Когда он вернулся, Лизетта спрыгнула с кровати, где, по обычаю своему, целыми часами сосредоточенно разглядывала собственные ноги и придумывала себе псевдоним для артистической карьеры. Хороший псевдоним и хорошие чулки -- это, конечно, главное, и раз это дело в порядке, то искусство набежит уж само собой. А если пустить себя по живописи, так тут и чулок не надо, с одним псевдонимом управишься. Последний псевдоним и был "Лизетта".

Лизетта спрыгнула с кровати.

-- Выдали? Принес? Да отвечай же!

Но взглянула на него и сразу все поняла без ответа.

-- Отвечай, подлец!

Лицо у него было безнадежно унылое, вытянувшееся, и смотрел он вбок, и качал головой, как баба, разбившая чашку.

-- Нет, Лизетточка. Все кончено. Не выгорело мое дело. Окончательный провал.

-- Что-о?

-- Провал. И надеяться не на что. Придется искать службишку на заводе.

Он сел и тупо уставился в угол.

Лизетта растерянно раскрыла рот, точно задохнулась, и вдруг дрыгнула ногами и завизжала так громко, что он даже вздрогнул.

-- А-а! Так! Теперь, значит, не на что надеяться? Значит, все это вранье было? Отвечай, подлец, когда с тобой говорят!

-- Чего ты кричишь? -- удивился он. -- При чем тут вранье?

-- При чем вранье? С первой встречи долбил, что вот-вот двадцать тысяч получит. Восемь месяцев врал изо дня в день, всю душу измотал. А я-то, дура, верила ему, собаке, каждое утро молоко на спиртовке кипятила. Как самая последняя идиотка, пиджак ему починяла, дураку паршивому.

-- Нюрочка, то есть Лизетта, опомнись, что ты говоришь!

-- Околпачил женщину, чертов раздрыпа!

-- Господи! Что за выражения, что за жаргон! Лизетта, я не узнаю тебя. Жена Преображенского офицера.

-- Все мы за границей Преображенские, -- нечего дурака валять.

-- Так стало быть...

-- "Стало быть"! Видел ли еще свет такую идиотину. И я из-за него, из-за пуделя зобатого, молодость свою загубила и карьеры лишилась. Да если бы я тебя, проходимца, на пути своем несчастном не встретила, так теперь, может быть, давно бы уже в опере пела.

-- Лизетта! -- воскликнул он в радостном ужасе. -- Лизетта! Да ведь ты, оказывается, форменная дура. Форменнейшая дура.

-- Теперь дура! Как все поняла, так дура! А когда в деньги твои верила да тебе, жулику треклятому, пиджаки зашивала, тогда не дура была? Тогда была умная?

-- Вульгарнейшая баба! -- все с большей радостью ужасался он.

-- Теперь баба, а как молоко ему кипятила, так тогда не баба. Нет, ты бы меня тогда бабой называл, когда я тебе молоко кипятила.

-- Уди-ви-тельно. Нет, каково! Это, прямо, и не выдумаешь! -- разводил он руками.

-- Ты чего же расселся?! Думаешь, так и будет? Нет, милый мой, ищи себе другую дуру! Не твоему носу рябину клевать, это ягода нежная.

-- Господи! Господи!

-- Снимай чемодан со шкапа! Я укладываться буду.

-- Да ведь это, между прочим, мой чемодан.

-- Тво-ой? Ничего здесь твоего теперь нету. Работала на него восемь месяцев, пиджак зашила, как каторжная, да еще чемодана не смей тронуть. Нет, брат, не на таковскую напал. И наволочку возьму, и банку из-под варенья, -- она мне в новой жизни может быть полезна. И уж, конечно, спиртовку возьму. Она ни при какой карьере не может быть лишней.

Он встал, не спуская с нее удивленных глаз, стянул за ремень чемодан со шкафа и, стряхнув с рукавов пыль, сказал спокойно и тихо:

-- Слушай, дура ты несчастная! Деньги я получил все сполна, все двадцать тысяч. Вот они, у меня в кармане. Видишь? Двадцать тысяч. А я вспомнил, что сегодня первое апреля, и решил пошутить, обмануть тебя.

-- Молчи, Володька, глупый! Ха-ха-ха!

Лизетта от хохота повалилась на пол и брыкала ногами.

-- О-ох! Не могу! Все дело испортил! Ха-ха-ха! Первое апреля! Первое апреля! Ха-ха-ха!

И, немного успокоившись, но все еще хохоча, прыгнула к нему на шею.

-- Зачем же ты признался, глупенький мальчик? Ведь я хотела уложить чемодан и даже выйти за дверь, а уж оттуда закричать: "Первое апреля!" -- и влететь обратно. А ты все дело испортил!

-- Так, значит, ты... Значит, я... -- лепетал он, стараясь освободить шею от цепких рук.

-- Молчи, глупенький! Целуй свою Лизетку, которая тебя так хорошо надула!

-- Ничего не понимаю. Значит, ты знала, что я получил деньги?

-- Ничего я не знала. Не все ли равно, есть у тебя деньги или нет? Я тебя люблю. А как ты сказал, что дело провалилось, так я сразу и решила комедию разыграть. Ну-ка, думаю, -- поверит или не поверит? А ты, дурашка, и поверил. Ха-ха-ха!

-- Н-да, я, признаться... -- лепетал он.

-- Ну на что мне твои деньги? Я сама -- золото. Вчера Винский мне категорически обещал устроить меня в синема. Видишь, -- на что мне теперь деньги?

-- Ну все-таки, первое время...

-- Разве что первое время, -- нехотя согласилась она и задумчиво прибавила: -- А мне, в сущности, очень неприятно, что ты мог поверить, будто я такая грубая и жадная! А еще говорил, что любишь!

-- Прости меня, маленькая! Я дурак. Но зато убедился, что ты действительно талантливая актриса. Дай мне твои ручки. Не сердишься?

-- Не-мно-жко... Чу-уть-чу-ть! Кто кого надул?

1927