| |||
Тэффи (Надежда Александровна Лохвицкая). Олень • Все авторы -> Тэффи (Надежда Александровна Лохвицкая). Тэффи (Надежда Александровна Лохвицкая). Олень Обещали повести в Зоологический сад еще осенью, да все тянули-тянули, а там и совсем забыли. -- Ужо весной, по зеленой травке, -- говорила нянька. Лелька сначала очень обижался. Все думал о зверях, строил им из стульев клетки и сам в них залезал, либо сажал толстую Бубу. Потом и он забыл. Зима пошла интересная. У Бубы была корь, ездил новый доктор. Потом родился маленький. Потом открылась печка. Это было, пожалуй, самое интересное и случилось так: стоял Лелька у круглой печки и смотрел в темную пыльную щель около стены, куда печка не доходила. Вдруг оттуда выбежал кто-то, кругленький, маленький, на тоненьких ножках. Побежал по стенке бойко, будто за делом. И вдруг остановился. Словно ключи забыл, или что. Стоит. Лелька на него смотрит, а он думает. Пришла нянька, сняла с ноги туфлю, шлепнула по кругленькому: -- Ишь, павок проклятый. Павка убить -- сорок грехов простится. А потом Лелька всунул голову в щель и много увидел хорошего. Мотались там пушистые комки пыли, висела черная, прокопченая паутина и бегали, шурша ножками, разные маленькие, пузатенькие и усатенькие. Лелька покрошил им пряника и привел Бубу, чтоб та удивлялась. Но Буба не удивилась. Она испугалась, засопела носом и заплакала. И Лельке стало страшно. Они убежали, взявшись за руки, и больше никогда в щель не заглядывали. Но уже ничего нельзя было поделать. Печка была открыта, и стоило Лельке заснуть, как из нее вылезала всякая невидаль, нехорошая. Вообще спать было страшно. Укладывали рано -- в восемь часов. Заставляли поворачиваться лицом к стене и закрывать глаза. Но Лелька глаз не закрывал. Нянька долго прибиралась и бубнила себе под нос, вспоминая все дневные обиды. -- Рады со свету сжить! Ра-ады! В церкву не ходи, лба не перекрести... Статочное ли дело... Бубнит, бубнит... А по стене бегают тени, зайцы, собаки и разные маленькие, пузатенькие, усатенькие. Ждут, чтоб заснул, тогда прямо в сон прыгнут. Потом объявился бакалавр. Большие за обедом несколько раз повторили это слово. Буба спросила тетку, что это значит. Та ей ответила: -- Молчи и сиди смирно. Лелька уже не смел спрашивать, а ночью во сне все объяснилось само собой. Он вошел в большую пустую комнату, в которой уже несколько раз бывал во сне. Там стоял странный господин с длинным овечьим лицом, симпатичный и немножко сконфуженный. Он держал в руке распоротую подушку и ел из нее перья, выгребая полными горстями. Ясное дело, что это и был бакалавр. На другой день, когда учительница заставляла повторить фразу: "пчелы питаются медом", Лелька робко сказал: "а бакалавр перьями и пухом". Учительница посмотрела на него рассеянно и ничего не ответила, а Лелька подумал: "Молчит -- значит правда". С тех пор бакалавр стал постоянным гостем всех снов. Приходил на тоненьких ножках и угощал перьями. Было вкусно, если есть умеючи, полными горстями. А на Рождестве, когда Лелька заболел, так бакалавр и среди бела дня залезал к нему в кровать и воровал пух из подушки. Хворал Лелька долго. Бубу к нему не пускали. Отделили его ото всех. Сидела одна нянька и рассказывала свою сказку. Она одну только и знала. Сказка была очень страшная -- про девочку Путю, которая двадцать лет не росла и говорить не умела. А ночью Путю подкараулили. Встала она из люльки, поднялась огромная, выше потолка, все поела, что в печке было, избу вымела, сделалась опять маленькой и спать легла. Понесла Путю мать в Почаев у угодников отмаливать. Пошла через мосточек, слышит голос: "Путю! Путю! Куда ты идэшь?" Говорил, ясное дело, черт, оттого и выговаривал не по-русски: по-чертовски говорят "идэшь" вместо "идешь". А Путя в ответ громким голосом: "до Поцаева!", да шлеп в