здесь он осмотрел тринадцать отлитых для него чугунных пушек, поблагодарил работных людей за старание, выдал им денег, а некоторым, как, например, дяде Митяю, и медали.

Вешая медаль на грудь дяди Митяя, Пугачёв говорил:

-- Я тебя помню. Ведь ты у меня в Берде был. Сказывал мне про тебя Хлопуша, как ты с медведем да с капралом бился в тайге. И про то сказывал Хлопуша, как ты у старца праведного в землянке жил. А теперь вот ты главный здесь.

-- Твоим веленьем, батюшка... Стараемся...

-- Служи!

Прихватив с собой часть людей, провиант и сено, Емельян Иваныч двинулся дальше, к Белорецкому заводу. По причине весеннего бездорожья пушек он не взял, приказал доставить их в армию при первой возможности.

В Белорецком заводе пугачёвцы провели всю пасхальную неделю. Первые два дня праздника было вдосыт попито-погуляно. Затем Пугачёв с горячностью взялся за дело. Кой-как налаженная Военная коллегия продолжала, с помощью старшины Кинзи Арсланова, рассылать по Башкирии манифесты и указы. Отовсюду начали стекаться башкирцы, татары, заводские люди, калмыки, казаки, беглые солдаты. Емельян Пугачёв приступил к комплектованию и устройству новой армии. Ему усердно помогали в том Андрей Горбатов, а равно и полковник Творогов.

Однако, после Берды, с Твороговым начало твориться что-то неладное: он принялся почасту выпивать, даже под выговор батюшки себя подвёл.

Заметно Творогов стал охладевать ко всей этой азартной игре в войну, к этой страшной, но заманчивой затее. Эх, видно, сам чёрт бросил его в руки "батюшки"! Сидеть бы Творогову со своей разлапушкой-женой в собственном, крепко налаженном доме, ведь достаток у него не малый, ведь он сотник был, а вот на, вот видишь, что подеялось. Ради каких это выгод он обрёк себя на опасную скитальческую жизнь? Людям во вред, своей безрассудной голове на погубу. Мало ли у них сгинуло народу: где Шигаев, где Падуров да Горшков Макся, где Витошнов с Ваней Почиталиным. Эх-ма!.. Да и Стеша... Удавить бы её, непутёвую, только жаль... ведь она к его сердцу живой кровью приросла... Ну, допустим, батюшка есть прирождённый царь-расцарь, Творогову-то от этого не легче, нешто Творогов не знает, что Стеша вот как ублажала батюшку и навовсе согласна бы уйти к нему... Не зря же при всей любови его к изменнице Иван Александрович сколько раз принимался колошматить, трепать за длинные косы вероломную, ветреную Стешу. Да... Только тридцать два года ему стукнуло, а глянь -- в чёрные кудри его стала вплетаться седина, и весь молодцеватый вид его начал как-то блёкнуть, как в знойное лето степь.

Однажды в минуту душевного волнения подвыпивший казак непрошенно вломился в хибарку Горбатова, взял его за рукав и, задвигав бровями, молвил:

-- Слышь, офицер, ваше благородие. Душа у меня чегой-то закачалась, сон пропал. Ответь по правде истинной: царь ли он, наш батюшка?

-- Что ты, Иван Александрыч! -- с возмущением вскинул Горбатов своё открытое чистое лицо, обрамлённое волнистыми белокурыми, подрубленными по-казацки волосами. -- Без сомнения, царь... В противном случае ужли ж я пошёл бы за ним? Самый доподлинный Пётр Фёдорыч.

-- На мою стать, ежели он, верно, Пётр Третий, уйти бы ему опять к римскому папе в сокрытие... Тогда и мы бы разбрелись по домам. А то ему и нам худо будет.

-- А ты почему же, скажи-ка, пошёл за государем?

-- Я? А по глупству!.. Овчинников с Горшковым подзудили -- иди да иди... Ну, а ты пошто из офицерского званья приник к мужичью?

-- Отнюдь не по глупости, Иван Александрыч. Я, так сказать...

-- С высокого барского ума? -- насмешливо и раздражённо перебил Творогов, потеребливая свою тёмную бороду.

-- Ну, уж с барского, -- обиженно проговорил Горбатов. -- Просто душа потянулась к государю, поскольку он своё знамя за бесправный народ поднял.

-- Стало, народ ты пожалел? -- Серые, хитрые, глубоко посаженные глаза Творогова ухмыльнулись. -- А мне сдаётся, на вольную жизнь потянуло тебя, как осу на мёд: всласть поесть да попить, в весёлый марьяж с девками позабавиться... Вот ты из голодного Оренбурга-то и метнулся в нашу шайку... А теперь вот...

