Петр Петрович выставил за дверь Маяковского со словами: «Футуристам здесь места нет!»

Известный живописец Петр Петрович Кончаловский родился на украинской земле. Его картины хранятся в Донецком областном художественном музее, а в городском Славянском находятся еще две, подаренные сыном художника Михаилом. С правнучкой Кончаловского Ольгой Семеновой нас сводила судьба несколько раз, а потом на страницах "Киевского телеграфа" было опубликовано интервью о популярном писателе и отце Ольги — Юлиане Семенове. На одной из наших встреч Ольга Юлиановна поделилась со мной воспоминаниями о Петре Петровиче Кончаловском, которые бережно передаются из поколения в поколение. В этих письмах из семейного архива запечатлен общий портрет художника, который "нарисовали" чернильными строчками сам Петр Петрович и близкие ему люди.

От родных пенатов — в Москву

Поскольку истоки мастера — здесь, на его малой родине, стоит узнать, что известно о Кончаловском у нас в Донецке. Директор областного художественного музея Галина Чумак показывает мне красочный каталог музейных собраний русской и украинской живописи XVIII — начала XX века, который издан в 2003 году. В этой книге мы находим запись: "Петр Петрович Кончаловский. Родился в 1876 году в Славянске Харьковской губернии (ныне Донецкая область) в семье известного переводчика и издателя, умер в Москве в 1956 году. Живописец, акварелист, рисовальщик, портретист, пейзажист, жанрист, автор натюрмортов. Работал в области театрально-декорационной живописи. Учился в рисовальной школе М. Д. Раевской-Ивановой в Харькове, вечерних классах Строгановского училища в Москве, в Академии Р. Жюльена, в ВХУ в Петербурге. Жил и работал в Москве. Посетил европейские страны, выезжал на север России, в Новгород, Крым, на Кавказ. Преподавал в ГСХМ. Участник выставок "Бубновый валет" (один из основателей объединения), "Золотое руно", "Союз молодежи", "Мир искусства", "Бытие" и других. Действительный член АХ СССР, народный художник РСФСР, лауреат Сталинской премии 1943 года, награжден орденом Трудового Красного Знамени и медалями. За 60 творческих лет Кончаловский создал около двух тысяч полотен, оставил большое графическое наследие. В областном художественном музее хранятся пять его живописных работ и две — графика".

Однако вернемся к правнучке художника. Я прошу Ольгу рассказать о родственных связях с Петром Петровичем. "Прадедушка был женат на Ольге Васильевне — дочери художника Сурикова, — поясняет моя собеседница. — Их дочь Наталья — моя бабушка. В браке с Алексеем Богдановым (сыном московского купца 1-й гильдии) она родила дочь Катю (мою маму, которую впоследствии удочерил Сергей Михалков). Меня назвали Ольгой в честь прабабушки. Об удивительной жизни прадедушки и прабабушки я узнавала из разных источников: воспоминаний моей бабушки Натальи Кончаловской, из книг, писем, маминых рассказов. Все это постепенно складывалось в красочную, полную неожиданностей живую картину, где комичное переплеталось с трагичным, а навернувшиеся на глаза слезы внезапно сменялись веселым смехом".

Для соблюдения хронологической последовательности сначала обратимся к автобиографии художника: "Я родился в 1876 году в Славянске. До пятилетнего возраста жил в имении моих родителей Сватово Старобельского уезда Харьковской губернии. Мои родители были участниками революционного движения 80-х годов, и отец был арестован и сослан в Холмогоры Архангельской губернии, а имение наше было конфисковано. После ссылки отца семья наша поселилась в Харькове, где мы прожили до конца 80-х годов. Рисовать я начал рано, и еще будучи в первом классе Харьковской 3-й гимназии, посещал школу живописи Раевской. По переезде в Москву в 1889 году я поступил в Московскую 1-ю гимназию".

