В жасминовой беседке душно и томно от сладкого запаха.

Прогудит шмель мандолинной струной, задрожит легким шорохом тонкий витой стебелек и затихнет.

Травяной паучок висит, качается на своей липкой ниточке, слушает, как цветут цветы.

В жасминовой беседке старая скамейка так густо обросла мохом и гнилушками, что стала будто живая, будто сама выросла из земли, как старый, размякший гриб.

На скамейке две девочки: одна длинноногая, белобрысая, с веснушками на круглом носу, в ситцевом платье и драном гимназическом переднике. Это Лиза Кириллова, только что одолевшая ужасы науки приготовительного класса.

Другая -- припомаженная, принаряженная, с чисто вымытыми красными руками, -- Люня Донацкая, приехавшая с визитом.

Девочки знают друг друга плохо, и беседа не клеится.

Лизу смущает великолепие голубого банта в Люниной косе.

Ей кажется, что Люня не может не презирать ее за драный передник и веснушчатый нос.

Но нужно как-нибудь выпутываться из тяжелого положения. Кроме того, она хозяйка и должна занимать гостью.

-- Вы любите театры? -- спрашивает она самым светским тоном, прикрыв ладонью дырку на переднике.

-- Очень люблю. Ужасно люблю, -- отвечает гостья с легким польским акцентом. -- Только я еще никогда в театре не была. Мы всегда в Горках живем, а в Горках театров нет.

-- Я тоже люблю театры. Я очень часто в театре бываю. На Рождестве нас возили в ложу, и потом еще была один раз, когда была совсем маленькая; только уж не помню... Вот мама, та еще чаще ездит.

-- Ваша мама ужасная красавица, -- покраснев, говорит Люня. -- Моя мама тоже ужасная красавица, но ваша еще ужаснее.

Лиза молча дрыгает ногами.

-- А что, у вас в гимназии очень трудно? -- спрашивает Люня.

Лиза выпрямилась и гордо вскидывает голову:

-- В гимназии? Ерунда, пустяки! Конечно, для новеньких очень страшно. Вы бы, наверное, перетрусили. Уж конечно, -- где вам!

-- А вы не боитесь?

-- Я-то? Ничуть! Марья Николаевна говорит мне: "Снимите локти со стола", а я -- хоть бы что. Даже нарочно другой локоть хотела положить, только некогда было.

-- Какая вы! -- заискивающе улыбается Люня. -- Я бы ни за что не могла!

-- Хо! Я ничего не боюсь! Даже батюшка спросил: "Кто это там на второй скамейке вихрами трясет?".

-- Ой! Ой! Как это вы так можете? А учиться трудно?

-- Учиться? Ужасно трудно. Масса предметов. Чистописание очень трудно. У нас страшно строго. Если букву пропустишь или если клякса -- сейчас выключат, и пропала на всю жизнь. Вы бы ни за что не могли.

Люня из почтительности передвинулась на самый краешек скамейки. Лиза развалилась и гордо расправила дырявый передник, как старый ветеран свое доблестное знамя, простреленное в боях.

-- У нас в классе тридцать девочек. Я всех на память знаю: Александрова, Андреева, Асланова, Бабарусова, Батарникова, Букина...

-- Как это вы так можете! -- благоговейно шепчет Люня.

Она вся съежилась, подавленная и растерянная, и даже голубой бант сконфуженно обвис.

-- Подождите, не перебивайте! Разве можно перебивать, когда называют фамилии. Теперь из-за вас я должна опять сначала начинать. Александрова, Андреева, Асланова, Бабару... Вот видите, как глупо перебивать, теперь я опять должна начать сначала: Александрова, Андреева...

-- Вам, может быть, тесно на скамейке? -- робко и почтительно шепчет Люня. -- Так вы ложитесь как следует, а я могу здесь на травке посидеть.

-- Ну, еще платье перемажете.

-- Нет, нет, ничего. Да я могу и постоять.

-- У нас в классе есть одна полька, Клембицкая. Вы ее знаете?

-- Нет, не знаю.

-- Какая же вы после этого полька, когда вы своих не знаете! Вы, должно быть, так только, -- простая католичка.

Лиза развалилась на всю скамейку, одну ногу перекинула на спинку, а другою болтала по воздуху. Люня робко, сложив руки, как масон на молитве, смотрела и слушала в благоговейном экстазе.

-- Бабарусова, Батарникова, Букина, Вериго, Елкина... Не смотрите мне в рот, это меня сбивает.

-- А куда мне нужно смотреть?

-- Вот сюда куда-нибудь.

-- На листья?

-- Ну, можно и на листья... Елкина, Значкова... опять вы на меня! Какая вы, право! Ужасно трудно с вами разговаривать! Я устала, я буду спать.

-- Хорошо, вы спите, а я посторожу. Если прилетит пчела, я ее прогоню.

Лиза закрывает глаза и лежит тихо.

Люня стоит, сложив руки, и старается не дышать.

Что-то тихо щелкнуло, и задрожал листик.

Это свалился сверху маленький жучок.

Люня вздрогнула, испуганно скосила глаза на Лизу и погрозила жуку пальцем.

Томно и душно от сладкого запаха.

Качается травяной паучок, слушает, как цветут цветы.

1916