Вот и новый год!

Положим, не наш, а стиль нуво.

Но мы, русские, -- народ сговорчивый. Мы и стиль нуво отпразднуем, и своего не забудем. Даже жалеем, что мало новых годов. Мы бы и наш, и ваш, и ихний, и евоный, и ейный. Мы покладистые. А к тому же, надо признаться, изрядно сбились с толку. А кто виноват? Виноваты наши культурные центры, т. е. русские рестораны. Под Пасху вдруг объявление:

"Пасхальный ревельон, блины всю ночь".

Чувствуешь, что что-то здесь неладно, но думаешь: ведь это -- наши единственные ревнители старины и хранители заветов. И по русской неуверенности даже в себе усомнишься: видно, забыл, спутал, -- им лучше знать.

На масленицу плакаты:

"Шашлыки и молодые поросята -- традиционные русские блюда".

Вспоминаешь, будто масленица-то мясопуст, но опять-таки уверенности яркой нету. Напечатано -- "традиционные". Печать ведь имеет большую силу, влияет на умы. Шестая держава. Не очень-то поспоришь.

Эх, нет у русского обывателя не только самоуверенности, но и гордости. Смотрите -- француз. Да он всем гордится.

Недавно, смотрю, какой-то паршивый ресторанчик огромный плакат вывесил:

"Единственный парижский ресторан, в котором во время ревельона не будет музыки".

Гордится. А на самом деле, что, подумаешь, за доблесть -- поскупился оркестр нанять, только и всего.

А их "специальности"!

Какая-нибудь завалящая закусочная, торгующая горлодером и рагу из копыт, оповещает о себе:

"Леон! Его вино! Его грильяды!!"

А застенчивому клиенту и в голову не придет, что поставленные здесь восклицания, может быть, суть знаки не восторга, а ужаса.

Гордятся, гордятся.

Недавно на дверях маленького ресторанчика прочла гордое заявление, способное поставить на место любого знатного конкурента:

"Специальность -- яйца всмятку".

Скромная специальность? А вот ведь гордятся.

* * *

Сегодня, в новый год, хочется вспомнить счастливое прошлое.

Вот так, лежишь утром в кровати, стук в дверь. Ну, конечно, вопишь не своим голосом:

-- Кто там? Сколько раз говорила, чтобы не смели меня будить...

Но тут же вспоминаешь, что сегодня новый год и что этот стук обозначает что-нибудь приятное: цветы, конфеты, духи...

Наверное, ландыши...

-- Войдите!

Просовывается в дверь утиный нос горничной:

-- Полотеры поздравляют. Те самые, что вчера лампу в гостиной...

Успокоишься, задремлешь. Тук-тук. Опять нос. Словно кукушка в часах.

-- Почтальоны...

-- Дворники, восемь человек...

* * *

А интересно, какое у наших беженских детей, не помнящих старой России, составилось представление о ней?

Во-первых, какой-то сплошной борщ. Борщ с кашей, борщ с салом, борщ с ватрушками, борщ с ветчиной. По губерниям -- где что.

Затем в губерниях были города и пейзажи. В городах жили губернаторы. В пейзажах -- пейзане, или мужики.

Губернаторы были очень милостивые и приветливо улыбались.

Мужики были -- талантливый русский народ. Они пели народные песни и ели народные блюда.

Кроме губернаторов и мужиков, были еще разные полки, в которых были офицеры. Жены этих офицеров, в количестве восьмидесяти тысяч, хлынули во время революции в Европу и Америку.

Четвертое сословие составляли в России бесы Достоевского в двух томах. Хотя они и были всего в двух томах, но сумели разложить умы и развратить нравы.

Произошел взрыв. От взрыва вылетели губернаторы и, как ни странно, половина бесов Достоевского. Вылетели в Европу.

-- Что, нечистая сила, помогли тебе твои козни?

Губернаторы вылетели лицом назад, поэтому пишут воспоминания.

Бесы Достоевского -- лицом вперед, поэтому принялись за журналы и газеты.

На чужбине и те и другие забыли былые схватки, покумились, выпили на "ты" и вместе едят борщ всех губерний.

-- Так это, значит, я вас тогда приказал арестовать?

-- Да, да, бомбу мы тогда для вас приготовляли.

-- Надо отметить в мемуарах. Ом, анкор де каша. {Человек, еще каши (фр.).} Что все это значит? Если ты не преступник, так, значит, я гнусный палач.

Эх, все мы перед борщом равны.

Только в закрытых заседаниях, где читаются мемуары о прошлом и доклады о будущем, губернаторы и бесы без всякой жалости, жестоко и порой несправедливо (э, нам не до сантиментов!) уничтожают друг друга с корнем и навсегда.

А что даст нам новый год?

Прошлогоднее мое предсказание исполнилось. Напоминать о нем не буду, потому что это будет кое-кому неприятно.

А этот год? Есть в имени его нехорошая цифра. Семерка. Топор.

Рядом с ним цифра два, безвольная, нежная, лебединого начертания -- не удержать ей топора. А через нее -- девять, самая старая из всех, последняя. Ей через двойку не дотянуться, да и не захочет она вмешиваться.

Только бы пошел год быстрым темпом. Есть такие года. И не в личной жизни отдельных людей, а сам по себе. Чувствуется, как он спешит, мнет события, бежит, гонит, путает. В августе хватит мороз, в январе фиалки, -- скорей, скорей. Добежит и рухнет в бездну.

А тягучие, нудные, как они противны! Остановился такой год на какой-нибудь гадости -- на зиме либо на осени -- и тянет, тянет, морозит, поливает. И события в такой год такие же затяжные, нудные. Если кто в такой год заболеет -- так на три месяца. Женится -- так на всю жизнь.

Будем его дружно подгонять, этого двадцать седьмого, чтобы не очень задумывался.

КОММЕНТАРИИ

Из фиолетовой тетради I. Впервые: "Возрождение". -- 1927. -- 2 января. -- No 579. -- С. 2. Серия фельетонов под общим названием "Из фиолетовой тетради" печаталась в "Возрождении" в 1927--1928 гг. Помимо публикуемых в настоящем томе озаглавленные так фельетоны появлялись в 1927 г. 20 марта (No 656. -- С. 2), 3 июля (No 761. -- С. 2), 24 июля (No 782. -- С. 4.), в 1928 г. -- 11 марта (No 1013. -- С. 3), 22 апреля (No 1055. -- С. 3), 24 июня (No 1118. -- С. 3), 30 июня (No 1124. -- С. 2) и 15 июля (No 1139. -- С. 3).

Бесы Достоевского в двух томах -- имеется в виду "Роман в трех частях" Ф. М. Достоевского "Бесы" (1870--1872).