воду. Так и сгинула. Страшно было. И за печкой затихали. Слушали. -- До Поцаева! И шлеп в воду... А на рассвете по стене маячила огромная тень. Это Путя мела избу. Наконец, выпустили в другие комнаты. -- Здравствуй, Буба! Но мать остановила строго: -- Зачем сестрицу Бубой называешь? Ее зовут Сонечка. Ты теперь уж большой. Нехорошо. Но Лелька посмотрел на сестрицу и не поверил. У нее были пухлые, отвислые щеки, надутый рот и, словно пальцем притиснутый, задранный нос. -- А когда она Буба! -- заупрямился он. Так по-старому и осталось. От болезни Лелька ослаб и стал тихий. Бакалавр тоже запечалился. Приходил хромая и жаловался, что есть нечего. За печкой тоже произошла история: насыпали сладкого (Буба лизнула) порошку и днем стало тихо. Не шуршали, не шелестели. Нянька вымела гусиным пером дохлых тараканов. Зато по ночам стал кто-то всхлипывать из-за печки, из щелки, и тягучая тоска шла до самой Лелькиной кровати. Он лежал, закрыв глаза, и слушал. Постом повели в Зоологический сад. Зеленой травки, однако, не было, и Лелька смутно тревожился. Так привык думать, что в Зоологический сад идут по ярко-зеленой полоске, веселой и смешной. Поехали на извозчике, все вместе. Буба на коленях у матери, он у няньки. Прохожий мальчишка крикнул: "Мала куча!", и Лелька остро обиделся. "Они, верно, тоже мучаются, -- думал он про мать и няньку, -- только не показывают". Приехали, долго покупали какие-то билеты и толковали с важным человеком в зеленом поясе, который все знал, что в саду делается, и нарочно, из гордости, принимал равнодушный вид. Пошли. Прежде всего увидели в клетке белку. Она грызла орех и притворилась, будто не видит гостей. Лельке подумалось, что неприлично так остановиться и смотреть на чужую белку, и он отвернулся. Видели за решеткой поганого человека с синим лицом, мохнатого. Он быстро моргал злыми глазами и протягивал узкую, бурую руку. -- Это человекообразная обезьяна, -- сказала мать. Лельку затошнило. Из-за большой загородки пахнуло навозом. Там понуро стояли большие горбатые коровы... Им, верно, тоже было худо. В маленьком квадратном прудочке купался какой-то нечеловек. Он нырял, выставлял из воды круглую усатую голову, мокрую, черную, громко кричал и нырял снова. Плыл под водой. -- А вот орел -- царь птиц. Костистая грязная птица в смешных штанах деловито ходила в своей клетке. -- Вон никак волки! -- показала нянька. Мать схватила детей за руки. -- Подальше! Еще как-нибудь вырвутся... Это были самые страшные звери, свои, русские. И нянька засуетилась в коровьем страхе. -- Отойтить от греха! Смотрели еще на какую-то гадину, придавленную круглой крышкой, из-под которой торчали только лапки с коготками. Бубе понравилось. Лелька заскучал, отошел в сторону и увидел в пустой загородке одинокого зверя. Зверь стоял прямо, сдвинув передние ножки и закинув голову, и смотрел вперед темными печальными глазами. Голова у него была мучительная. К ней сверху приросли две длинные сухие ветки, тяжелые и, казалось, сейчас расколют лоб пополам. Зверь смотрел в даль, на узкую розовую полоску, отделяющую в сумерки небо от земли. Смотрел, как завороженный, тихо, недвижно, мучительно. Кругом мокрый, оттаявший снег с черными проплешинами и запах земляной гнили. А он смотрит туда, на розовую полоску. Лелька задрожал и вскрикнул. Подошла мать. -- Олень. Млекопитающее, -- сказала она. -- Пора домой -- ты весь посинел. Дома Буба стала играть в Зоологический сад и представляла черепаху, ползая по дивану. Лелька не мог играть, сидел один и томился. На другой день после обеда вынесли маленького в гостиную. Все собрались вокруг, улюлюкали. Лелька подошел тоже и, как все, щелкнул языком и сказал: -- У-лю-лю! Приятно чувствовать свое превосходство. Могу, мол, говорить и по-настоящему, да ты не поймешь. Послали в детскую за погремушкой. Лелька