Был вечер. Газовые рожки ярко освещали раздевальную комнату Туликовых бань. Народу было не много. В углу, на диване, завернувшись в простыню, лежал пожилой купец с окладистой бородой и пил кислые щи. Поодаль от него раздевался, снимая с себя сюртук с погонами, чиновник военного министерства. В другом углу поп расчесывал гребнем свои мокрые волосы.

В раздевальную вошел молодой купец. Он был в коротенькой шубе, из-под которой виднелись полы халата. Сзади его мальчик в ватном казакине нес узел с бельем. Молодой купец отдал шубу сторожу. Завидя лежащего пожилого купца, он тотчас же крикнул:

-- Парамону Иванычу! -- и, обратись к мальчику, сказал: -- Эй, Мольтка! Неси сюда белье. Здесь будем раздеваться. Знакомые есть.

Молодой купец сел против пожилого. Спросив, хорош ли пар, тепло ли в предбаннике, он начал раздеваться и снова обратился к мальчику:

-- Ну, Мольтка?! Снимай с меня сапоги.

Парамон Иваныч прислушался.

-- Как ты это его зовешь? Что, кажись, такого и имени в святцах нет? -- спросил он.

-- Мольткой. Это не имя. Это сосед наш в лавке, Голованов, его так окрестил. Шутник он. Таперича начитался он этих самых газет, про эту политику, значит, и всем названия этих воинов раздал. Кого Трошу зовет, кого Тьером... а его вот Мольткой прозвал, -- рассказывал молодой купец. -- Так из газет и хлещет! Сядем в мушку играть -- туз пик у него Жуль Фавр, в горку -- бар да дым барда дымом не называет, а Бисмарком. Саешник, что нас в рядах кормит, -- Тьер у него, а соседа нашего Бубликова Рошфором окрестил. Тот смерть этого не любит, сердится. Дело чуть до драки не дошло. К мировому уже хотели подавать, да свои отговорили. Какой я, говорит, Рошфор, у меня христианское имя есть. На что жену свою -- и ту Гамбеттой прозвал. Были мы тут как-то на именинах, так она в слезы. "Что, -- говорит, -- я тебе за Гамбетта досталась! Пятнадцать лет вместе прожили, все была Анна Ивановна, а вдруг Гамбеттой,сделалась".

-- Безобразник, известно, -- процедил сквозь зубы Парамон Иваныч.

-- Позвольте, как же он жену Гамбеттой зовет? Ведь Гамбетта мужчина? -- вмешался в разговор чиновник военного министерства.

-- Да ведь ему все равно. Он так, зря...

-- Как мужчина? А отчего же имя женское? -- спросил Парамон Иваныч.

-- Не женское, а италианское. Он, надо полагать, италианец, а италианцев все так зовут, -- пояснил чиновник.

-- Поди ж ты! А ведь я думал, что и у талианцев: мужчина так за мужчину идет, а женщина так за женщину. А почем вы знаете, может, эта Гамбетта только в мужское платье переодета. Что ж, говорят, и у нас на Кавказе какая-то женщина воевала, только в офицерское платье переодета была.

-- Да нет, вы это бросьте! Голованову, про которого я рассказываю, все равно. Ему какое слово попалось на язык, то и ладно, -- снова начал молодой купец. -- Он вон теперь трактир не иначе, как капитуляций зовет. "Пойдем, -- говорит, -- в капитуляцию чайку испить да дизентерии по рюмочке выпить". -- Чиновник захохотал.

-- Как дизентерии? Да ведь дизентерия болезнь. Кровавый понос.

Молодой купец ударил себя по бедрам.

-- Что вы? Ну, скажите на милость! А ведь мы думали, что дизентерия значит пьянство. Так и считали. Как же во всех газетах стояло: "В войсках свирепствует дизентерия". Мы и думали, что пьянство. Ведь придумают же эдакое мудреное слово!

-- Вы бы уж спросили у кого-нибудь лучше.

-- У кого спросить-то? У буфетчика, что ли?

Парамон Иваныч начал охать.

-- Что вы? -- спросил молодой купец.

