Солнце хватало горячими клещами без разбору всех и все: красных и белых, валявшуюся вверх копытами мертвую кобылу с развороченным боком, старух и мальчишат, пушки, патронные гильзы по дорогам, траву, букашек. Коровы с телятами стояли по горло в воде, лениво взмыкивая.

Нагретый воздух трепетал и колыхался, словно боясь ожечься о грудь земли, и вместе с ним колыхалось на зеленом пригорке село Ивашкино.

Разведка знала, что село до оврага занято красными, за оврагом же, там, где церковь, -- белыми из армии Юденича. Политрук отряда, рабочий-путиловец Телегин и два его товарища входили в село без страха: белые и красные в открытый бой пока не вступали, та и другая сторона ожидала подкреплений.

-- Эх, пожрать бы чего-нибудь... Молочка бы с погреба, -- изнемогая от жары, пересохшим голосом сказал Телегин. Пот грязными ручейками стекал по красному лицу в густую бороду, кожаная куртка его раскалилась, как железная печь, и ноги в сапогах -- как в кипятке.

-- Айда в избушку, -- махнул рукой Петров, приземистый рыжеусый молодец. -- Только, черти, пожалуй, не дадут: белые их поди распропагандировали.

-- Даду-у-ут, -- устало улыбнулся всем лицом и бородою товарищ Телегин.

-- У них, у дьявола, снегу зимой не выпросишь, -- сухо сплюнув, проговорил Степка Галочкин, курносый парень.

-- Да-а-дут, -- опять улыбнулся Телегин. -- Ежели умеючи, у мужика все выпросить можно. Вы, ребята, на меня посматривайте: что я буду делать, то и вы.

В кожаных новых картузах и куртках, в новых сапогах, одетые так же чисто, как и белые, трое коммунистов вошли в избу. Пахло хлебами, жужжали мухи. У печки, с ухватом, старуха в сарафане и повойнике.

Телегин снял картуз, подмигнул товарищам, истово, по-мужиковски перегибаясь назад, усердно закрестился на иконы. А за ним и те двое.

-- Здорово, хозяюшка! -- весело крикнул Телегин. -- А нет ли у тебя чего покушать?

-- Ох, кормильцы наши, ох, батюшки! -- засуетилась у печки бабка. -- Садитесь, ягодки мои, спаси вас бог, садитесь... Ужо я хлебца свеженького выну, ужо молочка...

Бабка принесла две крынки студеного молока, вытащила из печи хлеб, похлопала его -- кажись, готов -- и накромсала гору:

-- Кушайте, родненькие мои, голубчики... Уж не взыщите. Кушайте во славу, не прогневайтесь...

Голос у нее ласковый, глаза ласковые, с подслеповатым старческим прищуром, морщинистые губы в рубчиках -- ввалились. Она держала ухват, как посох, и умильно посматривала от печи на гостей. Кривой котенок сидел среди избы и умывал лапой гноящийся свой глаз.

Кожаные куртки с наслаждением глотали молоко, прикрякивая.

-- А где же те-то, окаянные-то? -- спросила бабка скрипуче, со слезой. -- Вы смотрите, детушки, с опаской... Они, раздуй их горой, в нашем краю вчерась рыскали...

-- Кто, хозяюшка?

-- Да красные-то эти самые, чтоб им!.. -- крикнула бабка, беззубо зажевав.

Кожаные куртки молча переглянулись, а Степка Галочкин прыснул молоком, как из лейки. Телегин улыбнулся в бороду, спросил:

-- А ты, хозяюшка, неужто красным ничего бы не дала?

-- Красным? -- подпрыгнула старуха. -- Гори они огнем! -- и стукнула в пол ухватом. -- И хлеб-то весь в подпол побросала бы да карасином облила, и крынки-то с молоком об башки бы им расколотила... Тьфу!

Петров подавился хлебом и закашлялся, а голоусик Галочкин надул щеки и опять прыснул смехом в горсть.

-- Ужо я вам, ангели мои, сметанки... ужо, ужо...

-- За что же ты, бабушка, ненавидишь красных героев? -- тенористо спросил Петров.