Краски радости и горя

"Мне было 14 лет. Я упросил отца брать меня с собой и помню, как я радовался, глядя на художников. Так я попал в мастерскую Маковского, где с удивлением увидел на мольберте образ Николая-угодника… Наконец отец взял меня к Сурикову. Пока отец разговаривал с Василием Ивановичем о "Меньшикове", я глазел по стенам. (В 1899 году отец мой иллюстрировал издание сочинений Пушкина, а Суриков делал иллюстрации к "Борису Годунову", "Петру I", "Полтаве" и "Метели"). В дверь выглянули черные глаза девочки, посмотрели они недружелюбно, даже неприязненно. Это были глаза (кто бы мог подумать) моей будущей жены". На смену отрочеству пришла молодость. В жизни Петра произошло радостное событие, о котором Василий Иванович Суриков написал своему брату Александру Сурикову: "Нужно тебе сообщить весть очень радостную и неожиданную: Оля выходит замуж за молодого художника из хорошей дворянской семьи, Петра Петровича Кончаловского. Фамилия хоть и с нерусским окончанием, но он православный и верующий человек" (январь 1902 года).

Из записок жены художника Ольги Васильевны: "10 февраля 1902 года мы с Петром Петровичем Кончаловским начали свой жизненный путь. После венчания в Хамовнической церкви мы уехали в Петербург и утром вышли на Знаменскую площадь такие веселые и счастливые, что, должно быть, обращали на себя всеобщее внимание".

"Мой отец ценил Петра Петровича и любил его, прекрасно к нему относился, несмотря на разные дороги в искусстве. Больше всего Суриков ценил в художнике чувство колорита и красоты и считал Петра Петровича за тонкого колориста".

Но жизнь дарила не только радость, на долю супругов выпали и тяжелые испытания. О них также оставила воспоминания Ольга Васильевна: "Летом в 1914 году наша семья и Суриковы поехали в Красноярск к дяде. На полдороги нас застало объявление войны. По приезде в Красноярск Петр Петрович пошел в призывной пункт… ему дали военную форму и лошадь. Пришлось выбрать громадную сильную сибирскую лошадь соответственно росту наездника. Помню, как его часть грузили на вокзале… и в темноту ушел последний красный огонек, я села в экипаж и поехала в наш родной дом, я все крепилась, но, приехав, так громко плакала, на весь дом рыдала, и только в этом был выход горю.

И вот начались три года горя, разлуки и беспокойства за каждую минуту. У меня есть большая карта, где помечен красным карандашом путь, сделанный Петром Петровичем верхом в походе: перешли границу, были в Германии, ушли, попали в Брусиловское окружение, вышли к Двинску и так до конца войны: почти по тем же местам. Редко приезжал Петр Петрович на побывку, но я пользовалась случаем хоть на один день увидеть его на вокзале, между поездами, это была такая радость!"

Прокофьев — друг, а Маяковский — нежеланный гость

Но черная полоса, тем более в истории целой страны, не бывает вечной. Пришло время вернуться художнику к творчеству, к общению с друзьями, в том числе и с другим нашим известным земляком, композитором Сергеем Прокофьевым. Вот что писала об этом Ольга Васильевна: "Много прекрасных портретов создавал с легкостью. Он писал композиторов, писателей, которых любил, актеров, ему близких. С Прокофьевым связано много, они оба сходились в своих представлениях о музыке, искусстве. Периодически он жил у нас в Буграх (дача Кончаловского, купленная им у профессора Трояновского). Это была такая радостная, наполненная жизнь. Петр Петрович писал его портрет под деревом. Они оба были такие веселые и счастливые.

Утром, "до кофе", Прокофьев делал большую прогулку по лугам и лесам, пастух играл на дудке, и это нравилось Прокофьеву. Потом он сразу садился за работу в своей комнате, изредка выходил и пробовал на рояле что-нибудь очень "рискованное". Петр Петрович описал эту жизнь в очерке о Прокофьеве".