пошел. В детской было тихо, особенно. Он никогда не видел эту комнату пустой, -- там всегда спал, или кричал, или купался маленький. А теперь тихо. Форточка была открыта и чуть-чуть постукивала. Тоскливо. Сумерки, как свет тающего снега, томили тоской. Что-то, чего не видно, притаилось здесь где-то и мучается. -- Олень! -- вспомнил Лелька. Он почувствовал, что олень здесь. Чувствует, словно видит. Рога длинные, ветвистые, давят и ломят голову, ножки сдвинуты, а глаза тоскуют на розовую полоску печального неба... Лелька прибежал в гостиную без погремушки и ничего не ответил няньке. На четвертой неделе поста водили в церковь исповедываться. Лелька ничего не сказал священнику, а вернувшись домой, плакал. Мать увидела, приласкала мельком. -- О чем, глупыш, убиваешься? Он заторопился и, не глядя в глаза, тихо сказал: -- У меня есть одна тайна! -- Какая тайна? У детей от родителей не... -- Я боюсь оленя. -- Оленя? Что за вздор! Где же здесь олень? -- Там! -- отвечал Лелька, показывая рукой в гостиную. Он чувствовал, что все равно, куда показывать. -- Там. -- Какие глупости! -- удивилась мать. -- Как же мог олень залезть на четвертый этаж? Она отстранила Лельку и встала. -- Олень четвероногое, млекопитающее. И, уходя, прибавила: -- Очень полезное животное. Лелька худел. Лицо у него стало острое, как у мыши. Сидел в углу и думал об олене. Как он стоит, сдвинув ножки, как сладко ему от муки и от розовой полоски. Стал сам уходить в детскую, слушал, как хлопает форточка, дышал сумерками талого снега и ждал оленя. Чувствовал его, но видеть не мог. -- Чего ты такой? -- спрашивали. -- Ху-удо мне! -- тянул он весь день. -- Надо желудивым кофеем поить, -- бубнила нянька. -- У Корсаковых всех детей желудивым кофеем поили. Вот и были здоровы. Три дня перед Пасхой все ходили сердитые. Мыли, чистили, попрекали друг друга, готовили. В субботу вечером Лелька зашел в кухню. Там злая, красная кухарка поворачивала на плите какой-то кусок, который шипел и плевался. Лелька юркнул на черную лестницу, подошел к раскрытому окну и взобрался на подоконник. -- Ах! Тягучий запах гнилой земли, и белый сумрак, и там вдали розовая полоска, тусклая, но та самая. И та же самая сладкая тоска, как тогда у него, у оленя. По лестнице поднимался рослый парень в белом переднике, с окороком ветчины на голове. Взглянул на Лельку и вошел в кухню. -- Самолучшей кухарочке самолучшие подарочки, -- загудел и звякнул его голос, как медная посудина. -- Прилетела пава! -- затянула кухарка. -- Ни раньше, ни позже, а непременно, когда не нужно! Лелька встал на колени и перегнулся вниз. В ушах звенели радостные тихие колокольчики. -- Какетка! -- звякал парень. -- От самой давно панафидой пахнет! А туда же! Зазвенели колокольчики, и ласковая печаль протянулась ближе. -- Олень! Аль-лень! Аль-лень! -- Это ваш мальчишка на лестнице на окно залез? -- спрашивает парень. Кухарка выглянула. -- Чего врешь? Никого тут нету. -- Ну нету так нету. -- И не было. -- Не было так не было. Кухарка подошла к окну, провела ладонью по подоконнику. -- Место гладко. Ничего. Ну? Проваливай! Чего стоишь? Лезут тоже... ни раньше, ни позже... 1916 Бакалавр -- от лат. "baccalaureus" -- первая ученая степень в западноевропейских университетах или российских духовных академиях. Почаев -- город в Тернопольской области, известный Почаевско-Успенской лаврой -- основанным в XVI в. мужским монастырем. Не пропустите: • Тэффи (Надежда Александровна Лохвицкая). Пар (рассказ) • Тэффи (Надежда Александровна Лохвицкая). Ревность (рассказ) • Тэффи (Надежда Александровна Лохвицкая). Счастье (рассказ) • Тэффи (Надежда Александровна Лохвицкая). Сердце (рассказ) • Тэффи (Надежда Александровна Лохвицкая). Старухи (рассказ) Ссылка на эту страницу: |
|
||
©Кроссворд-Кафе 2002-2024 |
dilet@narod.ru |