-- Тьфу! -- плюнула старуха и сухим кулачком утерла дряблый рот. -- Да как же их любить-то, ангели мои господни... Эвот вчерась нашего Гараську они, ироды, вытащили из колодца да уволокли с собой... Гараська у нас, парень... Ну, залез в колодец, вроде как схоронился там... Ох, и ревел Гараська, аж слезами весь изошел...

Бабка покарабкалась на полку за сметаной и, подпираясь ухватом, сутуло поплелась к столу.

-- Ты, хозяюшка, видимо, принимаешь рас за белых, может, за офицеров? -- рыгнув, спросил Телегин. -- А ведь мы не белые...

-- А кто же вы? -- влипла в пол старуха, и ухват в ее руке закачался. -- Не красные же вы, раз богу помолились...

-- Нет, не красные...

-- А кто же? -- глаза старухи прищурились, и ухват вопросительно застыл.

-- Мы черные...

-- Чево-о-о? -- попятилась старуха.

-- Черные...

-- Это какие же такие еще черные? -- И голова старухи сердито затряслась. -- Кого же вы, ребята, бьете-то?

-- Кого придется, -- сдерживая улыбку, сказал Телегин. -- Белые попадут -- белых, красные -- красных.

Бабка взмотнула локтями, и глаза ее запрыгали; она повернула от стола назад и через плечо бросала:

-- Черти вы!.. Вот черти... Что надумали, а? Черные, какие-то, а?! Направо-налево кровь льют, а?! Нате вам сметанки, на-те, -- издевательски улыбаясь, рывком совала она к столу крынку со сметаной и отдергивала назад. -- Ha-те, окаянные... На-те... -- Глаза ее горели яростью. -- Ишь ты, черные, ни дна б вам, ни покрышки, подлецам... Замест сметаны-то в три шеи вас, дураков паршивых... Мы че-о-рные... Тьфу!.. -- И старуха, ударив в пол ухватом, зашоркала к печке. -- Нет, ребята, это не по-божецки... Уж вы, ребята, одной стороны держитесь: либо белой, либо красной... -- Голос ее стал мягче, и глаза глядели на пришельцев жалостливо. -- Эх, ребята, ребята!.. Дуть вас надо, дураков...

-- Хозяюшка, -- сказал Телегин, -- мы хотим дальше идти, а ты разреши нам оставить у тебя кой-какие вещишки...

Но в этот миг открылась дверь, быстрым шагом вошел красноармеец и спросил:

-- Палатки-то вносить, товарищ Телегин?

Слово "товарищ" ошарашило старуху как бревном: она вдруг стала маленькой, как девчонка, ухват дрябло заляскал в пол, и сарафан сзади гулко встряхнулся.

-- Ой, ребята, -- безголосо прошипела она и шлепнулась на лавку. -- Ой, ребятушки, товаришши... Дак кто же вы?

Степка Галочкин -- ноздри вверх и захохотал в потолок горошком, а Телегин серьезно:

-- Красные, хозяюшка, красные...

Старуха разинула рот, несколько мгновений лупоглазо смотрела в лица красноармейцев и вдруг сорвалась с места.

-- Ребятушки, голубчики, товарищи наши! -- заорала она осипшим басом, как сумасшедшая. -- Бейте их, окаянных, белых этих самых! -- грохнула она ухватом в пол. -- Бейте их хорошень!.. Бейте!.. -- Бабка злобно поддела котенка ногой и едва устояла. -- Они, подлецы, родного старика моего в баню заперли, хозяина... Вавилой звать... Пошел он вчерась к дочке, -- дочка у нас в том конец замуж выдана. А его там и замели -- ты, мол, красный, -- да в баню на старости лет... Вот они, собаки, ваши белые-то, что делают... Давите их, подлецов, пожалуйста!!

Бабка -- как ведьма: космы растрепались, повойник на затылок сполз, из беззубого рта летели слюни.

Красноармейцы хохотали. Галочкин уткнулся лбом в столешницу, крутил головой и заливисто визжал; подброшенный котенок лез с перепугу в валеный сапог, темным облаком под потолком шумели мухи.

1924