-- Что?

-- Попал в стаю, лай не лай, а хвостом виляй!

Горбатов неприязненно прищурился на Творогова.

-- Обидно мне от тебя слышать это, Иван Александрыч! Ей-ей, обидно. Ведь ты Военной коллегии судья и должность главного писаря до сей поры правишь. Нешто не ведомо тебе, что я выпиваю редко, а девки мне и на ум не идут? Да и зазорно было бы свою голову класть за такое добро... Ведь головы-то наши считаны, Иван Александрыч, расплаты не избежать нам. Ну что ж, ведь на это мы и шли с тобой. Так ли?

В офицерскую избу вечерние сумерки вплывали. На столе -- склянка с чернилами, два гусиных пера, песочница, исписанные листы бумаги -- списки новоприбывших: кто с чем пришёл, есть ли конь, каково вооружение. Творогов, всё время стоявший возле офицера, покачнулся под ударами его слов -- "не избежать расплаты", сел на скамью, опустил голову. Вздохнув и раз, и два, он уныло сказал:

-- Всё в гору, в гору с батюшкой-то лезли, а теперь под гору бежим... Дермо наше дело, собачье дермо на лопате... От весёлой нашей игры эвот я седеть зачал, -- казак уставился напряжённым взором в пол, омрачённое лицо его окаменело.

-- Не печалуйся, Иван Александрыч, на нашем пути ещё не одна гора и не одна удача будет. Силы накопим, по России с дымом, с грохотом пойдём! А крестьянства там, в России-то, да всякого обиженного люда великое множество... Пусть простой народ знает, что и у него есть заступники, что он, бездольный, может голову поднять да правды себе потребовать. Наше дело взбудить спящих, внушить им это. Понял ли меня, Иван Александрыч?

Творогов вскочил с места.

-- Ты, господин Горбатов, точь-в-точь как Падуров говоришь... Эх, ни в ком в вас разума настоящего нет, ни в ком! -- выкрикнул он, насупился и, не простившись с хозяином, быстрым шагом вышел вон.

На улице рабочего посёлка, во дворах, на огородах и за пределами Белорецкого завода почти та же картина, что и в Берде: пёстрые толпы народа, верблюды, кони, сияющие сквозь сутемень златогривые костры, говор на разных языках, крики, смех. У костров казаки вприсядку пляшут.

Движется шагом конная сотня башкирцев, лошади вспотели, над ними легковейное облачко, они притомились в быстрой, недавней дороге.

-- Эй, котора место бачка-осударь? Кажи дорога! -- вопрошает вожак башкирской сотни.

С презрением посматривая по сторонам, чинно и лениво шагает по дороге караван навьюченных верблюдов. Калмыки и киргизы, шумно перекликаясь, ставят свои "дюрты" из серой кошмы и решётчатых щитов, сколоченных из деревянных реек.

Четверо конных казаков, в их числе палач есаул Иван Бурнов и Ермилка. Вот они разъезжаются в разные стороны, останавливаются у каждого костра, громко возглашают:

-- По приказу его величества, завтра с полдён в поход!

Ермилка, подбоченившись, трижды играет в трубу, трижды возглашает. Он любит красоваться. На правой его руке золотое обручальное кольцо. Перед великим постом поп Иван венчал их с Ненилой в церкви. Ненила теперь пишется: "казацкая жёнка Ненила Недоскокина".

Отец Иван, не отстававший от пугачёвской толпы, на масленой неделе "соскочил с зарубки", снова ударился в пьянство, пропил обе пары сапог, подаренных ему Ванькой Бурновым, тот поучил его кнутом и пригрозил повесить. Но всё обошлось благополучно.

Итак, над Уральскими горами предвесенние полыхают звёзды, всюду немая, от земли до неба, тишина: птица не взлетит, собака не взбрехнёт, всё погрузилось в непробудный сон -- завтра выступать. Всё живое спит, но по окраинам и при дорогах дозорят люди: где-то и, может быть, очень близко коварный враг скрадом бродит, а где он, кто он -- никому не известно: то ли князь Голицын, то ли Мансуров с Деколонгом, то ли Михельсон?

Карауль, казак, не-больно-то любуйся звёздами небесными, не клони на грудь отпетой головы своей, не верь могильной тишине -- она обманна, чутко лови ухом каждый шорох, каждое дуновенье ветерка: из ветра родится буря.

Три всадника: Кинзя Арсланов, Горбатов, Чумаков под лучистыми звёздами едут проверять дозоры.