Кончаловский запечатлел еще одного нашего земляка и своего родственника — Дмитрия Ивановича Иловайского, сделав портрет карандашом. Иловайский, чья семья владела угольными копями в Донбассе, был близким приятелем и однокашником Кончаловского по гимназии. Он родной брат Зинаиды Ивановны Иловайской, жены Дмитрия Петровича Кончаловского (историка, брата художника). Свой штрих к портрету знаменитого предка добавил внук художника, народный артист РФ Андрон Кончаловский: "Студеным зимним вечером в начале прошлого века в мастерской моего деда Петра Петровича Кончаловского собралась веселая компания: художники (в основном из "Бубнового валета"), музыканты, поэты. Софроницкий играл на рояле, Хлебников читал стихи, пока наконец не заснул на диване. Отопление не работало, горела буржуйка: времена были нелегкие, но все равно было весело. Компания согревалась грузинским вином, радостью общения…

Раздался звонок: Петр Петрович пошел открывать дверь. На пороге стояли Маяковский и Бурлюк. Маяковский был в своей знаменитой желтой кофте: из кармана вместо носового платочка торчала морковка. Дед окинул взглядом незваных гостей, сказал: "Футуристам здесь места нет!" и захлопнул перед их носом дверь. Такие были времена: эстетические конфликты разгорались и бушевали не менее страстно, чем политические.

Именно в этой мастерской на Большой Садовой, 10 в течение многих лет на антресолях и у стен стояли сотни прислоненных друг к другу натянутых на подрамники полотен. Как сейчас помню этот пронизывающий запах скипидара, горы выдавленных тюбиков, кисти, палитры и запыленные холсты. Выставлялись эти картины крайне редко: власти деда не жаловали за своенравный характер. Многих его работ никто не видел. Но не стану скрывать — я горжусь талантом своего великого предка".

В гармонии с природой

"С фотографий тех лет, — продолжает рассказ правнучка художника, журналист и публицист Ольга Семенова, — на меня смотрит высокий красивый мужчина с умным, проницательным взглядом. Я никогда его не видела. Но хорошо помню семейные рассказы о Петре Петровиче.

"А не поехать ли нам поучиться у мастеров в Париж (пункт назначения регулярно менялся: Рим, Испания, Капри)?" — задумчиво спрашивал Петр Петрович Ольгу Васильевну за утренним кофе, поглядывая в окно на заснеженную Москву. "Конечно, Петечка, — весело отвечала Ольга Васильевна. — Сейчас соберусь". И вечером того же дня вся семья — родители с небольшим чемоданчиком и саквояжем, Наташа в пелеринке и маленький Мишечка в теплом пальтишке — садилась в поезд, отправляющийся в Париж или еще дальше — в солнечно-апельсинную Италию. В Париже Ольгу Васильевну принимали за француженку. Говорила она без акцента".

"Первое лето моей мамы прошло в Буграх, в усадьбе Петра Петровича. Здесь Кончаловские проводили много времени. В конце страшных 30-х годов они уезжали из Москвы в начале апреля и оставались в усадьбе до глубокой осени. До Бугров (120 км от Москвы в сторону Обнинска) ехали четыре часа, с остановками и пикниками. Как только сидевший за рулем сын Петра Петровича превышал скорость 40 км в час, Ольга Васильевна строго говорила: "Миша, не гони!"

В просторном доме, сложенном в конце ХІХ века из широченных столетних сосен, пахло деревом, красками и антоновскими яблоками. Перед террасой неистово цвела сирень, без устали пели соловьи, и белел за окнами цветущий яблоневый сад. Кстати, прадедушка сам выращивал сирень и прекрасные розы.

В Бугры часто наведывались Прокофьев, Алексей Толстой, Машков, Лентулов. Молодой Рихтер, гостивший во флигельке, сохраненном за дочкой бывшего хозяина, закатав брюки до колен, в белой рубашке, прогуливался каждое утро босиком по высокой росистой траве. Творчеством была насыщена сама атмосфера дома. Было не принято говорить о деньгах. За столом не произносилось: "Ах, как вкусно!" — это считалось дурным тоном. Сюсюканье и слащавость вызывали иронию. Они радовались самым простым вещам — солнцу ("О-о! Пойдем на этюды!"), дождю ("Прекрасно, будем писать натюрморт"), горке свежего салата к ужину ("Как красиво. Какой сочный цвет!").