-- Ногу смерть ломит. По всему телу ломота. То в ребро жиганет, то в ногу, а то плечо... Давеча уж и то перцовкой в бане натерся, думал, что лучше будет, -- ничего не лучше.

-- Вы бы к доктору...

-- К доктору? Нет уж, благодарим покорно! На своей шкуре изведали, что эти доктора-то есть.

-- Верно, не к хорошему попали.

-- Да ведь кто же его знает! Немец как немец. Заболело тут у меня плечо. Ну просто смерть! Всю ночь не спал. Наутро пошел в аптеку. Дай, думаю, полечусь. Пришел. За конторкой немец стоит. Нет ли, говорю, у вас какого снадобья помазаться? Плечо говорю, покою не дает. Посмотрел на меня этот немец, да и говорит: мы, говорит, так дать не можем. Вы к доктору сходите -- что он пропишет, то и дадим. Вот здесь, говорит, рядом лечебница есть. Ну что ж, думаю, схожу. Отправился.

Парамон Иваныч остановился.

-- Да что, и рассказывать-то не стоит... Срамота одна, -- сказал он. -- Никому я об этом не рассказывал, потому позор... Узнают у нас в рынке соседи, так еще дразнить начнут.

-- Уж рассказывайте, коли начали. Я -- могила. Ей-богу, никому не скажу, -- ободрил его молодой купец.

-- Да что, совестно... Ну, пришел я к этому доктору. Взяли с меня рубль при входе. Выходит сам. Вот ломота, говорю, по всему телу, спать не дает. Дайте, говорю, помазаться. "Надо, -- говорит, -- посмотреть". И велел мне раздеться. Разделся я. Уж он меня щупал, щупал... "Я, -- говорит, -- мазаться ничем не даю. Я водой лечу. Согласны вы?" Согласен, говорю, потому, думал я, что он мне наговоренной воды пить даст, ан дело-то вышло, чтоб ему пусто было, не то...

Купец опять остановился.

-- Говорите, говорите... -- послышалось со всех сторон. К разговору начал прислушиваться и священник. Купец продолжал:

-- В гроб лягу, а этого леченья не забуду! Повел он меня из этой комнаты как есть нагишом в другую. Вижу -- ушаты стоят, пожарные трубы какие-то, два солдата ходят. Робость меня взяла. Своих никого. Ну, драть начнут, думаю. Поставил он меня к какой-то решетке и сказал что-то солдатам. Те начали качать трубы да как жиганут в меня холодной водой. Свету я невзвидел. Начал бегать по комнате, а они из этой трубы в меня вдогонку. Я кричу: отпустите душу на покаяние, а они знай свое делают. Закричал караул. Оставили. Подбегает ко мне немец и говорит: "Позвольте, -- говорит, -- еще не все. Нужно, -- говорит, -- еще простыни со льдом". Смирный я человек, а чуть ему в бороду не вцепился. Увидал, что дверь в другую комнату отворена, как жигану туда и ну одеваться! Немец за мной. Я его ругать. Слышу, что-то полицию поминает. Владычица, думаю, унеси ты меня из этого вертепа поскорей! Кой-как накинул я на себя одежонку и драло домой! Даже чулки и жилетку у этого самого доктора забыл. Бегу по улице, а сам зуб на зуб не могу попасть. На улице мороз. Проходящие на меня смотрят, потому я как тигра какая бежал. Прибежал домой, и ударило меня вдруг в пот. Жена, дети спрашивают, что со мной, а я молчу. Потому как скажешь? Срам! Как ни допытывались, как ни спрашивали, так и не сказал. Жена в слезы и наутро молебен служить. О чулках и жилетке -- ни гугу! Так и пропали! Так вот они, доктора-то!

Присутствующие начали хохотать.

-- Ведь вы это в водолечебницу попали, -- сказал чиновник военного министерства. -- Знаете, лечение это от многих болезней помогает.

-- Помогает или не помогает, а только, верите ли, положи мне сейчас пятьсот рублей и скажи "Иди к доктору" -- не пойду. Потому шестой я десяток на свете живу, а эдакого срама не видал!

К рассказчику подошел парильщик.

-- Там перцовки-то еще осталось. Коли не будете больше тереться, так я выпью ее... -- сказал он.

-- Пей... -- отвечал купец.