Глава II. Месть муллы. Падуров и другие. Конец яицкого городка. Полудержавный властелин. - 2 -

---

Оглавление: • • Книга первая • Часть первая • Глава I. Казак Пугачев. Сражение при Гросс-Эггерсдорфе • Глава II. Бой при деревне Цорндорф. Вечеринка у братьев Орловых • Глава III. Большое Кунерсдорфское сражение • Глава IV. Жизнь в Кенигсберге • Глава V. Берлин взят • Глава VI. Чугунные рыцари • Глава VII. Петр Федорович III -- император Всероссийский • Глава VIII. Вместе с тетушкой Петр хоронит и себя. Враг России -- друг Петра • Глава IX. Две Екатерины. Гетман Разумовский • Глава X. Узник без имени • Глава XI. Мясник Хряпов. "Карету Его Величеству!" • Глава XII. Умная "дура". Гвардия гуляет • Глава XIII. Заговор • Глава XIV. "Сон в летнюю ночь" • Глава XV. Переполох. Екатерина оседлала коня и Россию. Кронштадт зарядил пушки картечью • Глава XVI. Трагедия окончена • Глава XVII. Петра похоронили как простого офицера. В народе пошли толки • • Часть вторая • Глава I. Екатерина II, императрица Всероссийская • Глава II. "Промысел Божий". Несчастнорожденный Иванушка • Глава III. Ломоносов. У малолетнего цесаревича гости. Жестокая филиппика • Глава IV. Вольное экономическое общество. Наказ • Глава V. В Грановитой Палате • Глава VI. "Мучительница и душегубица" • Глава VII. Боевые речи • Глава VIII. Путь дорога. Купеческий сундук • Глава IX. Путь-дорога. Барская нагаечка. Добрый барин • Глава X. Село большие травы. Гром • Глава XI. Войнишка. Пир горой • Глава XII. Погоня. Вино было крепкое • Глава XIII. Рыбий человек. Пугачев изрядно лечит зубы. Малина-ягода • • Часть третья • Глава I. Исторический пейзаж. Турция и Польша. Крестник Петра Великого • Глава II. Псковская вотчина • Глава III. Моровое поветрие. Сухаревка • Глава IV. Красная площадь. Зодчий Баженов и архиепископ Амвросий • Глава V. Лихой казак. Войско Яицкое. В Царскосельском парке • Глава VI. Чудо. Пир во время чумы • Глава VII. Воинский отпор. Не пилось, не елось • Глава VIII. Федот, да не тот. Скиталец Пугачев. В келье у Филарета • Глава IX. Заграничный купец. "Как во городе было во Казани" • Глава X. Избавитель нашелся • Глава XI. Посмотренье царю гонцы делают с сумнительством. Петр, так Петр, Емельян, так Емельян • Глава XII. "Не ради себя, ради черни замордованной положил я объявиться". Клятва • Глава XIII. "Здравствуй, войско Яицкое!" • • Книга вторая • Часть первая • Глава I. Строители столицы. Заморские диковинки. Возле хмельного чана • Глава II. Интимные вечера в Эрмитаже. Волшебные устрицы. Бунтишка • Глава III. Гроза надвинулась. "Встань, сержант!.." Первые казни • Глава IV. Именное повеление. Клятва. "Бал продолжается!" • Глава V. Илецкий городок. Царский лик. Раздумье • Глава VI. Нижне-Озёрная и Татищева. Дух крепостного гарнизона. Ссора • Глава VII. Комендант Елагин. "Детушки! На штурм! На слом!" "Открой мне очи..." • Глава VIII. На Москву или на Оренбург? В Каргале. Тайные подруги • Глава IX. Каторжник Хлопуша. Фатьма рушит закон. Бачку-осударя татары торжественно несут на кресле • Глава X. "Все мы гулящие, Ненилушка". Пугачёв окинул оборванца суровым взглядом. Заветное письмо. На Оренбург! • Глава XI. Неприятное известие. Табакерка императрицы. "Анафема". - 1 - • Глава XI. Неприятное известие. Табакерка императрицы. "Анафема". - 2 - • Глава XII. Стычки. Золотая горенка. Девичья ссора • Глава XIII. Зверь-тройка. "Затрясся, барин?!" Просьбица • Глава XIV. Хлопуше оказано доверие. Злодейская расправа. "Оженить надо батюшку". Воинственный казак • Глава XV. В густом тумане. Старец праведный Мартын. Мученики. Хлопуша вмиг озверел. Ванька Каин • Глава XVI. Капрал Сидорчук, дядя Митяй и медведь Мишка. Завод распахнул перед хлопушей ворота • • Часть вторая • Глава I. Весёлые Тётки. Военачальник Кар идёт на Пугачёва. Прапорщик