Живописи в этой семье было подчинено все: о ней велись разговоры, ей радовались, для нее жили. Каждый день Петр Петрович работал в мастерской в глубине сада — часто писал мою маму, ставшую любимой моделью. Закончив вещь, показывал Олечке — мнение жены было свято, она вела строгий учет картин, составляла каталоги. За сильный характер и умение держать дом родные прозвали Ольгу Васильевну "кулачком". С раннего утра, отправив Петечку и Мишечку на этюды, она руководила приготовлением обеда и уборкой, собирала мужу и сыну букеты для натюрмортов, занималась воспитанием внучки Кати.

Дисциплина в доме у Кончаловских была железная, дети не знали слова "не хочу". Ольга Васильевна с младенчества приучала их к одному: "надо". Если кто-то пытался канючить или капризничать, она лишь удивленно приподнимала брови и ледяным голосом тягуче произносила: "Что-о?!". И маленький бунтарь испуганно замолкал. В прабабушке гармонично соединились сибирская твердость характера и суриковский гений (от отца) и свободолюбие, женственность и бережливость (от рано умершей мамы — француженки Елизаветы де Шарэ). Всегда раскованная, всегда элегантная в своих по одному фасону сшитых платьях — длинных, приталенных, чуть расклешенных книзу.

Музыку в доме Кончаловских любили, Петр Петрович знал множество оперных арий и замечательно их исполнял, Ольга Васильевна с радостью аккомпанировала на пианино и считала, что и внучка должна, а маме милее всего были прогулки по окрестностям".

Ненаписанный портрет Сталина

"До революции, — продолжает рассказ Ольга, — у семьи Кончаловских были большая мастерская и просторная квартира на Большой Садовой. Комиссары в скрипучих кожанках предложили выбирать — квартира или мастерская. "Мастерская!" — не сомневаясь ответил Петр Петрович и поселился с женой и сыном Мишей в углу мастерской, отгороженном занавесками. Расщедрившиеся хозяева жизни оставили им и самую маленькую — метров 12 — комнатку в прежней квартире. Моей маме в той комнатке запомнились деревянная дверь с цаплями на матовом стекле, японский зонтик вместо абажура, с такими же цаплями, нарисованными черной тушью, и купания в настоящей ванне, которую ей ежедневно устраивали. Старшие Кончаловские, прописанные в мастерской, на эту роскошь права не имели и ходили по выходным в баню. А уж когда в конце 30-х Петр Петрович получил трехкомнатную квартиру в пятиэтажном квадратном сером доме на Конюшковской, то все почувствовали себя абсолютно счастливыми…

После ареста Мейерхольда, портрет которого в свое время написал прадедушка, ему предложили подписаться под клеветническим письмом, обвинявшим режиссера в антисоветской деятельности. Он отказался, хотя прекрасно понимал, чем это грозило… Любопытная история получилась с портретом Сталина. Когда было "выражено мнение", что хорошо бы Кончаловскому увековечить его образ, ответил: "С удовольствием. Когда можно будет встретиться с Иосифом Виссарионовичем для первого сеанса?". Ему объяснили то, что он прекрасно знал и сам — вождя с натуры писать нельзя, только с фотографии. Петр Петрович печально развел руками: "Какая жалость, видимо, ничего не получится — я пишу портреты только с натуры".

Петр Петрович и Ольга Васильевна — люди высочайшей культуры и безвозвратно забытого дореволюционного воспитания — не то что избегали новой жизни, вовсе нет — были выставки, вернисажи, встречи с коллегами, но сумели сохранить прежний стиль, привычки, обычаи и круг общения".