Шванвич. Горячий на морозе бой • Глава II. Пугачёв любил народ. Милостивая беседа. Медные прянички и "трансмордас". Вопрос был внезапен • Глава III. У П. И. Рычкова Гости. Отчаянный купчик • Глава IV. Пальба продолжалась неумолчно. "Ату-ату!" -- выкрикнул губернатор. Смертоносное ядро. Отвага Пугачёва • Глава V. Чудо-Юдо. Кар ловит Пугачёва, Граф Чернышёв ловит Кара. "К умному разбойничку". Маячная гора • Глава VI. Гипохондрия. Страшный суд. Павел Носов. Блестящая победа • Глава VII. Генерал Кар пойман. "Персональный оскорбитель". Песенка о сарафане. Екатерина вела заседание нервно • Глава VIII. Митька Лысов "окаянствует". Перфильев двинулся в берду. Гавриил Романович Державин. Депутаты • Глава IX. Боевые мероприятия. Пугачёвская военная коллегия. "Что же тебе надобно, обиженный?" • Глава X. Весёлая застолица. Митька Лысов пьёт водичку. "Граф Чернышев". Два офицера • • Часть третья • Глава I. Губернатор Брант жуёт губами. Пожар всё шире да шире. Чесноковка • Глава II. Купчик Полуехтов. Есаул Перфильев. "Ты, батюшка, похитрее сатаны". Бибиков в Казани • Глава III. Яицкий городок. Подкоп. Иван Белобородов • Глава IV. Штурм Яицкой крепости. Малые дети. Оренбург • Глава V. Челябинск и Кунгур. Поход Белобородова. Два Ивана • Глава VI. Державин у Бибикова. "На чернь обиженную уповаю я". Преступное место выжжено и проклято. Страшный сон • Глава VII. Царская свадьба. Долматов монастырь. Душевное смятение Устиньи. Пугачёвская военная коллегия. Ропот. - 1 - • Глава VII. Царская свадьба. Долматов монастырь. Душевное смятение Устиньи. Пугачёвская военная коллегия. Ропот. - 2 - • Глава VIII. Генеральный бой под стенами Татищевой • Глава IX. Оборона Уфы. "Чиновная Ярыжка". Берда встревожена. Хлопуша идёт за кандалами. - 1 - • Глава IX. Оборона Уфы. "Чиновная Ярыжка". Берда встревожена. Хлопуша идёт за кандалами. - 2 - • • Книга третья • Часть первая • Глава I. Город Ржев. Долгополов собирается в опасный путь. Москва, перелески, лес. - 1 - • Глава I. Город Ржев. Долгополов собирается в опасный путь. Москва, перелески, лес. - 2 - • Глава II. Месть муллы. Падуров и другие. Конец яицкого городка. Полудержавный властелин. - 1 - • Глава II. Месть муллы. Падуров и другие. Конец яицкого городка. Полудержавный властелин. - 2 - • Глава III. Пугачёв на Воскресенском заводе. - 1 - • Глава III. Пугачёв на Воскресенском заводе. - 2 - • Глава IV. Встреча Белобородова и Пугачёва. Крепость Троицкая. Девочка Акулечка. Подполковник Михельсон • Глава V. Салават Юлаев. Стычки. В кабинете императрицы. Пугачёв "скопляется" • Глава VI. Путь-дорога. Пред лицом царя • Глава VII. На берегах реки Камы • Глава VIII. "Как во городе было во Казани". - 1 - • Глава VIII. "Как во городе было во Казани". - 2 - • Глава IX. Неожиданная встреча. Три битвы с Михельсоном • Глава X. Андрей Горбатов. Слово мужицкого царя. Матушка Волга • • Часть вторая • Глава I. Главнокомандующий Пётр Панин. Мир с Турцией. На юг. Курмыш, Алатырь. Суд • Глава II. Саранск. Трапеза в монастыре. Среди дворян смятение • Глава III. Долгополов действует. В царских чертогах. Смятение среди дворян • Глава IV. Барин Одышкин. В Пензе. Горят барские гнёзда. "Не падайте духом, государь". Дурные вести. "Народ с вами, государь". - 1 - • Глава IV. Барин Одышкин. В Пензе. Горят барские гнёзда. "Не падайте духом, государь". Дурные вести. "Народ с вами, государь". - 2 - • Глава V. Гости с Дона. Огненный поток. Смерть Акулечки. Саратов пал. Враг следует по пятам. - 1 - • Глава V. Гости с Дона. Огненный поток. Смерть Акулечки. Саратов пал. Враг следует по пятам. - 2 - • Глава VI. Прохиндей по следам царя. "Я -- солдат". "Мужицкий царь". Заговор. Слово пастора • Глава VII. "Это Пугачёв! Бегите!" Над Суворовым небо в звёздах. Предательство. Побег • • Приложения